«Мои далекие предки были шаманами»

Фильм «Его дочь» якутского режиссера Татьяны Эверстовой получил гран-при кинофестиваля «Окно в Европу. Корреспонденту «Свободной Прессы» она рассказала о том, что осталось за кадром.

«СП»: — Поскольку широкая публика еще не видела ваш фильм, расскажите, пожалуйста, вкратце, о чем он?

— Это фильм о жизни маленькой девочки в деревне у дедушки и бабушки, на лоне природы, в гармонии с окружающим миром. Ее глазами я знакомлю зрителя с якутской культурой, якутским восприятием природы, отношением к основным элементам бытия, к жизни и смерти.

«СП»: — Почему фильм называется «Его дочь»?

— Девочке в детстве объяснили, что ее отец на небесах и ушел туда, когда она еще не родилась. Поэтому девочка думает, что ее отец — это Небо. Таким образом, отец-Небо — один из героев, который незримо присутствует в фильме, а девочка — Его дочь.

«СП»: — В картине есть много интересных моментов, связанных с жизнью и культурой якутов. Фильм начинается с того, что девочку собирают в школу и везут на санках в 48-градусный мороз. Но вместе с тем, домашний быт дедушки и бабушки больше такой… нейтрально-советский, нежели якутский — обычная изба, посуда, телевизор, по которому идет фильм Рязанова «Берегись автомобиля»…

— Да, быт советский, не якутский. Но бабушка с дедушкой объясняют внучке традиционные вещи: говорят о смерти, о других вещах, учат не говорить и не думать о худом. Воспитывают её традиционно, по-якутски. Многое из якутского быта ушло. Например, якуты традиционно жили в аласах — ложбинах, образовавшихся от таяния вечной мерзлоты, где в центре озеро, а вокруг — питательные луга для выпаса скота. На каждую семью приходился свой алас, и поэтому в основном, они жили довольно далеко друг от друга, разбросанно. В аласе строился один дом на всю семью — он назывался балаган. С прибавлением семейства, этот дом тоже рос, или сыновья рядом создавали себе свой алас. В советское время образовались села, поселки, многие аласы оказались заброшенными.

«СП»: — У фильма есть автобиографическая основа?

— Да. Это фильм про меня. Я жила без мамы, у дедушки с бабушкой. Мой отец умер до моего рождения, а мама снова вышла замуж и у нее появилась новая семья, когда она лежала в больнице. Мама заболела туберкулезом, и её отправили на специальное лечение — там долго лечат. Я очень хотела, чтобы мама жила с нами, с дедушкой и бабушкой. Потом и меня отправили в специальный интернат, с формулировкой: контакт с больной. За два года в интернате я стала самостоятельным ребенком, так сказать «нормальным ребёнком», научилась постоять за себя. По натуре я — интроверт, поэтому сначала мне приходилось туго. Я до интерната жила как царица в семье — все обо мне заботились…

«СП»: — Главная героиня вашего фильма — маленькая девочка. Как она выдерживала съемки?

— Я знала, что маленькому ребенку трудно будет выдержать съемочный день, и сначала хотела найти детей-близнецов, чтобы они могли подменять друг друга по ходу съемок. Но в итоге, пришлось ограничиться одной маленькой актрисой, Светой Портнягиной.

«СП»: — А кто она, как вы ее нашли? Почему выбрали именно ее?

— Я её нашла случайно. Мне отправили фото этой девочки, и она мне сразу понравилась. Я пригласила её на кастинг, и она с ходу сыграла все как надо. Она — моя большая удача.

«СП»: — Какие впечатления вынесла девочка из съемок? Как съемки повлияли на нее?

— На съемках ее сопровождала ее тетя Варвара. Девочку все любили. Света — бойкая, общительная. Но были каникулы, она хотела играть с детьми, а тут — съёмки. Но она — большой молодец — выдерживала. Я не могла ее ругать, поэтому давила психологически — не напрямую, а косвенно. Ругала всех, а те, кто понимал, подыгрывали. Первый раз, когда она садилась на быка и на лодку — очень боялась, потом полюбила все это. Ей хотелось сыграть все с первого дубля. Когда взрослые актеры ошибались и приходилось повторять дубль, она очень расстраивалась — хотела побыстрее закончить и пойти играть со сверстниками.

