Дмитрий Стешин: «Украинский солдат, тебе будет стыдно за эту войну!»

Анастасия Михайловская: — Здравствуйте, сегодня у нас в гостях специальный корреспондент газеты «Комсомольская правда», Дмитрий Стешин.

Дмитрий Стешин: — Здравствуйте.

А.М.: — Как вы вообще чувствуете, что происходит в России и в Новороссии? Как Россия относится к конфликту в Новороссии?

Д.С.: — В России долго кричали о том, что надо строить гражданское общество, когда случилась Новороссия, оказалось, что оно давным-давно построено. Есть тонкие неформальные связи. Если бы не неформальная помощь России, все было бы в Новороссии печально. Я думаю, раздавили бы еще в мае — июне.

А.М.: — Вы имеете в виду наших добровольцев, которые рванули туда защищать русский мир?

Д.С.: — Просто люди, занимающиеся гуманитаркой, люди, сдающие в гуманитарку деньги, люди, оказывающие молитвенную поддержку Новороссии, это все сложилось в ком.

А.М.: — Я знаю, что наша церковь не очень поддерживает идею Новороссии, запретили даже термин «Новороссия», когда мы собираем помощь, мы говорим, что для ДНР и ЛНР.

Д.С.: — У церкви границы проходят не по земле, а на небесах. Там на самом деле очень сложная ситуация. Война патриархатов.

А.М.: — Вы были в Славянске вместе с Игорем Ивановичем?

Д.С.: — С Игорем Ивановичем мы были в Славянске чуть ли не с самого начала.

А.М.: — Расскажите, какие у вас впечатления о том, что происходило в первых дней? Это же было самое начало войны.

Д.С.: — Мы приехали в тот день, когда бронегруппа 25-ой аэромобильной бригады мужественно передала свою технику славянскому ополчению. И мы тогда решили остаться, мотались по всему региону на арендованной машине с киевскими номерами. Это позволяло беспрепятственно переезжать через блокпосты украинской армии, а с ополченцами мы бы всегда договорились, объяснили, кто мы такие. Игоря Ивановича мы с Сашей знали достаточно давно. Чуть ли не больше десятка лет, он еще не давал никаких интервью без маски, и мы приехали в здание СБУ, где был штаб ополчения, чтобы получить разрешение на работу в городе. Выбежал офицер по связи и говорит: «Стешину первому». Я захожу, а там Игорь стоит, у меня чуть челюсть не упала, он говорит: «А Коц где?» Я говорю: «Во дворе». Он говорит офицеру: «Зови Коца». Пришел и Коц.

А.М.: — То есть, вы с ним были знакомы еще с чеченской кампании?

Д.С.: — Да, еще по Чечне нам помогал, когда мы работали в Косово, несколько раз добрым советом. Так получилось, что мы с ним были всю осаду Славянска.

А.М.: — Как начиналась осада Славянска?

Д.С.: — Пасха, кровавая Пасха, блокпост. Это было в Басовке, первая кровь, которая на этой войне пролилась, и луганский писатель Лев Бобров, провозвестник, который когда-то написал пророческую книгу «Эпоха мертворожденных», за несколько дней до кровавой Пасхи мы его спросили: «С чего начнется война?» Он сказала: «Со штурма первого города». Так оно и вышло. Тогда это нападение отбили, я так понял уже задним числом стратегию Игоря Ивановича, не стал копать десятки километров траншей, как под Верденом рассаживали по ним людей. У него просто были мобильные группы, которые оперативно реагировали на любой прорыв или на любые проблемы. Когда на этот пост напали, мгновенно подлетели несколько бронированных микроавтобусов «Приватбанка», такими громадами, что они просто правосеков вынесли в сухую, сожгли им джипы, отняли все, что у них было. Первый бой этой войны.

А.М.: — Игорь Иванович очень часто говорит, что ему очень не нравится командование, которое сейчас командует армией, что никаких неожиданных прорывов со стороны нашей армии в ДНР не происходит. Когда был Игорь Иванович в Славянске, какие-то были стратегические интересные моменты по ведению боя?

Д.С.: — Там на самом деле очень тяжелая была ситуация, нас все время сдавливали, сдавливали, сдавливали со всех сторон, единственное было его решение, которое запомнилось, действительно, очень важное тактически, когда была обратно отбита Семеновка, стоящая на перекрестке дорог. Я так понимаю, что Игорь Иванович все-таки ждал прихода российской армии, обеспечивал удержание этого перекрестка.

А.М.: — Почему самые существенные атаки украинской армии происходят именно на православные праздники, чем это можете объяснить?

