С неба над Киевом смотрит Ступка

Недавно был день рождения Богдана Ступки. Воспоминания о нём всё это лето преследуют меня. Возможно, потому, что появилось чёткое и безоговорочное понимание того, что в современной Украине ему нет места.

Мне посчастливилось видеть Ступку на сцене, в кичевых и безвкусных совершенно спектаклях. Помнится, Фауст в исполнении Богдана Сильвестровича, обращаясь к публике, с видом хитрого деревенского дедушки предупреждал, чуть ли не подмигивая: «Люды добри, нэ знайтэся з нэчыстою сылою, выбачтэ мэнэ, люды добри». Мы аж покатывались, как покатывался, наверное, вовсе не от забавы, а от гнева, в гробу Гёте Иоганн Вольфганг. И всё-таки аплодировали в конце, отбивая ладони. Ступке нельзя было не аплодировать.

Да, он жил и творил в эпоху и в атмосфере кича, приспосабливаясь безо всякого дискомфорта, но Ступка, безусловно, был великий артист, а это извиняет всё. Фигур такого масштаба в современной украинской культуре больше нет, да и в общей советско-постсоветской кот наплакал. Ни у кого другого не было никого такого: Ступка был с головы до ног, неистребимо и тотально, национален, хитрый вкрадчивый украинский селянин со внезапно головокружительным шармом и глубоким дарованием.

Когда было заявлено, что он сыграет Тараса Бульбу, тихий себе на уме крестьянчик, я, признаться, отнёсся к этому скептически. Но, увидев эту игру, был поражён. Да, фильм был плоховат, с музыкой из синтезатора, но этот взгляд героя и сыноубийцы, он ведь уже пронзал вас когда-то с раскрытых гоголевских страниц.

Спокойный, лукавый Ступка был одним из тех последних артистов, которым по силам играть мощные и бурные, архетипические, исторические персонажи, спокойно и уверенно стоять вровень с эпохой. В так называемом СНГ нельзя назвать никого ему в этом равного.

Мазепа Богдану Сильвестровичу, как ни странно, не удался, больно сценарий был идиотский, как и в случае с Фаустом. Хотя он безусловно мог быть отличным Мазепой, усталым, мятущимся и коварным. Но даже мастер вытянуть грубую киноподелку режиссёра Ильенко на себе не смог. Хотя вытягивал всё, что теоретически хоть как-то можно было вытащить, беспринципный, неразборчивый и непритязательный гений. Зато Брежнев в «Зайце над бездной» вновь получился прекрасен. Кино задумывалось как лёгкая комедийная мелодрама, но Ступка поднял его на особый уровень.

Среди плоскоумных любителей анекдотов принято представлять Брежнева исключительно кряхтя, шамкая и причмокивая — считается, что это очень смешно. Ступка поступил куда более утончённо: даже и не пытаясь петросянить, отшвырнул прочь все эти стандартные выкрутасы. Он повернул медаль другой стороной, показав утомлённого властью печального короля. Это удалось на все сто. Задумчивая фраза в его устах «Ну и… [для чего] бродяге ЗИЛ?», — это как шварценеггеровское I’ll be back, высший пилотаж, стопроцентное попадание в точку. Ещё бы немного достоинств самому фильму, и эта золотая реплика стала бы культовой, крылатой — очень жалко, что так не произошло. Брежнев-Людовик, Брежнев-Ришелье — таким его показали в первый раз, и таким его мог показать только Ступка, с его уникальным и причудливым замесом народности и аристократизма.

Тевье-молочника, говорят, играл он потрясающе… Я так и не посмотрел, но охотно верю. Уверен, он бы и Гитлера великолепно сыграл. Жан Маре, Робин Уильямс, Макс фон Зюдов, Рутгер Хауэр — у Богдана было что-то от каждого из них.

Помню его похороны. Никогда не приветствовал массовые сцены по ритуальным поводам, тем более по поводам оказания ритуальных услуг, но в тот день мы почувствовали, что просто нельзя не пойти. Уходил последний человек глобального калибра.

