23 года демократии на 6 сотках

Удивительно, но факт: садовые товарищества в России остались единственными ячейками общества, куда не пробралась пресловутая «вертикаль власти». Выборы в садоводствах в подавляющем большинстве случаев проводятся честно и без административного ресурса, никаких ячеек партии власти там до сих пор нет, никто народ насильно не сгоняет на официозные мероприятия и молебны, а все важнейшие вопросы жизнеустройства решаются там при помощи прямой демократии, как в Швейцарии — простым поднятием рук на «референдумах».

То, как устроена сегодня социально-политическая жизнь в садовых товариществах — хороший барометр реальных настроений в обществе, и, кроме того, прекрасный пример — как народ сам может выстроить свою жизнь.

Одной из моих дач — 23 года, и все это время я являюсь одновременно и свидетелем, и участником общественно-политической жизни на отдельно взятых 24 га, растянувшихся узкой полосой между двумя типами подмосковного леса — сосняком и полуболотистым мелколесьем из осин и елок. Еще бы сюда хоть одну гору на горизонте, и было бы совсем похоже на Швейцарию XVI века.

Как и почти все массовое садово-огородное движение, наше СТ зародилось в 1987 году, аккурат через год, как генсек Горбачев принялся бороться с нетрудовыми доходами — ломая теплицы и заставляя людей рубить «лишние» яблони. Года хватило партии тогда, чтобы одуматься, и, видимо в припадке покаяния, начать наделять советских горожан 6-соточными наделами.

Нашему будущему СТ в чем-то повезло — в начале 1987 года по северному Подмосковью прошел мощный ураган, вырывая деревья с корнями. А при коммунистах ведь как было устроено: такое безобразие должно быть быстро устранено, беспорядок означал анархию и вольнодумство, и нескольким московским предприятиям быстро подписали бумагу на создание на месте бурелома садового товарищества. Все вокруг годами выбивали разрешение на землю, а тут такой случай подвернулся… В общей сложности неудобье разделили на 267 участков.

Но щедрого подарка без расплаты не бывает, и сотни людей почти два года самостоятельно расчищали земельный массив от поваленных деревьев, корчевали и жгли пни. И это был первый опыт прямой демократии. Система оформления участка была обставлена очень хитро и одновременно справедливо, как в первобытно-общинное время: хочешь получить землю — корчуй пни вместе со всеми, нет сил или здоровья это делать — а как же ты потом на земле собираешься работать, значит, не будет тебе участка. Наконец, расчищенные наделы доставались через жребий. Натурально, вытянул из меховой кроличьей шапки сверток бумаги с № 167 — вот тебе участок у опушки, а № 2 — прям у входа в товарищество. Мудрые отцы-основатели нашего садоводства в то время заложили и резерв — 22 участка, которые оставили под паром, без хозяев. Словно бы чувствовали, что в скорое демократическо-стабильное лихолетье эта земля, реальный стратегический запас будет спасать людей, в прямом смысле слова.

Тогда же впервые, году в 1988-м, как и в большой политике в СССР («Демократический союз» Новодворской, священники-просветители типа Меня, «Память» Васильева) в СТ зародилась первая оппозиция. Она состояла из 4 человек, т.е. статистически на нее из 245 семей огородников приходилось примерно 1,5%. Но, как и при Гласности и Ускорении, этому математически ничтожному меньшинству удалось ворваться во власть, пусть и краешком: демократ-лаборант (он руководил лабораторией на одном из московских заводов красок) стал заместителем крепкого хозяйственника, татарина — первого председателя товарищества. Демократ подкупил людей на первых выборах в СТ идеей расследования жеребьевки участков: он со своими 3 единомышленниками был уверен в фальсификации процесса — мелкому начальственному составу с заводов почему-то попались участки у опушки, да еще и дороги к своему «заповеднику» они сделали на 15 сантиметров шире, чем у остальных; и лаборант ратовал за отмену привилегий. В итоге он получил около 30% голосов — против 25% у еще одного, аполитичного, претендента на заместительство. Председатель-татарин — главный инженер завода терпел своего заместителя ровно 3 года, до 1991-го, но нельзя сказать, что демократ был бесполезен: его товарищество использовало как таран при походах к чиновникам — тот устраивал истерики в кабинетах, кричал «попили нашей кровушки» и грозил «скорым Нюрнбергским процессом». Время было стремное, чиновники гадали, куда кривая вывезет, и на всякий случай примерно в половине случаев с ходу выполняли требования лаборанта о засылке в товарищество землемеров или оформлении каких-то бумажек.

А вот председатель садоводства — крепкий хозяйственник продержался до 1995 года. Он заявлял, что «вне политики», добывал «фонды», а если и ходил в кабинеты к чиновникам, то по старой русской традиции — с бутылкой водки. Именно при нем товарищество в прямом смысле расцвело: появилась водокачка с водонапорной башней на 100 кубометров воды (скважина пробурена на глубину 240 метров, и оттуда идет та вода, которую сейчас принято продавать в 5-литровых бутылках), современная электрическая подстанция, относительно нормальные дороги, вырыт и зарыблен карасями пруд, и т. п. И «расцвело» тут вполне уместный эпитет: ни одно товарищество в ближайшей округе (а их в радиусе 10 км — двенадцать) так и не смогло даже до наших дней отметиться такой инфраструктурой.