«СП»: — «Его дочь» — ваш первый фильм, и сразу — победа на крупном фестивале. Вам вручили целых три награды: главный приз, приз жюри с формулировкой «За глубину и чистоту авторского высказывания» и диплом кинокритиков. Вы не ожидали такого успеха?

— Нет, не ожидала. Делая свой фильм, я не думала о зрителе — полюбит или нет. Когда делаешь фильм для кого-то — он уже не твой. Мой фильм был начат в 2010 году, а замысел вынашивался еще раньше — ведь фильм сначала делается внутри. До этого я сняла две короткометражки и шесть мини-фильмов, совсем коротких. С короткометражной картиной «Апокалипсис» я съездила на Каннский кинофестиваль в «Уголок короткого метра». Там я познакомилась с французом, который потом помог найти специалистов. Оператор-постановщик, оператор стэдикам (переносной камеры), осветитель и звукорежиссер на моем фильме тоже были французы.

«СП»: — Не проще ли было найти таких специалистов в России?

— В 2010 г. рынок был «горячим», т.е. спрос на них был большой, специалисты в России просили в три раза больше денег, чем французы. Кроме того, было интересно посмотреть стиль работы иностранцев.

«СП»: — Вы остались довольны их работой?

— Да, довольна. На съемках очень важен хороший контакт режиссера и оператора и тут у нас все получилось, несмотря на то, что мы общались через переводчиков. У нас работали два переводчика, которые знали три языка — якутский, русский и французский. Но команды «Начали!» и «Стоп!» французы запомнили без переводчиков в первый же день.

«СП»: — О чем ваш короткометражный фильм «Апокалипсис», с которым вы были в Каннах?

— О гибели солнечного племени гуннов и о том, что огонь в сердцах людей начал гаснуть. Мы, якуты — огнепоклонники. На свадьбе у нас есть традиция — зажигать первый огонь — очаг молодоженов. Мы живем разбросанно, далеко друг от друга, и поклонение духу огня в крае холода и зимы — естественно. Кроме того, огонь должен быть в сердце каждого человека. Тепло огня мы сравниваем с теплом, исходящим от любви. Если этот огонь гаснет, человек перестает любить. Закатом солнца я показала, что в мире нет любви. Мировое солнце погасло. Так и случилось с человечеством, когда гунны в 3−4 веках нашей эры ушли на запад, а оттуда — в мир иной. Гунны мы переводим как «кун уус» — люди Солнца. Запад — это место, где заходит солнце. Сейчас мы живем во тьме, но новое солнце обязательно придет. И оно взойдёт на Востоке.

«СП»: — То есть, якуты считают гуннов своими предками?

— Да, часть якутов родственна этому племени. Гунны ушли с Байкала на запад, в Европу. Там до сих пор находят их артефакты. Также говорят, что якуты и индейцы генетически похожи. Я хочу, чтобы ученые доказали происхождение американских сыновей солнца и их появление на американском континенте. Хочется узнать, в каком веке у нас был общий предок.

«СП»: — Вполне возможно, что он был — ведь когда-то путь в Америку лежал через Чукотку и Аляску. А вот гунны у нас ассоциируются с варварством и разрушением — Аттила, разгром Рима…

— Это зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Историю ведь пишут сильные государства. Нас, якутов, до сих пор никто не спрашивал в историческом плане — где мы были, кто мы были, что мы делали много веков назад. Но если мы до сих пор выжили, значит, наши предки тоже были не слабыми людьми. Сейчас наши историки начинают больше высказываться. Вот и я, как режиссер, пытаюсь рассказывать киноязыком о своей культуре. Мы, малочисленные народы, пока не высказались в полный голос. Никто никогда нас не спрашивал, наш голос только начинает прорываться. Прорыв происходит в разных областях. Поскольку мы — люди, живущие в гармонии с природой, все, что мы скажем, пойдет в копилку цивилизации и природы в целом.

«СП»: — Кто вы по профессии, где работали до прихода в кинематограф?

— Я экономист по образованию. Но это очень скучная работа, а меня всегда тянуло к творчеству. С киносредой я не была знакома и не понимала, где я могла бы себя применить. До того, как заняться кино, воспитывала детей, занималась их образованием, помогала мужу делать карьеру. В 1997 г. мы приехали из Якутии в Москву, потому что я хотела, чтобы обе мои дочери здесь учились. И когда они закончили школу, поступили в университет, у меня освободилось время для творчества.

