«Все, что случилось с нами, случилось в ходе мировой истории»

Геннадий Животов — художник станковой графики, живописец, монументалист, карикатурист, заслуженный художник Российской Федерации, член Союза художников Российской Федерации. В 1975 году окончил факультет керамики МВХПУ им. Строганова. В 1975—1983 гг. выполнял настенные мозаики для Домов

дружбы в городах Кабуле, Тунисе и Софии. Работал как художник монументально-декоративного искусства, занимался станковой графикой и живописью. Участник многих московских, республиканских и международных выставок. Его работы находятся в нескольких музеях России, а также в частных коллекциях в России, Германии, Италии, Англии и США.

Многие работы Геннадия Животова полны патриотизма, любви к Родине, сквозят некой творческой оппозиционностью. Будучи непосредственным свидетелем событий Октября 1993 года у Дома Советов, художник на основе ярких впечатлений о трагических днях нарисовал ряд работ для выставки «Русский Пожар», чуть позже, словно высмеивая жизнь олигархической прослойки, создал серию картин «Олигархи». Вот уже долгие годы Геннадий Животов является сотрудником-карикатуристом газеты «Завтра», где при помощи политической карикатуры выражает свою точку зрения на происходящие события.

Накануне своей выставки экспозиций в рамках мероприятия «Россия — Крыму», которая будет проходить с 19 марта в помещении Всероссийского созидательного движения «Русский Лад» Геннадий Животов встретился с корреспондентом «СП» и рассказал о своем становлении, творчестве и аспектах политической жизни до и после развала СССР.

«СП»: — Расскажите, пожалуйста, о себе. С чего началось ваше восхождение к творчеству?

— Я родился в 1946 году в городе Кемерово. Мой отец — шофер, фронтовик, воевал в Сталинграде, был награжден орденом. Воспоминания о детстве — самые благотворные, наполненные крестьянским трудом. В нашем доме была корова, два поросенка, индюки, куры, огород в 8 соток. Рядом, на большом поле в 30 соток отец высаживал картофель, а потом отвозил урожай во Владивосток. Помню, как продав урожай, на эти деньги отец купил машину, наверное, самую первую частную машину в Кемерово. Велика роль в моем становлении моей мамы. Ее восторг от моих первых рисунков, видимо, и определил мою дальнейшую творческую жизнь.

«СП»: — Родители не были творческими людьми?

— Абсолютно. Они были люди от земли, от сохи. Но хочу отметить, что рядом с нашим двором военнопленными был выстроен дом, где жила вся интеллигенция Кемерова: писатели, учителя, артисты, и это было этакое царское село. Я наблюдал за их жизнью. Еще я занимался в местном Доме пионеров, получая там основы художественного мастерства. К нам в город частенько привозили выставки хороших художников, приезжали знаменитые музыканты. Когда я учился в 10 классе, к нам приехала группа художников из тогдашнего Ленинграда. Их отзывы о моих работах послужили поводом к тому, что в 16 лет я уехал из дома в Москву, поступать в Строгановское училище.

«СП»: — Поступили удачно?

— Скорее мое поступление было не совсем удачным. Все дело в том, что при приеме было два этапа конкурса. Одна часть комиссии отбирала работы, другая — проводила экзамен, но вот экзамен-то я и провалил. Правда, меня все же оставили, как перспективного художника, назвав вундеркиндом в творчестве. Я два года проучился в училище, но мне жутко не понравилась тогда Москва. Ведь в Сибири, откуда я родом, замечательная зима, короткое, жаркое лето, а здесь — сырость, ноги постоянно в воде. К тому же жил я на тот момент в общежитии, где обитали творческие личности от 16 до 35 лет. Это жуткий диапазон. Потому что одни в жизни уже все знают, все имеют, все перечувствовали, осмыслили, а другие — еще не реализованные гении. Поэтому, проучившись несколько лет, я решил сделать перерыв в учебе, пошел в военкомат и прослужил 2,5 года. Армия мне дала какую-то новую энергию. Я не знаю точно, какова нынешняя армия, но в любом случае в армии нужно быть вежливым и не слабым. Уметь постоять за себя. В 1968 году я вернулся со службы. В Москве работал дворником на Арбате семь лет: два года до института и пять лет, восстановившись в институте. После Строгановки преподавал в МАРХИ.