Притихшая толпа стояла от самого Крещатика до ступкиного театра, правду сказать, далеко не самого лучшего в Киеве, но всё равно самого крутого, пока в нём работал единственный на всю страну первый калибр. Старожил в очереди, завсегдатай, с безумным стариковским восторгом сообщил, что так хоронили в Киеве только Лобановского.

Не помню, то ли показалось мне, что в театре идёт ремонт, то ли действительно он там шёл. Вроде бы даже рабочие таскали ремонтные причиндалы, а возможно, это моя воспалённая память выдаёт такое. Отчётливо запомнились перчатки на руках у двух солдатиков, выставленных почётным караулом у входа в зал: не лайковые, а малярные, белые с пупырышками. Перчаток не могли нормальных выдать, черти клетчатые.

Он лежал в гробу востроносый, маленький и худой, совершенно не похожий на себя. Гордость земли украинской. Скорее, так должен был выглядеть мёртвый Гоголь, доживи он до богдановых лет. Выходя из зала на режущий свет, я с трудом удержался от сантиментальных слёз. Это был последний.

Сегодня я часто вспоминаю этот момент осознания колоссальной потери. Но в голове моей нет-нет да мелькнёт ужасная и противная мысль о том, что, быть может, Ступке, воплощённому украинцу, человеку-архетипу, самой крупной рыбе мейнстрима, повезло не дожить. Так, кстати, невольно думали многие о перестройке и Высоцком.

Вполне возможное ранее стало абсолютно несбыточным теперь. Ступка перешёл через первый майдан, лениво и благостно фрондируя, и даже накануне смерти успел ещё подписать воззвание национально озабоченной интеллигенции к Януковичу в защиту мовы, которую тот и тронуть боялся.

Стервятники от неё, от интеллигенции, конечно, не считали Богдана своим — слишком интернационален, снимается у русских с поляками, давно вышел за пределы тщательно лелеемого и охраняемого садка вышнэвого…

«Истинно национальное не спрятать в шаровары и горшки, оно неизбежно выходит за пределы гетто. Ступка и был глубоко национален — в Москве, Минске и Варшаве его воспринимали именно как украинского актёра, в любой роли, какую бы он не исполнял. И восхищались его украинскостью. Профессиональные украинцы, чья украинскость вряд ли была интересна кому-то, кроме них самих, смотрели на него косым взором», — пишет в фейсбуке блогер Ромика Родика.

Смотрели косым взором, но открыто кусать побаивались. Слишком могучий был зверь. А он, миролюбивый и далёкий от политических склок, потихоньку им подыгрывал, свои, дескать, всё-таки, люди.

Со вторым, кровавым майданом и войной так уже нельзя было. В такие времена срабатывает безжалостное правило: «кто не с нами, тот против нас». А быть с ними означало кричать нацистскую славу Украине, жечь парализованных «властью» «беркутовцев» и крушить наследие советского Рима. А потом и палить из Градов по соотечественникам, ну, или оправдывать это. Как поступил бы Богдан Сильвестрович Ступка? Стал бы он тем, который не скакал? В любом случае, замаравшись или нет, он должен был пережить колоссальную боль. Верующий сказал бы о его смерти, что господь уберёг.

«Так случилось, что с легендарным мастером сцены я был не знаком, — вспоминает киевский журналист Дудкин. — А вот с его супругой Ларисой Семеновной и сыном Остапом знакомы.

На днях встречался с ней в Пассаже, на Крещатике, за чашкой кофе, где любил бывать и назначал в этом месте многие свои встречи сам артист… Лариса Семеновна была немногословна. Лишь твердила периодически, что приходит в это кафе чуть ли не каждый день и сидит на том же месте, где сиживал ее Бодя.

«Не так он любил свою Украину!», — сказала мне на прощанье вдова".

Теперь Украину разрешается любить только так.