Музыкальная кунсткамера Валерия Тодоровского

Я вовсе не националист. Я скорее уж литератор, просто начинаю издалека, слова подбираю. С литературной точки зрения «немец» это не национальное и даже не географическое понятие. Это образ. Читайте у Гоголя — у него они часто встречаются. Или у Лескова «Железную волю». Помните Гуго Пекторалиса? «…твердое и веселое выражение лица…».

Итак, немец — это художественный образ. Можно даже сказать, образ мысли. Немец бодр, любознателен, подтянут внутри и снаружи, опрятен, хорошо воспитан, сыт и весел. Самое удивительное, что немец становится немцем именно тогда, когда приезжает в Россию. Там у себя он немцем не является — просто полноценный человек, как все.

Немцы издавна водились на Руси, их сюда прямо-таки тянуло. От них, кстати, произошло много пользы. Вот, например, приехал один господин из Дании, обрусел, как говорится, назвался Иваном, и родил сына Владимира. Этот Владимир написал прекрасный толковый словарь русского языка. Россияне не могли, а он осилил. Полезный немец!

Царь Петр пригласил к нам множество немцев. В основном из Голландии. От них произошел отечественный флот и масса других полезных вещей. Чехи — тоже немцы. Венгры, шведы, австрийцы. Англичане — чистые немцы. Французы — разнузданные немцы. Американцы — наглые и самоуверенные немцы. Итальянцы — веселые, шустрые. Испанцы — особенно Сальвадор Дали — усатые немцы. Германцы — немцы, подарившие миру диамат и сардельки. Евреи — хитрые и умные. Да-да, пусть не хвастаются, что среди ученых и врачей каждый пятый — не еврей. Это среди самих евреев каждый пятый — не немец, и то только потому, что русский. Ну, хватит об этом, а то обвинят в разжигании.

Я ничего не разжигаю, я определяюсь с понятиями. Мне это необходимо для того, что бы перейти к анализу своих впечатлений от фильма «Стиляги».

Немца видно издалека. Допустим, придет ему в голову выпить водки, попариться в бане, сбацать на балалайке и сплясать русского. И ведь ножкой топнет и гоп-гоп скажет очень тщательно, а всё равно за версту видно — не наш. Немец потому что. Но при этом самому ему кажется, что он — заправский Камаринский мужик.

Немец запросто может быть и русским. Допустим, пришел сугубо русский астроном в арматурный цех. И он здесь — немец. И слесарь-лекальщик в обсерватории — немец полный. Ему может быть и рады, и он рад: Сатурн в телескопе — очень красиво. Но ему никогда не вычертить своим лекалом диаграмму Герцшпрунга-Рессела. Просто потому, что для этого надо чувствовать, как живут звезды, летать с ними в небе какое-то время.

Немец это гость, визитер, наблюдатель. Немец — потому что немой. А нем он оттого, что глух к определенным вещам, и никаким сурдопереводом тут дело не поправишь.

Я посмотрел картину «Стиляги» дважды. Вначале в кино, потом дома, по ящику. И с удовольствием смотрел! Некоторые куски по нескольку раз отматывал, особенно где Акиньшина раздевается. Красиво, правда. Кроме шуток. Я не только про Акиньшину, хотя в нее просто невозможно не влюбиться. Да, всё красиво, технично, ярко, музыкально. Любимые с юности песни. И даже фальшь в них — красивая. Ну и что, что смысл песни про человека и кошку совсем не тот, что эмоции у автора другие были. Всё равно, здорово Гармаш поёт. Умница Гармаш. И Ермольник — умница, блестящий актер: в крошечном эпизоде столько успел показать — характер, судьбу, время… И, кстати, это во многом заслуга режиссера и автора: такую сцену еще придумать надо, выкроить, выстроить с мельчайшими деталями, диалог отточить. Снят фильм просто бесподобно: сцена у пруда — реально залюбуешься. И коммуналка. И аудитория в университете.

А как танцуют ребята? Когда Боб учит Мэла «стилю» у себя дома! Я три раза прокрутил. Костюмы с большим вкусом сделаны, и актеры в них очень органичны. Ряженные там — не ряженные — кто уже помнит в самом деле, как реальные стиляги одевались? Это же не историческое кино. Это эклектика, пластическая хирургия. Полный комплект исторической фактуры в одном флаконе, бесстрашное смешение эпох и жанров.

Мальчик-негритёнок, папа-фронтовик, другой папа — узник сталинских застенков, пластинки на ребрах, джаз, бит, рок-н-ролл, камасутра, саксофон из-под полы, секс в коммуналке, КГБ в подворотне, комсомольское собрание в поточной аудитории… И история трогательная. Кроме шуток, как дипломированный сценарист заявляю — история отличная: все выстроено, всё продумано, подвязано, все ружья на стенах стреляют. Вы, наверное, чувствуете, как в этом огромном абзаце постепенно назревает союз «НО».

Но. Что-то в этом фильме есть глубоко немецкое. Что-то нелепое. Чужое и холодное. Да, бодрое и доброжелательное, твердое и веселое, как в лице Гуго Пекторалиса. Какая-то патологоанатомия. Расчленение, извлечение и препарирование. И продуманный обоснованный синтез. Кабинет доктора Калигари с Франкенштейном на кафельном столе.

И от этого в финале мне становится грустно. Особенно, когда в последних кадрах герои твердо и весело хиляют по Пешкофф-стрит среди кривляющихся панков. Такую параллель мог провести только немец. И это вовсе не спекуляция — это сделано искренне, безо всякого рыночного подтекста. Как бы умные просвещенные специалисты честно исследовали все члены уравнения, доказали тождество и подвели черту.

Они, конечно, кое-что упустили. Что-то важное, что-то самое главное, то, что не видно из окна такси или с балкона подмосковной дачи. И они не виноваты, потому что талантливы, энергичны, предприимчивы, и вообще — победителей не судят.

Теорема доказана. Теперь ее впишут в учебники, и из этих учебников в туманном будущем мои потомки узнают, что же такое «стиль».