Сейчас уже можно говорить, что тогда над всем довлела гигантская плита Союза художников, которая давила, но этот же Союз художников занимался каким-то мудрым распределением работы по всей гигантской территории СССР и не только. Я выполнял монументальные работы в Болгарии, Тунисе, Египте, Афганистане. Работы было много — мозаики, росписи, керамика.

«СП»: - Возвращаясь к молодежи того времени: чем жили студенты 60−70-х годов? Люди из творческой среды были патриотами?

— Я поступил в Строгановское училище второй раз в 1970 году, так что застал это заведение в двух эпохах: в 60-х годах и после армии. И хочу сказать, во второй раз это было уже совсем другое учебное заведение. В группе, где я учился на отделении керамики, практически все студенты были, если выразиться простым языком, «блатные». Понимаете, уже на тот момент из Союза художников сделали этакую «синекуру». И, кстати, хотя в СССР и не было частной собственности, в искусстве, тем не менее, можно было заработать десятки тысяч рублей.

«СП»: — Каким образом? Это были какие-то частные заказы?

— Нет, это были заказы государственные, высокооплачиваемые. Из Афганистана, где я выполнял монументальный заказ для Дома Советской науки и культуры, привез 24 тысячи рублей, а это примерно стоимость трех «Жигулей». Однако когда я получал эти деньги, то задумывался о несправедливости распределения доходов. Например, мой брат работал инженером на БАМе, но таких денег не мог заработать. Видно, на тот момент кто-то из верхов просто считал, что искусство нужно подкармливать. Другой вопрос, как этими деньгами распоряжалась наша творческая элита. Например, насколько мне известно, Шолохов отдавал ленинские денежные премии на строительство детских садов.

«СП»: — А кто был вашим учителем, примером в творчестве?

— В свою первую поездку в Москву судьба меня свела с такой фигурой как Дмитрий Филиппович Цаплин. Это великий скульптор, который завоевал весь мир. Дмитрий Филиппович был наделен потрясающим даром, который открылся в нем в 25 лет от роду на Турецком фронте во время Первой мировой. Где-то на горном кладбище он увидел древний памятник — удивительного барана, вырезанного из камня. Это изваяние произвело на молодого Цаплина колоссальное впечатление. Этот человек был плоть от плоти русского народа, он стал выразителем русского мира во всей его блистающей широте и темной, тектонической глубине. Уехав на Запад, он был с восторгом принят европейской публикой и ценителями искусства. Сделал великолепные выставки в Лондоне и Мадриде. И ведь именно революция, историческая веха смогли подтолкнуть его на такие возвышения. Представьте, что именно такие периоды слома истории могут рождать гениев: Есенин, Маяковский, Шолохов. Цаплин как раз и стал таким же гением. При этом он не предал ни себя, ни Родину. Вернулся в СССР в 1935 году, когда у власти были уже чуждые ему люди. Но он привез с Запада все до единой свои работы. В Советском Союзе Цаплин прожил свои годы, будто бы замурованный Красной площадью в мастерской на Никольской. Он был членом Союза художников, и при этом — очень монументальным. В его работах — Ленин. И эта монументальность тогда приветствовалась во всем. Даже будучи мягким диссидентом во взглядах, а тотальным диссидентом я не мог быть, потому что родился на этой земле, я не мог исключать масштабности таких скульптур Вучетича, как, например, «Мамаев Курган».

«СП»: — А как Вам жилось на тот момент?

