Сандро из ОКМ`а

В середине ноября прошли чтения «Они ушли. Они остались» памяти поэтов, которые ушли из жизни молодыми и полным творческих сил. Среди докладов был один и о полузабытом куртуазном маньеристе и герое Абхазии — об Александре Бардодыме.

Он был из той породы поэтов, которые чуют нутром и отстаивают такие понятия, как честь и долг. Его литературный образ, с которым он выступал, напоминает сразу Байрона, Лермонтова, Гумилёва, Симонова, Лимонова. Все — опытные бойцы, прошедшие войну, и галантные кавалеры, пленяющие своим изысканным слогом дивных дам. Бардодым — определённо входит в эту компанию. Сегодня, в условиях «Украино-Новороссийского конфликта», человеческий подвиг Бардодыма особенно важен и значим. Эпоха рифмуется с эпохой, а мужество освободителей Абхазии — с мужеством ополченцев ЛНР и ДНР. Недаром ждут наши маститые писатели появления на этой благородной почве большой литературы.

Бардодым на выступлениях носил комбинезон бронетанковых войск, который ему достался из недавнего армейского прошлого. Стройный молодец (о нём хочется говорить именно в таких былинных тонах), затянутый в ремень и портупею, в сапогах, надраенных до блеска, — загляденье, да и только. Герой своего тяжёлого времени и герой на все времена.

Родился и вырос Бардодым в Москве. По отцовской линии происходил из запорожских казаков. Юноша был пылкий и горячий. В 1991 году окончил Литературный институт (факультет художественного перевода, отделение перевода с абхазского) и стал работать спецкором газеты «Куранты». Он знал и любил Абхазию, язык ее народа был для него понятный и родной. Переводил поэтов республики на русский, и в его собственной лирике звучали абхазские мотивы. При каждом удобном случае Бардодым улетал в Абхазию. Случись у него каникулы или отпуск, он их проведёт в Новом Афоне, Гудауте, Ткварчале или Сухуми.

В Абхазии он вёл бурную литературную жизнь: чтения, переводы, поездки в разнообразные селения, горы, пещеры. Было у него множество друзей, которые погружали его в культуру этой страны: он был с ними на свадьбах и поминаньях, стоял плечом к плечу на митингах и под пулями на берегу Галидзги в 1989 году.

В Москве он оказался в числе куртуазных маньеристов. (Почти по Искандеру получается: Сандро из ОКМ`а). Успел он сняться в фильме «За брызгами алмазных струй» и поучаствовать в нескольких поэтических сборниках ордена. Послушницы ОКМ вспоминают о Бардодыме, как о моторе шумной компании. Казалось, будто не он приходит к готовым событиям, а события расцветают вокруг него.

Куртуазные маньеристы по своей поэтической природе, по своей организации, по своим характерам органично рифмуются с другим Московским Орденом, который сформировался в начала ХХ века — с Орденом имажинистов. Про главных зачинателей можно и нужно спорить, а вот фигура кавказца, черкеса, горячего, гордого и полного пламенных речей — абсолютно точно есть и у первых, и у вторых. Если у имажинистов этот образ делал Сандо Кусиков, то у маньеристов — Александр Бардодым.

Сразу вспоминается известное стихотворение последнего — «Мой Image».

Очарует рифм розарий

Куртизанку и святую.

В Петербурге я гусарю,

На Кавказе джигитую.

Когда мы говорили об этом совпадении с Андреем Добрыниным, он подобные историко-литературные рифмы отрицал. Но тем, может быть, и ценнее для русской литературы такая случайность.

Очень ценные строчки о Бардодыме можно почерпнуть из того Добрынина, из его «Избранных писем о куртуазном маньеризме»: «Бардодым, разумеется (!), волочился за хозяйкой дома». Или «невольно улыбнулся, расслышав неподражаемый громоподобный хохот Бардодыма, которым он не раз пугал старушек-вахтерш во дворце Черткова». Или «Наутро после вечеринки Бардодым, как всегда, розовый и свежий, явился поздравить нас с прекрасной погодой». Или, наконец, самое сочное: «Фотограф Ордена Михаил Сыров впал в полную апатию и не реагировал даже на шутки Бардодыма, единственного неунывающего члена компании, который в своей ладно пригнанной по фигуре форме танкиста расхаживал по залу, поскрипывая сапогами и портупеей, и привлекал вожделеющие взоры дам бальзаковского возраста».

Запоминающийся портрет получается!

Когда начался Грузино-Абхазский, он же — война, Бардодым не, теряя времени, тайком ушёл из родительского дома, попрощался с друзьями и, собравшись с иными добровольцами в одном из абхазских московских кафе, двинулся в Черкесск. История любит случайности и совпадению. Поэтому кажется с одной стороны удивительным, с другой — закономерным, что молодой казак начал свой боевой путь именно с города, который был одной из главных колыбелей казачества.