Д.С.: — Действительно, как-то странно. Мы тоже думали об этом.

А.М.: — Что-то вам пришло в голову? Потому что об этом говорят все, и патриархи, и аналитики, что Порошенко явно не сатанист, по крайней мере, им командует все-таки американская армия, почему такая психическая атака?

Д.С.: — Зло просто рождается задолго до войны, зло и противоречия грешны в людях. Во время боевых действий оно просто выплескивается. Через эту войну и происходит очищение от грехов, в муках и страданиях люди прозревают и так далее. Я думаю, неслучайно это происходит в православные праздники. Я думаю, это все просто по воле божьей происходит, нам не подвластно.

А.М.: — Я говорила с батюшкой в Петровском селе, это прямо под Донецком, его храм разрушен до основания. Когда я его спросила, как он считает, что происходит сейчас на территории Новороссии, он сказал, что все по грехам нашим, больше, чем мы можем стерпеть, нам все равно господь не даст, сколько стерпим, столько и получаем. Когда я его спросила: «Что вам нужно для восстановления храма?» Он мне сказал: «Ничего, потому что нас все равно будут бомбить». Дети, которые гибнут на войне, насколько они заслужили то, что с ними происходит, это наказание их родителям или что?

Д.С.: — Получается, да, дети-то безгрешны по определению. Меня потрясла, наверное, в последние дни осада Славянска. Андреевка, кажется, село, пригород, там не было ни блокпостов ополчений, ничего не было. И вдруг по нему наносится удар минометами, прямо по огороду, люди в 8 вечера вышли поливать огороды после летнего жаркого дня. Мать пыталась закрыть четырехлетнего сына, но удар мины был настолько сильный, что ее разорвало, и мальчишку не спасли, несколько часов за него боролись. Это, наверное, последняя капля была. Мы все озлобились после этого.

А.М.: — Как вы думаете, почему ведется эта война? Я понимаю, что геополитические причины довольно прозрачные. Украина — это наше подбрюшье, мы не можем допустить того, что бы натовские войска стояли на Украине. Вы говорите о метафизике, какие физические причины всей этой истории?

Д.С.: — Причины этнические. Регион полностью русскоязычный. Программа украинизации там, забуксовала, хотя, дала свои плоды, потому что я много раз спрашивал у ополченцев, они мне и сами говорили в откровенных разговорах. Я говорю: «Почему парней так мало молодых среди вас?» Мальчишки-то есть молодые с Донбасса, но по моему разумению их должно быть раз в 5 больше. Они говорят: «Это результат украинской пропаганды, они вообще не захотели участвовать в этом, кто-то сбежал в Россию, кто-то сбежал в Киев». Данила Грачев у нас прибыл окармляться на «НТВ», он тоже же из Донецка, он ни секунды не размышлял, он сбежал в Киев, как только начались боевые действия.

А.М.: — Который говорил, что Донецк надо сжечь, а ДНРовцев надо уничтожить, и сейчас он ведет какую-то программу на центральном канале?

Д.С.: — Да, утреннюю развлекательную передачу.

А.М.: — Неужели его оставят после всего того, что сейчас опубликовали, как Вы думаете?

Д.С.: — Шорох пошел очень серьезный, он извинялся, но не достаточно искренне, как мне кажется.

А.М.: — Все то, что происходит в интернете — безумные выплески ненависти по отношению к русскому миру, даже не конкретно к миру, что это?

Д.С.: — Из Красного Партизана — это во время зимней кампании был первый населенный пункт, освобожденный армией ДНР, я привез пачку артефактов, детских рисунков, которые украинские дети посылали на фронт солдатам. Все они были в желто-голубой тональности, такая устойчивая цветовая гамма, адресаты этих рисунков лежали в углу крайней хаты в куче, накрытой украинским флагом. Честно скажу, я забрал эту пачку рисунков, и хата изнутри вся была этими рисунками обклеена, но я не смог их просмотреть, я их просто привез как наследие войны и спрятал, пусть они полежат лет 5, когда война закончится, я к ним вернусь. Как говорят знающие люди, сейчас на Украине только детишки верят в победу над русским миром, взрослые уже достаточно скептично оценивают перспективу.

Я помню украинское телевидение, еще в Донецке в апреле, когда я сижу с куском ветчины на вилке, а мне украинское телевидение говорит, что в Донецке начался голод, и сейчас сепаратисты напали на гуманитарный конвой, который шел в голодающий донецкий детский дом, был апрель. У них не было вообще никаких тормозов. В интернете я нашел универсальную формулу общения с ведомыми, я обычно их спрашиваю: «А почему, молодой человек, я не наблюдаю вас с крыши девятиэтажки в аэропорту, в окопах, а вы тут лазаете в интернете, вы трус, энурезник, дезертир?