— Там, где можно было хорошо заработать, я занимался монументальным искусством. Весь Союз художников, и я в том числе, томились от того, что на Западе что-то происходит, были эти вечные запреты, этот железный занавес. Ведь чтобы выехать заграницу, нам надо было пройти комиссию в райкомах, в высших партийных органах. Вот поверите, я не знал ни одного художника, кто верил бы в Советскую власть на тот момент времени. Да, простые люди, мои родители, те, кто работал в ВПК, они были идеологически советскими людьми. Были и нормальные рабочие люди, мои родственники — все шахтеры, металлурги, но среди художников и творческой интеллигенции я патриотов и идеологов не знал. Может быть, единственным, и то он являлся скорее империалистом по духу, был Александр Проханов, который поехал на остров Даманский, потом в Афганистан. И видя, что на Западе кругом враги, стал империалистом. В отличие от того же Ерофеева, явного любителя Запада. На тот момент ученые занимались наукой, но и они были тихими диссидентами. Писали всякие песни, уж я не говорю про Галича и Высоцкого — эти ребята своей «правдой» обрушивали все, что только можно. Поэтому и началось некое гниение в обществе. И мы приходим к одному противоречию. Все, что случилось с нами, случилось в ходе мировой истории. В этом вся диалектика нашего бытия.

«СП»: — Хорошо, если Вы говорите, что вы были этаким диссидентом в уме, то почему произошел такой перелом? Ведь в той же газете «Завтра» вы сейчас занимаетесь политической карикатурой.

— Началась перестройка, я активно в этом участвовал, читал «Огонек», ждал, как и многие тогда, перемен. Однако первый перелом случился после Афганистана, когда возникло общение с Александром Прохановым. Может быть, это было желание и поиск истины, к тому же меня задела военная тематика, боль за наших солдат. Я сделал иллюстрации к книге Проханова под названием «Афганский цикл», получил за него премию от Академии художеств. А еще моя первая выставка в Германии привела меня к мысли, что Западу мы не нужны, что им необходима только идеология, и началось некое прозрение.

«СП»: — Насколько я знаю, Вы в дни трагических событий 1993 года были у Дома Советов…

— Неподалеку находилась моя художественная мастерская. Когда я услышал указ Ельцина 21 сентября, сразу помчался к Дому Советов. У всех, собравшихся на площади перед зданием Верховного Совета, была на тот момент убежденность в победе, ощущение, что выстоим, что за нами правда, что мы сделаем свое дело. Я ходил туда почти каждый день. Был свидетелем народного стояния и противостояния. Забыть это невозможно. События тех трагических дней я и мои коллеги отразили в выставке «Русский Пожар» практически через год, 9 января 1994 года. Сделали рисунки, портреты, эскизы…

«СП»: — Современный борец, лидер, на ваш взгляд — каким он должен быть?

— Человек образованный, честный, справедливый, все понимающий, не ограниченный только партийной работой, который может сказать всю правду в глаза. Необходимо осознавать всю тяжесть проблем, когда нищета соседствует с олигархией, понимать всю тяжесть внешних и национальных проблем.

«СП»: — Как Вы оцениваете развитие искусства на сегодняшний день?

— В ремесле художника множество явлений и новых, и старых, которые взаимосвязаны и переплетаются. Я застал и советскую эпоху, и активно работаю в постсоветское время, однако считаю, что понимание того, что происходит сейчас, дано не каждому. Так же, как и тем людям, кто родился в период новой России, трудно оценить, что происходило во времена СССР. От этого и получается много истин. На сегодняшний день нет истории искусства, а есть история заказчика. Заказчик меняется, и искусство становится другим. Художник — это зависимый в какой-то степени человек. От власти, истории. У меня были всплески гражданской активности и в советское время, и в постсоветское время, и это проявлялось в творчестве. Нас убеждают, что вот есть правые, а есть — левые. Ерунда это все. Есть некая масштабность, вес. Как Есенин, который был имажинистом. Как Маяковский, который был футуристом, и они в своих исторических вехах коснулись чего-то главного. Это главное и сделало их великими.

Фото автора