Заметки с войны

В моей жизни за последний месяц произошли глобальные изменения.

Окутал такой мрак, что сложно передать.

Многочисленные истории, услышанные в Новосветловке, Луганске, Первомайске не дают покоя.

Детские лица, надписи на домах, бабушки, еле шагающие по лестницам за хлебом, дома с разрушенными подъездами…

Больше всего в мире хотела бы расслышать эти истории. Забыть эти лица. Хочу ходить по магазинам и кино и спорить яростно в интернете, как раньше, о том, кто прав, а кто виноват.

Но с другой стороны — это жизнь, и я ее должна знать. Запомнить ее. Все мы должны знать, и не отворачиваться. Не прятать голову, и понимать: война — это, черт возьми, не сводки с мест, не бравурные заявления главнокомандующих. Война — это вечная боль и страх.

— Летом мы хоронили трупы в огородах. Такая бомбежка шла, что у дома могли только закопать… А в городе стоял трупный запах. Сколько погибло — до сих пор неясно. Бывает, что тело может лежать в квартире долго. И никто не знает. Может до сих пор где-то кто-то лежит…

Мне дали фотографии

— Держи, опубликуешь, может, где.

Господи! Ты есть? Ты меня слышишь?

Я смотреть на них не могу! Боже мой, убейте меня, не могу! Я слабак — не могу! Не могу взять себя в руки, и посмотреть!

Мельком вижу трупы женщин, детей, бабушек. На фотографиях рядом с трупами паспорта, где видно, кто это. Чтобы «диванные войска» не писали — «это заказуха». Тошно.

— А что ты, Дуняша, хотела? Это война.

Война, война.

Эхом идет это слово. Оно всегда было пустым, и только сейчас оно наполнилось смыслом. Кровавым, надрывным и безумно тяжелым смыслом.

Этот смысл стал кувалдой, которая каждый день убивает.

Едем по Луганску, а по всему городу надписи:

— Жека, это что?

— Когда только все начиналось, так «активные граждане» сдавали людей. Это знак «сепаратистов». Хотя в городе знак появился еще до всех событий. Но быстро политизировался. Меня вот кто-то из своих же «друзей» сдал. В списках теперь у СБУ.

В Донбассе у меня уже много друзей. Стали родными.

— Юль, а чего вашу родственницу пожилую не заберет ее собственная дочка к себе домой в Киев?

— Говорит: «сами голосовали, вот и получите». Она и с братом своим разговаривать отказывается. Мол, сепаратист, вот и не хочет.

В Первомайске, Новосветловке — везде в Донбассе осталась масса пожилых людей. Многие не хотят уезжать сами. Но многие и не могут. У них есть дети, и они о родителях не вспоминают. А многие друзья и близкие не общаются совсем — «нечего было ходить на референдум, заслужили, вот и пожинайте».

— Родственники наши в Новгороде живут. Чего не переедем? Да не зовут особенно. Места у них мало.

У Иры глаза мокрые, и дочка, как раз, как моя Феодора, только на пару месяцев старше, щебечет, как птичка про конфеты и игрушки. Мужа нет в живых, живут у свекра. Сама работает хирургом в местной больнице.

— А на днях зашла в «Одноклассники», смотрю — в Турцию летом летали. Отдыхали. Как раз нашу Новосветловку тогда решетили… А мы без дома осталась…

Фото автора