А.М.: — Хомячок.

Д.С.: — Хомячок. Им обычно нечего на это ответить. Я бы разграничил четко людей, которые способны только на написание гадостей в интернете, как писал Булгаков, описывая события в Киеве в 19-ом, про людей, которые способны лишь на трусливую ненависть исподтишка и перемывание костей. И на людей, которые, действительно, за свои велико украинские идеи готовы жертвовать своей жизнью.

А.М.: — Вы проводите много времени в Донецке, какое настроение среди добровольцев, среди ополченцев, среди местного населения? Поддерживает ли местное население идеи Новороссии?

Д.С.: — Даже более того. Донецк очистился, все, кто это не поддерживал, они оттуда сбежали. Я не забуду очередь на избирательный участок в ноябре. Мы ходили, записывали синхроны с людьми, я спросил у молодой женщины, говорю: «А Вы уезжали в августе из Донецка?» — «Да вы что, — говорит, — у меня парикмахерская не закрывалась ни на секунду, даже когда не было воды и света, я грела на керогазе воду, делала людям прически и маникюр. Я из своего города никуда не уеду». И нас обступила еще толпа тетушек, которые кричали, что они никуда не уедут — это их город. Тот, кто хотел, тот уехал. Пример, из общения в интернете: молодой человек лет 30-и, писал гадости, но такие вежливые гадости, поэтому я с ним поддерживал общение. Я посмотрел его профиль, выяснилось, что он беженец из Донецка, живет уже 4-ый месяц в отеле «Риксос» в Карпатах, на лыжах катается, бывший банковский работник. Я его спрашиваю: «Чем ты не доволен, Донецкой Народной Республикой?» — «У меня машину отняли, сволочи».

А.М.: — Отжали, как они говорят.

Д.С.: — Отжали на блокпосту. Я ему пишу: «И правильно сделали, тебя, наверное, и квартира есть в Донецке большая, ты же банковский работник, и квартиру обязательно отнимут». Он после этого просто удалился из интернета. Я не успел ему объяснить причину моей злобы: когда начался в середине лета кризис, и подступил голод, в Новороссии решили посмотреть, что вообще осталось от банковской системы в республике, и обнаружили, что все банки давным-давно вывезли всё на территорию Украины, включая серверы, документацию, деньги, остались только пустые, арендованные помещения. В том числе этот банковский работник, который уже 4-ый месяц на лыжах катается и живет не в самом плохом отеле — это международная сеть отелей.

А.М.: — Ты знаешь, что продуктовые склады вывозили уже за несколько лет до войны, за год до войны уже начинали вывозить оттуда продукты, которые на время «ЧОС» были приготовлены. Поэтому там такая нагнетающаяся ситуация с голодом.

Д.С.: — Люди, не понимают феерической системной ошибки, что, надев на свои знамена символы когда-то разбитого, откровенно враждебного нам государства третьего рейха, эти знаки не принесут им удачи, счастья и уже тем более победы. Это в магическом, сакральном плане отработанные символы, полностью отработанные. Тут сразу видно, на чьей стороне правда и здравый смысл. Сколько я ни встречал товарищей из добровольческих батальонов, а мы общались с множеством людей, их добровольчество при попадании в плен мгновенно исчезает, сразу же: «Закрутили ласты, принудительно мобилизовали».

А.М.: — В добровольческий отряд.

Д.С.: — В добровольческий батальон. Я его спрашиваю: «Откуда у тебя розарий, пластиковые четки? Я знаю, что их на Майдане раздавали, ты был на Майдане?» — «Нет, на Майдане я не был, я слесарь».

А.М.: — То есть, люди сразу начинают врать, вертеться и пытаться списать свою вину на случайность?

Д.С.: — Да, мимо проходил.

А.М.: — Я знаю такую историю, что во время оккупации Сербии, когда надо было расстрелять 19 человек из сербской деревни, то некий солдат Шульц сказал, что он не будет стрелять, и встал вместе с расстреливаемыми сербами, и его тоже расстреляли. Поэтому мотивация украинских солдат, когда они говорят, что их просто взяли, что они за 1000 рублей, что у них нет работы. Вот она как бы становится эфемерной, когда ты понимаешь, что есть человеческий подвиг, есть человеческая воля и выбор.

