Библия для разуверившихся

Всякий пишущий мечтает о публикациях и известности. Но вход в литературу, как в пещеру Аладдина, широк, а выход — до неприличия узок: можно публиковаться десятилетиями, но при этом ни иметь ни денег, ни тем паче, известности. И даже если ты не обладаешь габаритами Винни-Пуха, слопавшего все запасы Кролика на зиму, выбраться из этой норы без катастрофических потерь в виде безудержного скепсиса, разочарованности, а зачастую и проигранной вчистую жизни, практически невозможно. А уж сегодня и подавно.

Впрочем, и в Советском Союзе пресловутые бонусы в виде собраний сочинений, дачки в Переделкино или заветного членского билета «совписа» были доступны немногим. Большинство боролось за редкие публикации, балансируя на скользких жердочках пошлости и цинизма, и лишь мечтало об утопических временах, когда можно будет писать без оглядки на власть и цензуру. Но среди этого легиона безвестных тружеников пера были свои герои, которые работали широкой кистью, не обращая внимания на окружающую суету. Доступ к печатному станку таким был закрыт, и им ничего не оставалось, как отправиться на поиски счастья в безбрежный океан Самиздата.
Одним из героев этого сурового и по-своему неумолимого пространства, был Владимир Алейников — поэт, художник, культуртрегер и вообще, настоящий подвижник. Самиздату — океану, топившему и лошадей, и людей с не меньшей безжалостностью, чем в стихотворении Слуцкого — и посвящен роман Алейникова с замысловатым названием «Тадзимас» (тот же Самиздат, если читать это слово наоборот).

Впрочем, это не совсем роман, а нечто, созданное на стыке жанров — мемуаров, поэзии, эссеистики. Всеми этими жанрами Алейников владеет в совершенстве и вероятно, он вполне мог бы создать из этого разбега мыслей, наблюдений и восторга перед бытием традиционный роман, который по своей мощи вряд ли бы уступал «Доктору Живаго» или мариенгофским «Циникам». Но Алейников и здесь пошел своим путем — он синтезировал разные формы и в конечном итоге создал что-то свое, такое же необычное, свежее и крепко западающее в душу.

Конечно же, прозрачная тяжесть этого произведения берет свое начало в необычной судьбе автора. Даже страшно себе представить, из глубины какого подполья вышел этот поэт, чье творчество, словно световая дуга соединяет собой серебряный век русской поэзии с ее сегодняшним берегом — а под ее светоносной волной рокочут мутные валы поэзии советского разлива, где на тысячи километров пустопорожней воды редкие крупицы подлинных озарений.

Алейников, один из организаторов знаменитого «СМОГа» (Самого Молодого Общества Гениев), начинал в начале шестидесятых XX века, однако в силу чужеродности своей эстетики, был вытеснен на обочины андеграунда и стал одним столпов советского (или антисоветского?) Самиздата. И если кто-то считает, что для поэта и вообще для писателя нет ничего страшнее горечи эмиграции, судьба Алейникова — наглядный пример того, что бывает и более извилистая стезя.

Замечательный поэт (некоторые критики считают, что Алейников глубже и тоньше Бродского, недаром периодически возникают разговоры о выдвижение поэта на Нобелевскую премию), в течение сорока лет провел в Тадзимасе — в стране со своими законами, границами и литературными авторитетами. И если литератор в изгнании был скован только географическими границами, то «пленник Самиздата», как самый настоящий подпольщик, всегда находился под колпаком спецслужб, изгойства и самой настоящей нищеты.

Только не ждите от Алейникова литературных разоблачений в стиле «как нам плохо жилось при Советской власти» — в «Тадзимасе» их нет и в помине! Автор, о котором еще в середине 60-х кто-то из литературных деятелей сказал: «Кого мы видим перед собой, товарищи? Мы видим нашего простого советского гения», не собирается ни с кем сводить счеты. Невольный отшельник, Робинзон Крузо безграничных пространств, он всего лишь наносит на карту очертания своего материка, на котором ему довелось провести большую часть жизни. И это настоящая твердыня духа, книга, после прочтения которой, любые житейские неурядицы кажутся мелкими и неважными.

Хотя скептики отмечают, что книга Алейникова крайне несовременна. Впрочем, так же несовременен и дождь, который вместо того, чтобы струиться в цинковых желобах и водосточных раструбах, хлещет по непослушной листве и вздымается веселыми пузырями в растекающихся по асфальту лужах.

Владимир Алейников. Тадзимас. М.: Рипол Классик, 2013