«СП»: — С чего начался ваш путь в кино? Вы решили учиться во ВГИКе?

— Я самоучка, специального образования не имею. Однажды я увидела короткометражный фильм «Бог» якутского режиссера Эдуарда Новикова. Он меня потряс. Я поняла, что хочу выразить себя средствами кино. Я без сценария, без раскадровки решила снять мини-фильм. Оператор сначала не понимал, чего я от него хочу. Я объясняла словами, образами — так и сняли фильм. Потом, после монтажа, он посмотрел на готовую работу и сказал: «В этом что-то есть». Впоследствии он стал моим лучшим другом и оператором, который с полуслова меня понимал. Его звали Иннокентий Аммосов.

«СП»: — Как ваш фильм попал на фестиваль «Окно в Европу»?

— На фильм обратили внимание в компании, где я делала цветокоррекцию. Сын владельца компании Иван Селиванов показал фильм своим знакомым из Центра Молодежных Инициатив при Союзе Кинематографистов — режиссеру Филиппу Абрютину и продюсеру Дмитрию Якунину. Они высоко оценили мою работу и решили заняться фестивальным продвижением фильма — послали в Выборг, где его взяли в конкурс… Ну, а остальное вы знаете.

«СП»: — Кто финансировал вашу картину? Правительство Республики Саха (Якутия)?

— Я сняла фильм на свои средства. Большинство якутских фильмов снимаются на частные средства. Для российских производителей это маленькие деньги, а для Якутии большие. Якутское чудо финансируют зрители, голосуя рублём.

«СП»: — Что вы имеете в виду под «якутским чудом»? какая ситуация с кино в Якутии?

— В 90-е годы президентом Республики Саха (Якутия) был Михаил Николаев, и при нем была основана государственная кинокомпания «Саха-фильм». Многие энтузиасты были отправлены учиться снимать кино в российские города. Вот откуда ноги растут… Потом эти талантливые, обученные люди вернулись и начали снимать фильмы. Киностудия «Саха-фильм» сейчас снимает свои фильмы, фильмы госзаказа и ещё сдаёт в аренду оборудование. Режиссеры его арендуют и снимают за свои деньги. И сейчас в Якутии кино-бум. Каждый год снимается, я думаю, 10−12 фильмов. Кто-то говорит 50, но это преувеличение. Появились новые кинотеатры, зритель ходит в кино. У нас принято ходить в театр, на концерты, в кино — и на якутские фильмы тоже. Поэтому можно сказать, что зритель окупает и финансирует наши будущие фильмы.

«СП»: — Какой последний якутский фильм вы смотрели?

— Это фильм «Дорога», о взаимоотношениях мужчины и женщины. Мужчина приезжает к бывшей возлюбленной, они не могут быть вместе, но и разлучиться не хотят. Снял его наш якутский режиссер Михаил Лукачевский. Еще я помню его короткометражку «Биттэнии» («Предчувствие»), за которую он получил премию им. Тарковского: старик беседует с внуком, зная, что скоро умрет. Вообще, в наших фильмах часто присутствуют мысли о смерти, о скоротечности жизни, о связи человека с природой, ее обожествлении. Когда на фестивале обсуждали мою картину, кто-то из журналистов сказал, что все якутские фильмы чем-то похожи. Наверное, это и есть якутский стиль в кино — то общее, что есть в наших фильмах. Кстати, у Лукачевского, я помню, не было денег, чтобы поехать на фестиваль, я оплатила ему дорогу. В итоге, он съездил не зря — получил приз.

«СП»: — Вы много смотрите кино?

— Нет. Когда я начала снимать, я не знала, как можно снимать, как нельзя. У меня не было никаких границ, ограничений. Я согласна с режиссером Сергеем Соловьёвым, который на мастер-классе в Выборге сказал: «Профессионал ты или нет, главное — создавая художественное произведение, ты должен быть художником».

«СП»: — То есть, вы снимали свой фильм по наитию — так как вам казалось правильным, как подсказывала интуиция?

— В общем, да.

«СП»: — Может быть, вам в чем-то советовал или помогал французский оператор Мрозински?

— Нет. Он просто хороший исполнитель. Нам некогда было что-то обсуждать. Он прилетел, когда фильм уже был сделан, оставалось только его снять.