Д.С.: — Да, нынешний режим на Украине — это сознательный выбор большинства украинского народа. Те, кто против, либо в таком ничтожном количестве находятся, либо скрыто поддерживают происходящее, поэтому все будет как в Германии в 45-ом, когда наши пришли в Берлин, вдруг выяснилось, что каждый второй немец, если уже не антифашист в душе, то социал-демократ как минимум, вообще с кем воевали — не понятно. Я думаю, будет то же самое, как в 19-ом году в Киеве, когда в газетах дали Петлюровца универсала о том, что будут применены секретные фиолетовые лучи, которые Петлюре передал его большой друг французский консул, поэтому всех киевлян попросили до 9 утра не выходить из квартир. Когда они утром в 9 утра вышли на улицы Киева, оказалось, что уже исчезли все товарищи в «вышиванках», вообще Петлюра, как таковой растворился.

А.М.: — То есть, они вышли оттуда первыми? А, как-то вообще их не стало.

Д.С.: — Исчезли, их не стало, да.

А.М.: — Ты считаешь, что вот эта наша политическая, геополитическая стратегия, что мы дождемся того момента, когда украинцы будут принимать нас с распростертыми объятьями, потому что они наедятся своей украинской русофобии и этого беспредела, который у них творится, мы этого дождемся?

Д.С.: — Все войны, скажу цинично, кончаются, когда на одной стороне истреблены или взяты в плен все пассионарии, готовы жертвовать собой. Как закончилась война в Чечне, когда чеченцы просто навоевались. Просто мало кто знает, но в Чечне мы жили много лет и работали, мы видели, сколько пик стоит на кладбищах в Чечне. Пики с флажками, пики без флажков. С флажком — это отомщенный мученик за веру, без флажка — не отомщенный. Можно вспомнить еще пример, как навоевалась Финляндия в зимней войне в 40-ом году, когда Маннергейму доложили, что еще две недели боевых действий такой интенсивности, и финский этнос перестанет самовоспроизводиться, потому что урон, нанесенный мужскому населению, будет просто неприемлем. К сожалению, тысячи лет все войны кончались именно так. Я прогнозирую или «вангую», что, к сожалению, без схожих процессов на Украине победы не будет.

А.М.: — Там все-таки 40 миллионов человек, а Новороссия — это всего 4 миллиона, а сейчас это уже 2 миллиона, учитывая беженцев и людей.

Д.С.: — Там 40 миллионов, но четвертая волна мобилизации тоже провалилась. Я такого не видел, как в Дебальцево, что бы армия становилась небоеспособной при 3% потерь. Я видел в Дебальцево 72 бойца в ВСУ, которые, вместе с офицерами просто сдались. Я видел, как они бежали со своих позиций. Оставляли местное зверье и включенные фонарики. Я залезаю в блиндаж, я боялся, что там минировано частично, двери дергал веревкой, спускался с камерой, все снимал, смотрю, там сидит рыжий кот, на столе лежит включенный фонарик, в блиндаже телевизор, колонки, DVD-плеер, то есть, они нормально жили. В траншее стоит генератор «Honda», я дергаю ручку, заводится, бензопила «Steel», извините за рекламу. В какой-то момент сказали: «Шухер» или «Тикайте, хлопцы», они просто, в чем были, выбежали, и все.

А.М.: — Они побежали от нас или к нам?

Д.С.: — От нас, из дебальцевского котла. Про технику я не говорю, про кучу украинских знамен и так далее.

А.М.: — Скажи мне, то, что рассказывали, что стреляли свои же, их заградотряд стрелял по ВСУшникам, которые пытались сдаться в плен, ты видел такое?

Д.С.: — Видеть не видел, но вполне реально, потому что территориальные батальоны более сильно мотивированные идеологически, они держат режим во всей прифронтовой полосе. То есть, обеспечивают контроль на дорогах, в том числе, я так понимаю, конечно, задача бороться с дезертирством.

А.М.: — Каким образом они вообще относятся к своим раненым?

Д.С.: — Мне сложно сказать.

А.М.: — Я слышала, что их бросают, что их переезжают на танках при развороте.

Д.С.: — Брошенных, раненых со жгутами, с улыбками на лицах я видел множество.

А.М.: — С улыбками на лицах, почему?

