Илья Олейников: С Шекспиром отношения у меня не сложились…

17 ноября на канале «Россия» в эфир вышел новый выпуск популярной в народе юмористической передачи «Городок» с ее бессменными ведущими, народными артистами России Ильей Олейниковым и Юрием Стояновым. За 15 лет существования программы артисты воплотили порядка 3 тысяч колоритных и неизменно смешных персонажей. Сегодня наш собеседник — Илья Олейников, один из «Городка»…

— Илья Львович, подозреваю, вас тяготит принадлежность к клану «смехачей», который не пользуется большой любовью у прогрессивных кругов общественности?

— Мы с Юрой Стояновым, моим партнером по «Городку», решительно не причисляем себя к клану, как вы сказали, «смехачей». Мы и слово это омерзительное ненавидим. Надеюсь, интеллигентные люди никак не отождествляют нас с «Аншлагом» и иными юмористическими телевизионными передачами, названия которых я здесь даже не хочу упоминать. У этих программ свой юмор, у нас — свой. Надеюсь, они все-таки разного качества.

- Стало быть, вас не устраивает уровень юмора, который процветает на телевизионных экранах?

— Категорически. Я человек уже, увы, немолодой и хорошо помню те времена, когда планка была другая. Когда, например, творил великий Райкин, а рядом — чуть ниже, чуть сбоку, — но все равно на приличном уровне работали другие мастера этого трудного жанра. А сейчас вся эта индустрия смеха зачастую носит характер такого немецкого казарменного… не юмора даже, а определение трудно подобрать. Вот нашел: праздник жратвы смеха, пожирателей смеха.

Я, правда, сам работаю в этом жанре, и мне вроде неловко заниматься его осуждением, поскольку такие же претензии могут быть высказаны и в наш адрес. Хотя за все время существования нашего телевизионного «Городка» я прочитал только одну нелицеприятную рецензию в наш адрес. Некая девушка из молодежной газеты в критическом запале написала, что Олейников постарел, а Стоянов потолстел. Не скрою, было обидно. Тем не менее, критика подействовала: я после той статьи стал заниматься спортом, а Юра начал худеть.

- У вас нет ощущения, что вы становитесь рабами своей регулярно появляющейся в эфире программы?

— Простите за юмор плохого качества, но возникают порой сравнения с чемоданом без ручки: и надо бы выбросить, да жалко. Но «Городок» — это, конечно, не пресловутый чемодан. Мы изо всех сил стараемся делать качественную программу. Основная заслуга в этом не моя, а Юры Стоянова, который занимается «Городком» с недоступным мне фанатизмом. Мы оба понимаем: не было бы «Городка» — не было бы и нас. Я оставался бы никому ненужным артистом эстрады, а Юра продолжал бы числиться в театре БДТ, где его практически не занимали в репертуаре. Странно, что Товстоногов с его гениальной интуицией не оценил в свое время потенциал Стоянова. Если бы он использовал Юру по назначению, тот без всякого телевидения стал бы знаменитым артистом. Но не получилось. А вместе у нас благодаря «Городку» получилось.

Хотя мы, конечно, выросли немножко из коротких штанишек нашей передачи. Хочется сполна реализовать себя уже и на «длинной дистанции». Поэтому я так цепляюсь сейчас за театр, за кино. Мне, как и Юре, хочется перейти в новое качество. Мы ведь не «юмористы» — мы, в первую очередь, артисты. И во вторую, и в третью, и в десятую.

— Но вас все равно воспринимают как комиков. А ведь известно, что каждый комик чувствует себя в душе трагиком…

— Упаси Бог. Я никогда не хотел сыграть короля Лира или Гамлета. Отлично понимаю, что у каждого артиста есть свой потолок. Но мне надоело играть гротесковых персонажей, вызывающих исключительно здоровый — или даже нездоровый — смех. Не претендую на роли большого трагедийного накала, но, мне кажется, я мог бы сыграть, скажем, гоголевских Акакия Акакиевича или Плюшкина. Именно Плюшкин грезился мне в моих снах, когда я узнал, что Павел Лунгин приступает к экранизации «Мертвых душ». Но я с Лунгиным знаком не был, искать его по телефону и предлагать себя на роль — как-то не в моих правилах. В итоге Плюшкина сыграл Леонид Ярмольник, и хорошо сыграл. Тем не менее, я все чаще поглядываю в сторону трагикомедийных персонажей, не замахиваясь при этом «на Вильяма нашего на Шекспира».

