Грех колеблющихся

Признаюсь сразу: не ожидал, что мой рассказ о затянувшихся неудачных попытках войти в церковь вызовет такую волну возмущения. Задумался о своём, забыл, что чувства особо верующих — пожароопасны. В последнее время кто и по какому только поводу не разыгрывает священный гнев. Сентенции типа «очередной клеветник на Церковь, антицерковный либераст» или, отдельно порадовавшее тяжкой лаконичностью, соревнующееся с «мене, текел, фарес»: «Гуцко почти покойник», — содержательно комментировать сложно. Ну, есть те, кто вот так православен. Об этой публике я и писал. Не ёрничал и не дразнил. Писал с горечью. Да, о вещах второстепенных — но отнюдь не пустяшных.

О нездоровой атмосфере, которая мешает в храме вздохнуть полной грудью любому, кто идентифицирован приходскими как чужак — и, скорей всего, праздношатающийся случайный посетитель, заскочивший за грошовым умиротворением. Отойди-ка в сторонку, не мозоль глаза.

Но ведь не только и не столько об этом. Писал о том, что ни злобные свечницы, ни пьяные трудники в монастырских кельях, ни тем более связанные с церковными иерархами скандалы (часы-квартиры-машины) не разрешают мучительного для меня вопроса: есть ли мне место в этой Церкви. Потому что та самая РПЦ, которая отталкивает меня унылым хамством своих прихожан — увы, ни разу не было при мне случая, чтобы их одёргивали — полным единодушием иерархов с обанкротившейся властью, равно как и помпезным освящением боевой техники от танка до баллистической ракеты (орудий убийства, как ни крути) — та же самая РПЦ рождает таких пастырей, как Александр Мень и Павел Адельгейм. О спасительной роли таких фигур, возвращающих доверие к современному русскому священству — спасительной для меня лично и, как мне представляется, для самой РПЦ, я, собственно, и высказался.

Почему-то эта часть текста — резюмирующая — осталась либо вовсе непрочитанной оскорблёнными верующими (похоже, этот термин определяет уже совершенно отдельное околоцерковное сообщество — навсегда во всём абсолютно правых и столь же навсегда и абсолютно оскорблённых чужой неправотой), либо прочитанной навыворот — дескать, как хитро у него получается: «То, что ему в нашей Церкви не нравится, он выдаёт за её сущностные черты, а то, что ему нравится, выдаёт за нечто, происходящее „вопреки“ этим сущностным чертам». Последнее — цитата из недавней статьи Виктора Милитарёва. Не берусь судить, на чём основано заключение о моей предвзятости: плохое — самая сущность, хорошее — ей вопреки. Да это и неважно. Так уж всё устроилось: в спорах на «резонансные темы» нормально дискутировать не с формальным оппонентом, а сразу со всеми ему подобными. Стрелять, так уж стрелять очередью.

Как бы то ни было, Виктор Милитарёв меня проанализировал и постановил: 25 лет сомнений относительно РПЦ — то ли, наконец, воцерковиться, то ли развернуться и хлопнуть, так сказать, дверью — ну, слишком долго, невыносимо скучно и как-то даже нечестно. Написано тонко, ироничный тон выдержан строго: укусы гигиеничны и аккуратны, — а, главное, Васисуалий Лоханкин, которым незатейливо, в лоб, обзывались предыдущие критики, ввёрнут на редкость изящно.

Ну как не ответить (спасибо, дорогая редакция).

Ответ краток: тут не о чем спорить. Каждый рассказал о своей стороне медали.

Или так. Можно писать «антицерковные пасквили» — или то, что будет отнесено к этому жанру перманентно оскорблёнными верующими, можно давать хлёсткие отлупы пасквилянтам. Можно уличать друг друга и обличать, поучать и высмеивать. Можно. Так, собственно, и происходит. После того как арт-барышни в антипутинских балаклавах сплясали свой корявый панк-молебен, а церковные иерархи не посчитали правильным своевременно воззвать к милосердию столь избирательный российский суд, позволив отстаивать «интересы церкви» угрюмым ключницам и низколобым православным активистам — общественный раскол по церковной линии стал свершившимся фактом. Можно продолжать это насыщенное общение. Но стоит ли? И жгучие взаимные проклятия в чатах, и тонкотканная интеллигентская свара в разговорах о церкви, как и в любых других, глубоко приветствуемы широкой публикой. Но уж как-то особенно неуместны. Вопиюще непродуктивны.

Одни одобряют политический консерватизм РПЦ, другие его не приемлют, третьи вовсе не замечают как не имеющее отношение к делу. Кто-то точно так же научился не замечать хамоватых праведниц (которых я по слабости своей никак не одолею). Есть те — к слову, люди моего круга — кто годами, не афишируя, молчком, ездит трудником по монастырям, учиться жить по-христиански, работать над душой. И каким бы удручающим ни был мой личный церковный опыт (но наверняка и такой он дан мне на что-то хорошее, всему своё время), я знаю отнюдь не со слов моих оппонентов: в церкви достаточно таких, как о. Александр Мень и о. Павел Адельгейм — от рядовых батюшек в дальних приходах до архимандритов. Кто-то ставит здесь точку. У кого-то, как у меня, раз за разом дописывается многоточие — и, хоть ты тресни, опять ведёт по отдаляющему, изнуряющему кругу: а есть ли мне место в Церкви, в которой…

Повод ли это для отторжения усомнившихся?

А знаете, нет отторжения. Со стороны верующих. Настоящих верующих — погружённых в работу над душой, стремящихся исправить себя и свою жизнь по слову Божьему. Занятых ровно тем же, чем и я — но сумевших, к счастью, воцерковиться. Пишу «к счастью» не ради красного примирительного словца. Я вижу, что именно к счастью по знакомым мне людям. Некоторые из них написали мне потрясающие письма, прочитанные и с радостью, и с пользой.

Вот здесь я, пожалуй, остановлюсь. Всё-таки не готов распахиваться настежь, в предлагаемом-то контексте. И потом, невозможно сказать обо всём сразу.

Доскажу о том, к чему вёл.

Я знаю, что таких, «эмоционально колеблющихся в отношении РПЦ МП», как обозначил Виктор Милитарёв, много. И в последние годы колеблющихся — отшатнувшихся от церкви, но осознающих насущную потребность быть в церкви, стало больше. Причины, удерживающие от полного разрыва, самые разные. Одни осознают, что именно православная Церковь задала тот накал духовной борьбы, в котором родилась и возмужала русская культура. Другие помнят, что пространство главной битвы задаёт всё та же Церковь. Никакого общего решения, конечно, не будет. Каждый колеблющийся рано или поздно найдёт свой путь либо к воцерковлению, либо прочь от Церкви. Впрочем, некоторые, самые хитрые, как бы ни колебались, всё равно, наверное, продолжат надеяться, что это и про них тоже: «Не о всём мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне».

Что касается общего, общественного — внешнего — то в ситуации всеобщего раздрая и бесконечного отчуждения те самые подвижники РПЦ МП (и в помощь им воцерковленные интеллектуалы) остаются силой, которая способна нас всех примирить. Не сразу, не одноактно. Не в политическом поле, как пыталась в октябре 1993. Но в поле нравственном и культурном, постепенно. Больше, кажется, и некому, и негде.

Фото: Рамиль Сиидиков/ РИА Новости