Д.С.: — Его обкололи, по-видимому, промедолом, и он умер счастливым. Это в Лабиново было. Дело в том, что я почти 20 лет занимался поиском солдат погибших в Великой Отечественной, с 88-ого года я начал ездить в местной бор, где погибла армия генерала Власова. Могу сказать, что спустя столько лет уже ты не заглянешь в воронку, и на тебя оттуда не будет скалиться череп, там, действительно, все останки, которые были, поисковики двадцатилетним трудом собрали, закрыли эту страницу в войне. Поэтому работая в Старобешевских, в Иловайских котлах, я везде снимал любые документы погибших украинских солдат, кроме документов все бирки, подписи на аптечках, бронежилетах, вещевых мешках, везде, где были фамилии, с тем расчетом, что война когда-то закончится, родственникам будет проще искать своих погибших, все складывал в папку. И в деревне Логвиново, где встала позиция, которая заперла единственный выход из дебальцевского котла, там были жуткие бои, в военной истории вообще не было таких примеров, что бы на деревню из 20 дворов упало 3 баллистические ракеты «Точка-У». Про снаряды даже разговора нет, их там вообще никто не считал. Я снял возле джипа 4 трупа, мне помогали ополченцы, мы вытаскивали опознавательные жетоны, и на затылке одного из трупов я крупно снял жетон, он был с очень простым запоминающимся номером, нули и восьмерки, две шестерки, я не буду называть этот номер. Он у меня попал в фильм, из материала, который не пошел на сайт «комсомолки», на наше телевидение, я делал видеосюжеты для души.

А.М.: — Я видела, очень хорошие фильмы. Как называются?

Д.С.: — «Прах войны». Это чуть ли не мой первый опыт монтажа. И мне ночью в Фейсбук, в 3 часа ночи, написала жена этого человека, из Львова. «Я узнала своего мужа, я узнала его затылок, узнала его жетон, прекрасно помнила его номер». Прислала мне фотографию мужа. Действительно, похож, это он был, у него лицо было с попаданием грузди осколков, я не особо, скажем так, вглядывался, берег нервы, насколько мог. «Помогите, что делать. Люди, которые погибли с ним в машине, уже доставлены во Львов, опознаны и похоронены, а про моего мужа сказали, что его нигде нет, он вообще пропавший без вести или вообще сбежал и сдался. Что делать?» Я говорю: «Я Вам помогу». Мы с ней ночью переписывались, и я уже не смог уснуть до утра, у меня прямо руки тряслись. Я кинул клич, сначала мне стали писать тролли с обеих сторон линий фронта. «Зачем ты возишься с укропами, пусть валяется». Другие писали: «Зачем вы выдаете убитых ополченцев за наших украинских военных?» К 8 утра проснулись вменяемые люди. Я вышел на главу союза афганцев в Луганске, который занимается передачей, потом мне написали украинские волонтеры, которые вывозили мертвых, все контакты я передавал вдове, она со всеми созванивалась. Потом она мне написала, что я мужа нашла, сдали на анализ ДНК, сейчас едем в морг в Днепропетровске, и я, наверное, буду молить за Вас Бога о здравии. Мне очень больно было читать ее последние письма, и все, я больше не отвечал на письма, потому что я наверное, первый раз осознал братоубийственный характер этой войны, потому что она мне много что писала. Она писала, что она русскоязычная, что муж у нее тоже русскоязычный, несмотря на то, что они живут на Западе Украины, летом ей разрисовали из баллончиков машину в цвета российского флага, потому что они русские, что муж не знал украинского, призвали его по повестке. В Дебальцево он ехал вывозить раненых, он был шофер. У него действительно была нашивка медичная «на подмогу медицинской службе». А 2 дня до того, как погиб ее муж, который вывозил раненых, мне предъявили: «Вот сепаратисты убили медиков». А за 2 дня до этого в Углегорске я смотрел на двух ладных молодых парней-студентов какого-то донецкого, кажется, ВУЗа, они ехали забирать раненых с того же Логвиново, им кто-то из командиров ополченцев объяснял, как им срезать угол дороги, потому что этот изгиб дороги обкладывают все время. Через несколько часов они погибли в Урале вместе с ранеными, даже не знаю, как их зовут.

А.М.: — Я говорила с ректором Богданом Богдановым донецкого медицинского ВУЗа, он сказал, что многие наши ребята сдают экзамены экстерном, потому что они на поле боя либо сражаются, либо вывозят людей.

Д.С.: — Я ехал в Логвиново, всматривался в сожженные КрАЗы и думал, в какой же из машин погибли они. За дней 5 до того, как мы нашли солдата ВСУ с жетоном, мы с Сашей ехали в только что освобожденное Никишино и случайно попутали дороги. И чудом не заехали к сослуживцам этого погибшего солдата. Если бы мы к ним заехали, я не знаю, что было бы с нами. Мы с Сашей в розыске СБУ под номерами 75 и 76 по подозрению в терроризме. С нашими портретами в Киеве отпечатали игральные карты, колоду под названием «Бей подлюку», там Игорь Иванович Стрелков, там все есть. Шестерки крестей и бубен — журналисты российские, Стешин и Коц.

