Чувство снега

Пойдём, как учили, от частного к общему. Есть у меня собака. Бернский зенненхунд. Швейцарская овчарка. По первой профессии — горный пастух. С нерусской родословной, нерусской породой и нерусским именем Хэлп. И это самое русское существо, которое я знаю. Самая комфортная погода для Хэлпа — это минус 20 и, желательно, снег. Тогда он весел и бодр, и гарцует как конь, подпрыгивая сразу на четырех лапах. У него есть будка, но он в ней не живет, будь он человек,

он мог бы эту будку сдавать и безбедно жить на ренту. Спит он в снегу. Даже не зарывается в него, а просто ложится и ждёт, когда сука-метель заботливо его занесёт. Утром он просыпается, встаёт, отряхивается от снега и ещё с закрытыми глазами идёт поднять лапу к ближайшей рябине. В том месте, где к земле только что прижимался его живот, видна зелёная трава рулонного газона.

Так вот, русский для меня — это тот, кто не мёрзнет! Или мёрзнет, но не впадает от этого в уныние. Тот, кто способен радоваться зиме. Пушкин — русский поэт, потому что «Мороз и солнце» — это «день чудесный», и Белкин — русский писатель, потому что «Метель». И Пастернак, потому что «снег идёт», как «слова в поэме». И гибель от переохлаждения, как свидетельствует народная песня «Смерть да смерть кругом» — привычна, почетна, благородна, нестрашна и архетипична. Я уж не говорю о коротких отношениях русского человека с русским морозом, с которым он всегда может договориться, если жена его ждёт и любит, и замерзать в степи у него пока нет причины. Другие примеры найдёте сами, не буду лишать вас этого удовольствия. Но, видимо, потому, что последняя зима случилась на редкость длинная, снежная и холодная, в полной мере и очень наглядно особенно в т.н. «либеральной среде» проявилось этакое нерусское морозоненавистничество. И ладно бы люди просто хотели погреться. Как у нас на Руси всегда было. Замерз, иди в дом, постучи на крыльце пимами, чтоб снег в избу не тащить, согнись под низкий проём, выпрямись, перекрестись на Угодника, скинь пимы, подсядь к русской печке, да и грейся.

У либералов — не так. Новости заканчиваются прогнозом погоды, днём минус пять-семь, местами снег, порывистый ветер. А дальше начинается публицистика. Да что же это творится, да сколько можно это терпеть, даже снег решил пора валить, а в Майями плюс двадцать, а у Пехтина там квартира, партия жуликов, список Магнитского, ночью до минус двадцати, на дорогах гололедица.

И вот этот наш русский климат со снегом до конца марта, с холодным морем, продуваемой насквозь степью, всё это является ещё одним поводом уколоть родину (Путина в холодах пока всерьёз не обвинял даже Ганапольский), пусть не прямо, исподтишка, но посмеяться над ней: вот, мол, ты какая незграбная, холодная да снежная, и жить то в тебе невозможно, и провались ты уже совсем, родина-мачеха. И читают они Дину Рубину, потому что там про Испанию. А Белкина они не читают. Какой идиот в нашем климате станет читать про метель.

Ну, довольно общего. Возвращаемся к частному. Я ж в деревне живу. Там снег в одночасье не пропадает. Бывают такие закутки, где он и до майских лежит. И мой пёс такие закутки знает. И на прогулках тянет меня туда, к снегу. И ложится на этот снег и не хочет уходить, как будто запасается этим холодом на всё долгое отвратительное жаркое лето, когда для того, чтобы выжить приходиться, как на войне зарываться с головой в землю.

И вот сегодня случилось страшное. Мы пришли туда, где ещё вчера лежал снег. А снега не оказалось, за ночь он весь растаял. И мой русский пес по имени Хэлп долго, недоуменно и с обидой смотрел на жухлую траву. Потом перевел взгляд на меня и в его грустных глазах я увидел отчетливое:

— Хозяин, нас обокрали…

Фото: ИТАР-ТАСС/ Валерий Шарифулин