«СП»: — Вы упомянули, что среди ваших предков были шаманы. Может быть, это помогло вам интуитивно снять хороший фильм?

— Да, далёкие предки были шаманами. У нас их называют «ойуун». Я из рода Хоро, там все были шаманами, а женщины — удаганками (т.е. женщинами-шаманами). Они мне помогают, без сомнения. Особенно натурные съёмки — тут без их помощи не обойтись. Время от времени внутренний голос говорит мне: «делай!», и я не спрашиваю: зачем, почему, для чего, а беру — и делаю. И если не слушаюсь голоса, то заболеваю. На съемках фильма «Апокалипсис» я стала просто одержимой — перестала спать, пела, ходила взад-вперёд, а во время съёмок попробуй перечить — я бы все снесла на пути. Спокойный, уравновешенный человек, я в работе становлюсь жесткой. Не знаю, может, все режиссеры такие. Мы ведь работаем с тонко-материальной структурой, образами, и их визуализируем.

«СП»: — Каковы ваши творческие планы?

— Я хочу экранизировать свою жизнь — снять еще 2−3 фильма о ее этапах — знаете, как в песне Окуджавы: девочка плачет, а шарик летит, девушка плачет, а шарик летит, женщина плачет, а шарик летит, старуха плачет, а шарик… Я сняла про детство, теперь хотелось бы снять про юность, начало взрослой жизни, про тот период, когда я искала объект любви. Ну и так далее… Еще я хотела бы снять фильм про своего зятя — мужа младшей дочери. Он спортсмен, занимается вольной борьбой. Сейчас выступает на Олимпиаде в Рио. После фестиваля я еду болеть за него. Он родился в отдаленном уголке Якутии, его родители — оленеводы. И, тем не менее, парень настолько целеустремленный, что сделал хорошую спортивную карьеру. Хочу экранизировать его жизнь, рассказать о его пути к Олимпиаде. Но этот фильм должен быть динамичнее, чем «Его дочь».

«СП»: — Коллеги по цеху что-то говорили вам о вашем фильме?

— На фестивале поздравил Гарри Бардин (мультипликатор) и сказал: «Не теряйте искренности и чистоты в ваших будущих работах. Ваш фильм, ваш прорыв — сродни прорыву иранского кинематографа в мир». Вот так… Я была очень тронута такими теплыми словами. И Юрий Грымов пожелал удачи в следующих работах.

«СП»: — Остается пожелать вам и вашему фильму дальнейших успехов. Победа на фестивале в Выборге вам как-то поможет?

— Она уже помогла. О моем фильме стали говорить в новостях — в Интернете и по ТВ. Он обязательно будет в прокате через какое-то время, но пока мы планируем отправить его на другие фестивали — в азиатский регион, а также на Берлинский кинофестиваль, который будет в феврале. У Берлинского кинофестиваля в следующем году этническая тематика и наш фильм может, что называется, «выстрелить».

«СП»: — Получается, что Выборгский фестиваль в буквальном смысле слова открыл вам «окно в Европу»?

— И в Европу, и в Азию… Но когда я снимала свой фильм, я не думала о том, чтобы угодить жюри или зрителям — я думала о том, что во мне живет, о моих предках, о людях, которых уже нет. Своим фильмом я объясняюсь им в любви.

Я знаю — между ними и мною каждый год расстояние сокращается. Поэтому я ценю жизнь, каждый ее миг. Я иду твёрдым шагом к ним. И оцениваю все не в деньгах, а в днях и годах — сколько лет осталось до моего горизонта и сколько я еще успею сделать. Ведь делая свой фильм, я заплатила высокую цену — 5 лет моей жизни ушли на него. Но поскольку в фильме были мои любимые люди, я не жалею, что заплатила за него такой дорогой ценой.

Справка «СП»:

Татьяна Эверстова родилась в с. Майагас Усть-Алданского района Республики Саха (Якутия). Режиссер, сценарист, продюсер, заслуженный работник культуры Республики Саха. Кинобиографию начала в 2003 г., сняв мини-фильм «Ырыа» («Песня»). В 2010 г. основала продакшн-компанию «Хоро ОйУлуун продакшн». Фильм «Его дочь» — дебют Татьяны Эверстовой в полнометражном кино.