А.М.: — Ведется травля русских журналистов, вообще журналистов, освещающих события на юго-востоке, скажем, Новороссии?

Д.С.: — В Горловке у нас было такое место, куда мы периодически залегали, «залечь на дно в Горловке» это называлось. И с нами были наши друзья, группа «Life-news», наши братья боевые, Сема Пегов и Сашка, оператор, молоденький парень, который до приезда в Новороссию несколько месяцев проработал с группой «Life-news» в Киеве. И он мне сказал, что лучше здесь на четвереньках будет ползать по грязи под обстрелами реактивными снарядами, чем будет работать в этом сытом и чистом Киеве. Он мне рассказывал, сколько у них сломали микрофонов, разбили камер, он не рассказал, что они только доставали камеру, пытаясь кого-то спросить, как только узнавали, что это российский канал «Life-news», сразу же собиралась вокруг них толпа, начинали бить, заливали газом. Он с девчонками работал, с корреспондентами.

А.М.: — Да, я смотрела, что девчонок там обижают тоже.

Д.С.: — Девчонок туда послали только с надеждой, что, может быть, их не будут трогать.

А.М.: — Отчаянные, конечно, девочки. И эти ребята, они там до сих пор работают?

Д.С.: — Я не знаю, есть ли там сейчас группа или нет, но меня поразил сам выбор между Киевом и Углегорском, что в Углегорске приятнее.

А.М.: — Да, что там хотя бы живые люди. Скажи, пожалуйста, я много читала о том, что украинская страна для того, чтоб не выплачивать пособия, просто сжигают трупы или же передвижной крематорий присутствует? Много про черную трансплантологию я слышала, ты что-то видел из этого?

Д.С.: — Военный фольклор.

А.М.: — Фольклор.

Д.С.: — Мы с таким количеством безумцев вели переписку, вступали в какое-то общение, вплоть до того, что поскольку, как я говорил, мы с Сашкой много занимались перезахоронением погибших и прекрасно знаем, как это делается, я смогу эксгумировать, вскрыть, сделать археологию и так далее погибшего. Мы покупали лопаты, мы были готовы выехать, потому что все эти истории про убитых правосеков, начались они еще со Славянска, что там куча трупов с вырезанными почками. Мы немножко знакомы с трансплантологией и занимались расследованием в Косово, искали черных трансплантологов. Почку невозможно из человека вырезать и засолить. То есть, перед изъятием почки уже должен быть реципиент и подготовлен к операции, который прошел ряд медицинских процедур. Сейчас привезут почку, ему пересадят. Заранее нарезать их мертвых правосеков кучу почек, засолить их в ведре. Безумие.

А.М.: — Разговоры про скорую помощь, которые там были.

Д.С.: — Да, трупы с привязанными гирями в ногах, все это распространялось через интернет-канал «Zello», от которого мы с Шурой, потратив литров 200 бензина, не знаю, сколько бессонных ночей проверяя этот бред, просто отключили и забыли про него, как страшный сон. Я сижу в Славянске на балконе с сигареткой и термосом чая, и мне в Твиттере пишут, меня спрашивают: «Как в Славянске?» А я пишу: «У нас сейчас тихо». Мне пишут: «Нет, у вас не тихо, у вас стрельба, на окраинах идет бой». Я говорю: «А вы откуда знаете?» — «Я администратор канала „Zello“, я из Ногинска». Говорю: «Прекрасно, а я в Славянске сижу на балконе, чай пью, у нас все тихо».

А.М.: — То есть, все эти рассказы про засыпанные известью многотысячные захоронения наших граждан, проживающих на территории ДНР, это же реальность? Убитых правосеками или это тоже?

Д.С.: — То, что я видел своими глазами, когда мы нашли Андрея Стенина, машина с останками, расстрелянная вдоль приграничных дорог. Их там много стояло, сотни, наверное, машин. И Стенин был в одной из таких машин. Когда мы возвращались из командировки, мы заехали на место гибели Андрея, увидели, что уже машину убрали, в соседней машине, набитой картошкой, были останки фермера, который ехал следом за Стениным. Это было, да, но погибших, я так понимаю, что всех подсобрали.

А.М.: — Сейчас уже всю технику убрали на металлолом. Быстро все это разобрали.

Д.С.: — А чего говорить, если в Славянске сбитый вертолет, который украинский, который находился под нескончаемым минометным обстрелом, чтобы ополченцы, не дай бог, ничего не сняли полезного в хозяйстве, а местные жители, не обращая внимания, пилили его на алюминий.