Те же послушницы ОКА пишут, что Бардодым всегда мечтал о поступке. Даже вот так — о Поступке. И когда началось вторжение в Абхазию, сразу решил, что его место именно там, и счел своим долгом ехать «защищать несчастную маленькую страну от бандитов Шеварднадзе». Через несколько дней после начала конфликта он уже был в окопе на позициях ополченцев под Гудаутой.

Из Черкесска, как вспоминает один из участников той войны, с группой добровольцев в 100 человек они выехали в Грозный, где уже были сформированы команды чеченцев, кабардинцев, абазин, адыгов, черкесов, абхазов — общим количеством в 250 человек. Как видите, некоторые абхазские части были интернациональными. Воевали и русские казаки.

Тогда же появляются такие стихи:

Над розным городом раскаты,

Гуляет буря между скал.

Мы заряжаем автоматы

И переходим перевал…

В страну, где зверствуют бандиты,

Горит свободная земля,

Приходят мстители-джигиты

Тропой Мансура, Шамиля…

В тот момент слово «грозный» не имело того значения, как спустя несколько лет, и никак не ассоциировалось с конкретным чеченским городом. Это случится позже.

Провоевал Бардодым чуть больше трёх недель. Он погиб 9 сентября 1992 года, близ Эшер, незадолго до своего 26-летия.

Когда гроб там, в далекой Абхазии, пытались погрузить в самолет, чтобы доставить тело поэта в Москву, ничего не вышло. Не были оформлены какие-то документы, чего-то, как всегда, не хватило. И он навсегда остался в Абхазии. Похоронили его на Новом Афоне. Что касается его смерти, то она овеяна уже слухами и легендами. Эдуард Лимонов, который тоже успел поучаствовать в этой войне, так описывает его смерть в книге «Убийство часового»:

«…Так, я промолчал о том, что узнал настоящие обстоятельства гибели поэта Александра Бардодыма, уже ставшего символом и легендой борьбы за абхазскую независимость. Молодой поэт, переводчик с абхазского, явившийся защищать Абхазию, отлично вооруженный, с новеньким автоматом, с гранатами у пояса, пал жертвой не злобных врагов, но, увы, своего же брата-добровольца. Его застрелил пулей в лоб из его собственного автомата кабардинец, в номере гостиницы, ставшей общежитием добровольцев. Явившись с фронта на отдых, Бардодым, к несчастью, попался на глаза преступному кабардинцу, и произошла трагедия. Кажется, они выпивали вместе, эти двое. Застрелив Бардодыма, кабардинец почему-то оказался в госпитале. Не то он скрылся в госпитале от преследования (очевидно, он ожидал, что его видели и будут искать), не то он почувствовал угрызения совести, как бы там ни было, через пару дней кабардинца нашли и „пришили“, как выразился грустный человек, сообщивший мне эту трагическую историю».

Есть и другая версия. Дело в том, что, будучи корреспондентом ВВС, Бардодым периодически писал для них о войне. Канал связи у него был собственный. О своей работе он ни перед кем не отчитывался. Отряд совершил очередную передислокацию. Через несколько дней информация об этом уже была в открытом доступе. Стараниями, конечно, Бардодыма и ВВС. Нетрудно догадаться, что такой расклад полевому командиру не понравился. Порядки в отряде были крайне суровые: расстреливали людей перед строем и за меньшие прегрешения. Финал истории известен, официальная версия «погиб при невыясненных обстоятельствах».

Когда я сделал доклад на чтениях «Они ушли. Они остались», мне рассказали и третью версию — она же была первой официальной. В Литературный институт, который не так давно закончил Бардодым, пришла телеграмма, где чётко было сказано, что молодой человек погиб от случайной пули. Караван машин ехал по ущелью. Начался обстрел. И единственным, кому не повезло в этот день, оказался Бардодым.

Впрочем, не проверить, не подтвердить ни одну из этих версий уже не получится.

В абхазском языке есть пара интересных слов: «ахаца» — герой, «афырхаца» — герой из героев. Афырхаца — так абхазы окрестили Александра Бардодыма. Если бы наша страна в современном её изводе была не изнеженная, не мягкобрюхая, не с мордочкой интеллигента кухонного масштаба, а той прежней страной, которая, как на конвейере, рождала в муках войны своих национальных героев и, что самое главное, не забывала о них ни на час, Александр Бардодым был бы не только верным сыном Абхазии, но и национальным героем русского мира.

Снимок в открытие статьи: Александр Бардодым / Фото: vk.com