- С Шекспиром у вас отношения, говорят, еще на заре творческой биографии не сложились…

— Ну да. У меня был партнер Рома Казаков, мы с ним 12 лет вместе проработали. И у нас был номер — такая развернутая музыкальная пародия на «Ромео и Джульетту». Когда мы привезли этот номер на один серьезный конкурс, зал чуть не рухнул от смеха. Увы, нас отсеяли уже в первом туре. Потом к нам вышел Райкин и рассказал, что наш номер ему очень понравился. Но члены жюри Штепсель и Тарапунька заявили, что эти два человека (то есть мы) — опасные личности с развязанными языками и мозгами. Сегодня, дескать, они замахнулись на Шекспира, а завтра замахнутся на политику правительства. А против такой формулировки устоять, как вы понимаете, было совершенно невозможно.

- Насколько я знаю, вы окончили факультет клоунады в цирковом училище. Скажите, а собственно клоуном поработать вам не хотелось?

— Никогда такого желания не было. Может, потому, что мне довелось увидеть на арене великого клоуна Леонида Енгибарова. Тогда, к слову сказать, клоунада наша была на уровне сегодняшнего «Аншлага». А Енгибаров стоял особняком. Разве его можно было назвать «смехачом»? Это был философ на манеже. Я помню одно его выступление в московском цирке в 1966 году. Программа тогда была очень сильная, но этот маленький человек настолько заполонил собой огромное цирковое пространство, что все остальные номера воспринимались публикой как скучный киножурнал про сев озимых перед хорошим фильмом. Я вышел после представления ошарашенный и отчетливо понял, что вторым Енгибаровым мне никогда не стать…

А, кроме того, настоящему клоуну, кроме актерского дара, нужно владеть многими цирковыми жанрами. Клоун должен не просто болтаться по манежу, трепать языком, а быть немножко акробатом, жонглером, дрессировщиком… А я овладевать этими профессиями не хотел, мне это было не интересно. А то, что мне не интересно, меня невозможно заставить делать. Например, мне не нравится водить машину, вот я и не вожу ее, хоть это и не современно. Но я прекрасно чувствую себя в роли пассажира. В отличие от Стоянова, который просто помешан на автомобилях и знает о них все. Он старается погрузиться в мир автомобилей с головой, как я, например, погрузился в музыку.

— Ваши эксперименты с музыкой — результат того, что папа в детстве заставлял вас играть на баяне?

— Это антитеза папиной настойчивости. Ничему нельзя научиться под чьим-то диктатом. Я ненавидел музыку, когда мне ее навязывали. А потребность в ней возникла много позже, когда умер мой партнер Рома Казаков, которого я уже вспоминал. Полтора года я находился в творческом простое, постепенно переходящем в финансовый коллапс. И я начал сочинять музыку, песенки всякого рода. Сначала это было простое убивание времени, потом переросло в потребность. Дошло до того, что я написал музыку для нескольких фильмов, а потом и вовсе сочинил рок-оперу «Пророк», которая недавно наделала немало шума.

— Вот вы сказали «творческий простой», а ведь это хорошо рифмуется со словами «творческий запой»…

— Намек понял, но запоями я никогда не страдал. Просто в течение 30 лет я ежедневно понемногу выпивал. Рефлекс такой образовался: приходит вечер — я обязательно выпью 150 граммов водки, реже — 200. А больше организм не позволял. Словно закрывался маленький клапан: все, старик, пора остановиться. Однажды я проснулся наутро после очередных вечерних двухсот грамм и с трезвой ясностью подумал, что так постепенно можно и спиться. Мне эта мысль не понравилась. И я решил завязать с выпивкой. Первый день, когда я принял такое решение, показался мне очень безрадостным. А вечер — безнадежно испорченным. Но я уговорил себя не пить сначала день, потом месяц, потом продлил мораторий на год. А года через три понял, что выпивка потеряла для меня всякий смысл. И лет семь я практически совсем не пью. В гостях изредка позволяю себе 2−3 бутылки светлого пива или два бокала вина. Организм уже сам подсказывает, что ему можно, а что нельзя.

— Организм, как я понимаю, подсказал вам на старости лет активно заняться спортом. Говорят, вы фанат фитнеса и всяких прочих физкультурных заморочек…

— Я фанатею не один, а вместе с женой. По утрам мы занимаемся с ней каждый своим комплексом упражнений. И с удовлетворением отмечаем приятные подвижки во внешнем облике, в самочувствии. Пару лет назад мы с Ириной отпраздновали 30-летие совместной жизни. Я считаю, мне страшно повезло с женой. Поэтому поговорка про седину в бороду — это не про меня. Ситуация, при которой мужчина в 55−60 лет бросает жену и гордо ходит с молоденькой девочкой, выглядит в моих глазах смешной. Мне кажется, так приятно стареть вместе с любимой женщиной — и не замечать этого…