А.М.: — Да?

Д.С.: — Да.

А.М.: — А Боинг, что ты знаешь по этому поводу?

Д.С.: — Ничего, это был тот период, когда мы выехали я вообще никак не касался этой темы. Знаю, что только не все обломки собраны, в том же Никишино, проезжая мимо брошенного блокпоста, мы увидели, например, там вылетевшую дверь запасного выхода.

А.М.: — Ты что?

Д.С.: — Да, стояла у блокпоста.

А.М.: — Что касается аэропорта, что ты об этом знаешь?

Д.С.: — Про аэропорт Игорь Иванович хорошо сказал, когда я в октябре у него спросил: «Отчего никак не могут взять?» Он сказал: «Там же русские люди с другой стороны воюют, бодаются друг с другом. А русский солдат в обороне не превзойденный».

А.М.: — Мы все время забываем о том факте, что, действительно, с той стороны находятся русские люди, когда мы говорим: «Вот, фашисты», то есть, они действительно под мороком фашизма, там действительно русские люди, там те же десантники, которые считают себя последователями Маргелова, хотя Маргелов сказал, что вы больше не десантники, но, тем не менее, столкновение русских против русских.

Д.С.: — Там был просто упущен серьезный момент, я в начале разговора рассказывал об офицерах 25-ой аэромобильной бригады, которые сдались ополченцам, передали им первую бронетехнику. Причем там и экипажи остались и воюют до сих пор, насколько я знаю. Первую часть, которую интегрировали в состав российской армии в Крыму, это была часть береговой обороны в Перевальном, у нее был огромный полигон. Мы там с Сашкой работали, в момент так называемой интеграции на этой части находилась бронегруппа из 25-ой аэромобильной бригады. Они пообщались с офицерами, вежливо со всеми попили водки, и где-то в начале мая их благополучно отправили с территории Крыма обратно в Днепропетровск вместе с техникой. Первые перешедшие на сторону ополчения солдаты, это были именно те люди, которые были в тот момент, в момент присоединения Крыма, на полигоне. Мне офицер части Перевального говорит: «Мы их узнали, и ботовые номера машин, и лица, это все наши были ребята». А потом в июне 25-ая аэромобильная вернула трех пленных ополченцев в таком виде, что лучше бы не возвращали. Три мешка с костями, Игорь Иванович отдал приказ больше не брать офицеров в плен живыми из-за этой бригады.

А.М.: — А ребят восстановили или нет?

Д.С.: — Не могу сказать.

А.М.: — Вообще ты же тоже участвовал при передаче пленных, ты видел, каких ребят возвращают оттуда?

Д.С.: — Да. Каких возвращаем мы и каких возвращают они. Ничего с этим не поделать, если они на официальном уровне заявляют, что они не в силах совладать с собой и не издеваться над пленными, Ярош заявил это несколько дней назад.

А.М.: — А что ты думаешь по поводу Минского мира?

Д.С.: — Я думаю, можно уже забыть, давным-давно пора это все.

А.М.: — То есть, условия не соблюдаются, но условия с их стороны довольно губительные для существования Новороссия как таковой, потому что там предусмотрено, что должна быть украинская полиция, что законы Украины, и Захарченко, и Плотницкий пожертвовали своими должностями, стали они теперь предводителями областей, вместо того что бы руководителями республик.

Д.С.: — Как писали в немецких листовках времен Великой Отечественной, это повод к усердному смеху. Все эти Минские соглашения. Я бы их рассматривал как серьезные дипломатические акты только в том случае, если бы на одном конце стола сидел Порошенко, а с другого конца сидел би Захарченко и Плотницкий, они что-то обсуждали, пока этого нет.

А.М.: — То есть, ты думаешь, что война будет продолжаться?

Д.С.: — Я думаю, да, и ждем как бы, готовятся обе стороны, готовятся серьезно. Время уходит на Украине стремительно, время уходит в Новороссии, потому что они действительно смогли собрать, создать подобие регулярной армии, кадровой, а держать ее в казармах или без дел в окопах тоже не нужно. Поэтому, как говорится, война неизбежна.

А.М.: — А как ты относишься к вчерашнему заявлению Захарченко о том, что разоружить все те отряды, которые не будут централизованы под руководством страны?

Д.С.: — Все правильно.

А.М.: — То есть, это как бандформирование?

