Нация навеяна поэзией

Согласно нынешнему общему убеждению, нация придумана, а народный (в смысле, национальный) дух — это и вовсе нечто поэтическое, фикция, фантазия, полет художественного воображения.

За такой формулировкой должно бы читаться некое унижение, общее развенчание в «прогрессивном» либеральном духе: нация — выдумка, узость, национальные конфликты — атавизм, битва вокруг фикций, давайте упраздним, наконец, выдумку, упраздним нацию.

А по мне это очень тонко, верно подмечено, что нация навеяна поэзией. И здесь выходит очень глубоко: упразднение нации — это и есть упразднение сказки, поэзии, литературы, духа, всего того, что соединяет людей воедино.

Отожми всю русскую национальную мысль, национальную идею, что останется в памяти народа? Не Хомяков, не Данилевский, не Бердяев с Ильиным. Останется Пушкин, Гоголь, Достоевский, Некрасов, Платонов, Шукшин — то есть сказка, поэма, «исповедь горячего сердца», сокровенные человеки, да чудики, распутинские старухи, да беловский лад. То есть, русский народ, русский дух и останется.

Нет, про нацию как поэтическое создание точно замечено. Особенно когда речь идет о русском народе, который весь вышел из русской литературы. Она создала русскую нацию, без нее мы ничто, население, совокупность особей проживающих на определенной территории.

Правы потому те, кто связывает развал русской нации с ударом по слову, по русской литературе как объединяющему началу.

А таких ударов было немало.

Самый болезненный от образования, когда русская литература продолжает изыматься из учебников, подменяясь абстрактным художественным творчеством в русле общемировой гуманистической традиции, когда русский язык стновится необязательным для преподавания (пока только в высшей школе).

Однако, началось все исторически, тогда больше лет 25 назад, когда из литературы прорабами перестройки начало вытесняться само слово «русский». Разве не по русскому начали бить тогда в конце 80-х, второпях вываливая «Детей Арбата», «Доктора Живаго», «Жизнь и судьбу», «Остров Крым» и прочее, уверяя, что вот она наша настоящая, потаенная литература. Она, а не Иванов с Куняевым, не ретрограды Бондарев, Белов, да Распутин.

Тогда под перестроечными, антисоветскими, антирусскими знаменами развернули наступление на народное, золотоносное, подлинное, заменяя его фальшивкой, поделкой и подделкой.

И вот спустя годы почти победа окончательная. Русская литература неизвестна, а вместо нее так, словесность, беллетристика. Сколь ни собираюсь силами, а язык не поворачивается назвать ни одного современного писателя, поэта молодого или среднего возраста русским. Все либо просто писатели, либо писатели с эвфемизмом «российский».

Русских либо нет, либо русские — это те, которых скоро уже не будет, вымрут как мамонты — Бондарев, Распутин, Личутин, Крупин.

Русский писатель, русская литература - это все уже неприличные слова какие-то. Вот умер Белов, и мало кто сказал «русский писатель». Все — умер писатель-деревенщик.

Деревенщик — это тоже вполне характерно, тоже симптом. Деревня для большинства ныне как символ чего-то отсталого, грязного, опустившегося, заскорузлого, а потому, слава Богу, отмирающего, еще Бунин писал. Деревенщик — это про деревню и для деревни, это для быдла, прям как по Гайдаю: «Про зайцев, Сеня, это неактуально».

Однако, самая большая печаль по нынешним временам не то даже, что русская литература отодвигается к пустым завалинкам и покосившимся заборам. Самое печальное в том, что даже ее поборники и защитники не видят ее будущего без этого умирающего деревенского антуража.

Да, деревня, это такой град Китеж для русского писателя и поэта, Царство Божие на земле. Но русский дух, вышедши из деревни (а может и не из деревни вовсе, а из природы, из русских лесов и с русских полей), был затем и в самом деле поэтически воссоздан. Потому что «лицом к лицу лица не увидать», а эту русскость разглядели, хлебнув города, и сами выходцы деревенские, и те, кто в деревне был гостем — русские мальчики, открывшие за забором и лопухами необъятный русский мир, русский дух.

Теперь этот бессмертный русский дух хотят замкнуть в пределах сельской местности и крестьянства как социального слоя (ванькина литература), несмотря на то, что русский стал давно уж городским жителем, несмотря на то, что дух веет там, где хочет.

Но именно, потому, что, сколько русский дух не гони в дверь, а он влезет в окно, ныне решили его приватизировать, подменить, сделать вместо подлинного Ивана-царевича подделку в духе Петруши Верховенского.

Так, на наших глазах начинается новая мифология русской литературы, когда на место русскому мифу как чуду, как поэтическому творению в высшем теургическом почти смысле, приходит именно миф как идеологический конструкт, как фальшивка и обманка. Либерализм поразительно откровенен, миф и поэзию он действительно превращает в ложь, потому что отлично понимает, что устранить их как явление жизни он просто не в силах, все на что его хватает — это подмена, обман.

Подобными стараниями выделывается новая русская литература с новым пантеоном — Пелевин вместо Лескова, Гроссман вместо Толстого, Улицкая вместо Вампилова, Аксенов и Гладилин вместо Астафьева и Куприна.

Так изобретается новая легенда, так конструируется новая «русская» литература, а за ней и новая русская душа, новый русский народ, в том же духе, и таким же образом каким Д.Быков изобретает и конструирует последние годы Советский Союз и советское.

А тот, старый русский народ остается без языка, без души, без «добрых сказок с хорошим концом», со сказками новыми, страшными, потому что других новая «русская» литература не знает.

На снимке: писатели Виктор Астафьев и Василий Белов (слева направо) на родине Василия Шукшина в селе Сростки (Алтайский край).

Фото Виктора Садчикова /Фотохроника ТАСС/