Вообще первая половина 90-х запомнилась как безмятежное время, вопреки расхожему мнению, что именно на этот период падал самый ужас ельцинского правления. Объяснение этому есть совсем простое: всё, и не только наше садоводство, а и страна, держалось на инерции советского задела. Вокруг товарищества еще распахивались и засеивались колхозные поля, и по осени дачники добирали остатки урожая — в основном корнеплоды (особенно кропотливые мешками возили на рынки морковь и свеклу). Предприятия по себестоимости выписывали своим работникам — дачникам «фонды»: стройматериалы и краску, полиэтиленовую пленку, выдавали на выходные для перевозки людей служебные автобусы. Одному заводу году в 94-м по бартеру даже выдали двух быков, и руководство предприятия привезло их в грузовике в товарищество. Весь теплый сезон дачники по очереди ходили за ними, а с первыми заморозками пустили на мясо: дежурным по быкам досталось килограммов по 6−8 убоины. А до этого — и по паре ведер навоза.

Ну и растащиловка была задействована по полной. Если олигархи в то время уносили заводы и рудники, то простой народ лишь то, на что хватало мускульной силы и смекалки. Доходило до абсурда: на одном участке в качестве временного домика появился троллейбус, а на другом в качестве постоянного — изба из шпал. Третий разобрал где-то хоккейную коробку и из этих досок сколотил сарай.

А в 1995-м председатель — крепкий хозяйственник умер прям на грядке, и вслед ему началась чехарда правителей горлопанов и популистов, которых можно было охарактеризовать одним словом: «жириновщина». В масштабе России в это время, наоборот, закручивались гайки, газета «Не дай Бог!» стала главным печатным органом администрации президента, хитроумные комбинации продумывал Березовский — а в отдельно взятом товариществе минимум раз в неделю проходили сходки громогласного актива, где в ходе многочасовых «прений» каждый раз принималась резолюция «Вывести на чистую воду!». Выводить предлагалось гастербайтеров из молдаван и украинцев (сегодня все, наверное, уже забыли, что чернорабочие таджики и киргизы были не всегда), «вредителей» (оператора водокачки, который якобы специально сломал насос), окрестных крестьян, которые, дескать, разбрасывают семена борщевика на делянки. А местная грунтовая дорога тем временем покрылась воронками, украли сначала одну, а потом вторую створку ворот, дренажные канавы заиливались, а сторожа пропили даже цепь с собачьей будки. В мае же, на ежегодные выборы председателя, на пень влезал очередной оратор, кричал, что «довели, понимаешь, пространство до ручки!», «к ногтю!» и «я пришел вам дать порядок!».

Кстати, из 5 председателей — «жириновских» того времени — двое были отставными офицерами, еще двое бывшими милиционерами, а один — таксистом.

На примере садового товарищества только сегодня понимаешь, почему бюрократия и олигархат тогда (1996−99 годы) пошли на тактический союз с КПРФ: во что бы то ни стало необходимо было не допустить к власти Жириновского. Народ уже начинал после недолгого перерыва тосковать по «сильной руке», но Система еще не успела слепить Путина, а демократия подсовывала только маргинальный вариант «Сталина» — Владимира Вольфовича. Дай тогда народу свободное волеизъявление — и реалии садового товарищества перенеслись бы на всю страну.

Весной 2000 года в садовом товариществе произошла смена власти. Почти единогласно (процентов 85−90) председателем был выбран серьезный, богомольный мужик — последователь движения Порфирия Иванова. Как и его учитель, новый садоводческий «президент» ходил зимой в трусах и босиком, а летом набирался сил от земли, зарывая в нее ноги по колено. Старухи, к самому началу XXI века ставшие составлять устойчивое большинство электората, души не чаяли в ивановце. Раз в неделю он собирал из них шеренгу и уводил ее в лес на «целебно-душевные прогулки». Завел для желающих ремесла — в основном плетение корзин из переполнявшего канавы ивняка, стал выпускать стенгазету, а также вывешивать на будке сторожа прогноз погоды на неделю и лунные циклы. В общем, в жизни садоводства появилась какая-то осмысленность.

Но при всем при этом потихоньку стала налаживаться и инфраструктура — в садоводство два раза в неделю начала приезжать продуктовая лавка, наконец-то загорелось уличное освещение, погасшее при жириновцах, по болотистой опушке ивановец сам взялся регулярно распылять какое-то вещество против комаров.

Эта республика прожила только два года: дети ивановца, как позже выяснилось, в зиму 2001/02 увезли отца на родину в какое-то далекое удмуртское село — им понадобилась его квартира. Года два оттуда он еще писал письма одной старухе из садоводства, а потом с ним прервалась и эта связь.

