Александр Баширов: Нужен аудит мышления власти

«СП»: — Здравствуйте, Александр! Судя по присланным вопросам, зрители вас любят. Чувствуете вы их любовь?

— Косвенно. Павел Кадочников говорил, «не надо цветов, купите ботинки». Хочется, чтобы любовь выражалась более материально, чтобы фильмы, которые снимал и в которых снимался, приносили доход, чтобы была безбедная старость, чтобы не оказаться героем телепередачи, что тебя выгнали дети и тебе негде и не на что жить. Ситуация в кино проста: с того момента, как наши советские кинозвёзды во время войны отказались от роялти, от проката и демонстраций, ситуация никак не изменилась. Система звёзд у нас не работает, все контракты кабальные, всё, что актёр получает это плата за съёмки, и больше ничего не имеет. Такой вот дикий капитализм. Будущее у всех актёров одинаковое — это панель, так что, пока молодой, здоровый, востребованный, можно жить, иметь работу, потом это заканчивается, полученные деньги проедаются, и всё…

«СП»: — Александр, когда вы заканчивал ВГИК, от вас ждали нового слова в режиссуре. В результате вас знают не как режиссёра, а как актёра, почему так случилось?

— Это лень моя и потворство обстоятельствам. Перемололи меня жернова смены социально-финансовой формы бытия. Приспосабливаться было трудно, нужно было уживаться в реальности. Сначала я снял «Железную пяту олигархии», потом фильм о войне в Югославии, потом сериалы. Это всё была демонстрация возможностей. Конформизм победил, и то, что мы имеем сейчас, это, в основном, кинопродукция, которая снимается без особого вдохновения, из желания иметь скромную постоянную зарплату, чтобы хватало на жизнь. И всё это далеко от высокого самопожертвования художника, которому нас учили. В результате за последние десять лет нет шедевров, и Россия осталась без «Пушкина и Достоевского» в кинематографе. Это целенаправленное убивание русской культуры как таковой, и основная задача у молодого поколения это обслуживание. Кино сейчас является сервисом и слово «автор» уже не является существенным, авторское кино на обочине. Есть студии, мейджоры, которые обслуживают интересы государства, но так было и при коммунистах, когда придавали идеологическую направленность, но там было проще замаскироваться — режиссёр выбирал нужную социальную тематику, а внутри неё уже мог снимать практически всё, что хотел. Так снимали свои фильмы и Михалков, и Герман, сейчас так не получится, потому что контроль продюсеров, которые занимаются в том числе и идеологией. Сейчас главный сценарист, история, которую рассказывают, а режиссёр не является автором. Всё подконтрольно, основной принцип глобальной индустрии развлечений — отвлекать народные массы от борьбы. Конечно, в странах капитализма с так называемым человеческим лицом, типа Дании, Норвегии, Швеции, там авторскому кино какое-то внимание уделяется, есть владельцы кинотеатров для этого кино, проводятся фестивали, оказывается поддержка, т.е., там есть прокат, независимый от шоу-бизнеса, есть индустрия этого авторского процесса.

«СП»: — С одной стороны, у нас фестивалей всё больше и больше. Не кажется ли вам, что эта самая фестивальная культура и должна растить новое кино? Но видя какие фильмы на этих фестивалях награждают…

— Ситуация такая — одни снимают для жлобов, другие для снобов. Люди устраивают фестивали кто-то для своей весёлой жизни, кто-то кому-то на потребу, и всё это не имеет отношения к авторскому кино. Сейчас молодому человеку тяжело сформировать себя, когда вокруг все ездят на «Ягуарах». У нас 80% режиссёров — женщины, и они хотят иметь какой-то статус, деньги, а наиболее активная, агрессивная, творческая часть населения (мужчины), они ушли в бизнес, в бандитство, в финансы, к кормушкам. Люди суетятся. К сожалению, голос людей культуры не может взять проблему за… горло.

«СП»: — Почему вы сейчас не снимаете кино?

— Кино можно снять и без денег. Проблема выходит за рамки «снять» кино. Можно взять деньги у частного инвестора, но не работает сама индустрия, нет страховки проекта, инвестор не может получить деньги назад, работают только коррупционные схемы, и тут выбор — самому стать коррупционером, циником с гнилой сущностью, для того, чтобы соединиться с такими же и делить деньги государственные или частные — не важно… Да и рынка кино нет, он уничтожен. Те, кто держит кинотеатры, у них контракты с американцами на 50 лет вперёд, и никакое русское кино, никакие новые Гайдаи, Шукшины, Тарковские им не нужны. А значит, для наших режиссёров и нет никакого рынка, хотя, зрителей потенциальных 150 миллионов и у нас, и в СНГ. Ну, может, какой нувориш проспонсирует, чтобы снять в главной роли свою молодую жену, а самой системы нет.