Д.С.: — «Индейцы» были на всех войнах. И в Чечне на пророссийской стороне были «индейцы», их тоже разоружали, и со стороны чеченских повстанцев тоже были «индейцы». Помните такой термин из литературы о гражданской войне «морально разложился»? Командир был расстрелян перед строем, как это, я не буду называть фамилии, но у нас был знакомый командир ополчения, уважаемый человек, который и в Славянске воевал много месяцев, и тут звонит его жена в панике, его посадили вподвал, караул, надо спасать. Я говорю: «Мы завтра едем к его сослуживцам, и мы поговорим, а потом вечером встретимся и подумаем, что можно сделать». Выясняется, что этот командир за 4 месяца, первое, что сказали сослуживцы: «Пусть он радуется, что его просто не расстреляли, в подвал посадили, в подвале ему лучше, чем в этом домике на передовой, куда снаряд может залететь с любую секунду». Он за 4 месяца так ни разу из своего домика на передовую не вышел, хотя до передовой километр, он бухал водку, жену он поставил распределять гуманитарку, тещу поставил командовать взводом, женщину предпенсионного или пенсионного возраста. Брат у него что-то с углем делал. А сам он, последней каплей терпения было, когда на совещании командиров рот перед наступлением, перед дебальцевской операцией он явился с опозданием на 1,5 часа смертельно пьяным, его дальше на крылечко не пустили и прямо с этого крылечка направили в подвал обдумывать свое моральное разложение. Вот реальный пример, не выдержала у человека психика, допустим. Может быть, просто была внутри когда-то гнильца, она так на войне проявилась, как все там проявляется.

А.М.: — Когда я разговаривала с Захарченко, со мной была жена Гены Дубового, и она выступила в поддержку, спросила про награжденных офицеров, армия ДНР, спросила, какова их судьба, они сидят в подвале, на что Александр Владимирович достал папку и сказал: «Вот это все ополченцы, которые в течение этого перемирия и в течения войны, они все награжденные медалями, но при этом они грабили и так далее. С ними что делать, они сидят в подвале, расстреливать я их не могу, потому что я жду конституционного суда». Но люди, безусловно, и с нашей стороны так же разлагаются, и война — это такой легкий способ добычи.

Д.С.: — Вообще все тормоза отключаются, я по себе знаю, что все тормоза отключаются на войне, ты просто живешь в таком безвременье, что тебе жалеть поросенка у этой тетки, если завтра тебя, может быть, убьют, хоть умрешь сытым, поэтому поросенка подмышку и зажарить. В Дебальцево, я помню, первый день после освобождения, когда к главе войны полиции ДНР бросалась женщина и кричала: «Что происходит? ДНРовцы пришли, все нормально, ЛНРовцы пришли, все нормально, казаки пришли, и уже грузят грузовик». По-видимому, она осталась присматривать за соседними дворами. «Разберитесь». Они помчались разбираться, военная полиция. Война, что поделать.

А.М.: — Да, на казаков у меня тоже много жалоб приходило. В Дебальцево, когда вы входили после того, как армия освободила.

Д.С.: — Мы не после, нас ополченцы 3 или 4 раза чуть ли не пристрелили, потому что непонятные люди передвигаются на непонятной машине.

А.М.: — А вы что, без охраны там передвигаетесь?

Д.С.: — Конечно, без охраны.

А.М.: — То есть, вы вдвоем с Сашей ездите по передовой на какой-то гражданской машине?

Д.С.: — На своей машине.

А.М.: — Молодцы. А у вас есть хоть какие-то документы, пропуска?

Д.С.: — Конечно, военная аккредитация, нас все знают.

А.М.: — А пропуска на машины?

Д.С.: — Нет, у нас есть военная аккредитация для работы в зоне боевых действий.

А.М.: — Военная аккредитация есть и у меня, но дело в том, что вы, когда приезжаете, блокпосты вас спрашивают пароль, нет?

Д.С.: — Мы даже в очереди не стоим, включаем аварийку и проезжаем.

А.М.: — Понятно. Я задаю всегда вопрос в конце программы всем своим гостям, что бы вы сказали, если бы вы могли поговорить с украинским солдатом?

Д.С.: — Вернись домой, война — это не твое, уже через несколько лет тебе будет очень стыдно за эту войну, за то, что ты делал. И посоветовал бы ему не верить украинскому телевидению, попытаться не поверить своим командирам, поискать другие источники информации, тогда картина сложится. Еще спросил бы его, что для него будет победой в этой войне, когда истребят всех, кто остался еще на Донбассе, принесет ли такая победа ему радость? Вот пусть он об этом подумает.

А.М.: — Спасибо тебе большое, было очень приятно с тобой побеседовать. У нас в гостях был Дмитрий Стешин, мы говорили о Новороссии, увидимся в следующей программе, спасибо.