И снова потянулись какие-то мутные правители. Один оказался западником, завёл ежегодный аудит и зоофитосанитарную инспекцию (она расследовала полгода, где в товариществе заводятся медведки). К осени садоводы узнали, что их взносы западник прокручивал в финансовых пирамидах и если бы не импичмент ему, то этот председатель наверняка успел бы довести сообщество до дефолта.

Потом выбрали бывшего летчика, и он тут же слег с инфарктом в больницу и уже оттуда взял самоотвод. Были еще недолго инвалид-колясочник (люди большинством голосов смекнули, что как такого привезут в садоводство, так до первого снега он тут и будет оставаться в заточении, никуда не сможет убежать), бывший мясник…

А, между тем, порядок, заведенный при религиозном фанатике — ивановце, начал разрушаться: снова дорога превратилась в полигон, неделю могло не быть электричества из-за запоя смотрителя трансформаторной будки, люди стали утаивать садоводческие взносы. За оградой товарищества, в остальной России, крепла вертикаль власти, всюду, где капала хоть маленькая копеечка, рассаживались люди из органов («с холодными головами налево, с горячими сердцами направо»), инакомыслие загонялось в подполье и в интернет — а тут процветал настоящий демократический хаос. Причём такого розлива, которого не видела и первая половина 90-х. Одно из объяснений: люди «оттягивались» на последней оставшейся демократической площадке. Садоводы и огородники делились на фракции, а потом со скандалом перебегали к конкурентам; обличали внешних и внутренних врагов.

Усталость от демократии пришла где-то к 2006 году. Народ запросил стабильности, и ее представители не преминули перехватить упавшую в компост власть. Только в отличие от остальной России, в садовом товариществе олицетворением стабильности стала 73-летняя женщина. «В партиях не состояла, вдова ветерана, за социальную справедливость и дисциплину», — этих трех характеристик хватило, чтобы народ проголосовал за нее 4/5 голосов. Да и личный пример был важен: ухоженный участок, чистый домик с курятником, шефство за прилегающим к ее территории лесом. Не пьет, не курит, выписывает три газеты. Наверное, многие россияне мечтали бы сегодня жить, как она.

И за 4 года правления ее авторитет нисколько не поколебался. Наверное, это показатель того, что и в остальной России сейчас был бы востребован такой тип президента — условная «баба Маня». Россия стремительно превращается в страну старух и членов их семей, зависимых от пенсий старшего поколения и создаваемого ими уюта, передаваемых по наследству квартир и вот таких садовых участков. Иногда кажется, что исчезни сейчас старики, и страна быстро провалится в пропасть, туда ее сами затолкают инфантильные «белые воротнички» или лежебоки.

Женщина-председатель отыскала для товарищества и новый способ заработка: продавать на сторону участки из тех самых 22-х резервных кусков земли. К моменту ее правления обслуживание инфраструктуры товарищества подорожало неимоверно: содержание бухгалтера, сторожей, смотрителей за водокачкой и трубами, электрика. Плюс содержание дорог, освещения, и многое другое. Ежегодных взносов с каждого участка в 5−7 тысяч рублей на все это не хватало, а увеличивать их не было смысла — и эти-то деньги большинство наскребали с трудом. Это в остальной России еще сохранились какие-то островки бесплатности (то же уличное освещение, к примеру), а в товариществах давно уже полный либерализм. Но что роднит и ту, и другую территорию земель — есть еще возможность проедать советское наследство. Если Россия качает нефть и плавит металл на советском заделе, то в садовом товариществе нет никаких природных ископаемых, и нельзя выйти на биржу с IPO. Нет тут и миллионеров, которых можно было «обстричь». Приходится только продавать землю. Наверное, когда и в России закончится советское наследство, для выживания придется продавать куски территории тоже.

В общем, продажа 2-х участков по 300 тысяч рублей за каждый позволяет жить год. На 11 лет задела хватит, из которых 4 уже проедено.

Вместе со стабильностью в товарищество пришла и «конструктивная оппозиция». Тут теперь ровно три фракции: социал-демократическая в лице одного бывшего физика, национал-демократическая из одного «сына репрессированного» (говорит, что отец был на оккупированной территории с 41-го по 43-й, после прихода Красной Армии дали 10 лет «по оговору»; сам же сын ратует за исландский социализм без «черных нахлебников»), и казаческая, тоже из одного человека (этот хочет царя). Последний не роняет политического лица и в свободное от политики время: даже на огороде работает в мундире.

Ни жириновцев, ни коммунистов, ни либералов, ни фашистов среди политического выбора садоводов сейчас нет. Только крепкая хозяйственница и три конструктивных оппозиционера из тех, «кому за 60». Политика в народе в последние 3−4 года вообще как-то отошла на второй план. Молодёжь жарит шашлыки, старики поливают потом грядки, люди среднего поколения целыми днями туда-обратно ходят с газонокосилкой. Референдумы превращаются в формальность — побыстрее поднять руки и убежать обратно к своим делам.

Скорее всего, в будущем кто-то из оппозиционной троицы дождется своего часа — там все трое крепкие мужики. А после и газонокосильщики перейдут по возрасту в разряд стариков-огородников. Кроме политики и грядки, пожилым в России еще не скоро придумают другие развлечения.