«СП»: — Вы бы взяли деньги на подобных условиях?

— Конечно, в кино же снимаются не только молодые жёны, в кино кого угодно можно снять — экзотических животных, слонов… Трюффо вон удачно женился и снял «400 ударов», но бессмысленно надеяться на то, что не является индустрией. Это вопрос не разовый, это должно быть бульоном, в котором всё это варится. У нас убивают национальный киноязык… ну, редкий случай фильм Костомарова «Любовь», но тенденция ясна — нет юмора, Гайдая или Шукшина (ну, может, «Мама, не горюй!»), а идёт слизывание западных образцов, такой секонд-хенд, а это никому неинтересно. И всё это ведёт к отчуждению населения от своей миссии, а миссия русского человека — спасти мир за счёт себя.

«СП»: — Александр, вольно или невольно, но для зрителя вы — актёр эпизодической роли. Что подпитывает вас как артиста? Кто из мастеров оказал на вас влияние?

— Всё моё обаяние связано с мощной эрекцией и свободой самовыражения, а эпизоды у меня, в основном, потому, что с первых ролей я зарекомендовал себя как дебошира, пьяницу, эпатажного типа, способного на физическое насилие над женщинами и над мужчинами. И, по-моему, это уже навсегда. Мне не дают проявить в кадре свою высокую образованность, и похоже, что это устраивает и продюсеров, и режиссёров. Я тут стоял на эстонской границе, пограничник спрашивает: чем занимаетесь? Я ответил правду — убиваю, закатываю в бетон, насилую, иногда граблю, играю в карты. Он долго думал, потом сказал: ааааааа… артЫст…

«СП»: — Вопрос от Николая: «Что для вас было сотрудничество с Германом и расскажите о роли Феди Арамышева в фильме «Хрусталёв, машину!»

— Когда Герман снимал последний фильм по Стругацким, увидел меня и спрашивает: у меня не снимешься? Я в страхе, предвкушая весь ужас работы с Германом, интересуюсь — какая роль? Он говорит: нужно сыграть повешенного… Я сразу понимаю, что это будет много дублей, что это будет по-настоящему, что будет дежурить «скорая», что меня будут откачивать и опять… Что пока у меня не вылезет язык и не пойдёт пена, Германа это не устроит. Он же снимает так, чтобы зритель поверил… К счастью, он потом нашёл другого артиста, сказал, что я слишком узнаваемый для этой роли. А Федя Арамышев был для меня сложной ролью, потому что пришлось играть всеобщий образ русского народа, которого бьют, потом сажают, выпускают, опять бьют и опять сажают, выпускают… И в то же время я был таким маленьким человеком, как из гоголевской «Шинели»…

"СП": — Вопросы от наших читателей: «Будете ли ещё сниматься в „Ефросинье“? Переживаю за Коляна». Юрий, 63. «Будет ли продолжение сериала «Штрафбат»? Александр.

— В «Ефросинье» там то ли 300, то ли 600 серий, и сюжетная линия моего героя закончилась, его посадили, хотя, я предлагал продюсерам чтобы мой персонаж стал главным героем, чтобы уехал с Ефросиньей в Сочи, вставил бы себе золотые зубы… Но они почему-то не согласились. Насчёт «Штрафбата» не знаю…

«СП»: — Сами свои сериалы смотрите? Контролируете — как сыграли???

— Времени нет, да и что там смотреть? Всё одно и то же — то же лицо, похожие тексты… Я сейчас особо не парюсь — приехал на площадку, прошёл мизансцену и — в кассу. Иногда режиссёр какой-нибудь начинает долго думать, что-то объяснять… а я предлагаю ввести такую систему, как пиво «Балтика» от нуля до девятки, нужно ему, чтобы мы на средних эмоциях, он говорит, сыграйте мне троечку, а нужно что-нибудь зверское, он говорит, девяточку. И не надо ничего объяснять! Потогонная система дискредитирует саму профессию, я ещё в Америке закончил 3-х месячные актёрские курсы, и там другая школа, не как у нас система Станиславского, которая доводит актёра до психоза и истерики, а там система имитации чувств, и это, знаете, безопаснее для здоровья. У них там и сериалы, и фильмы сняты по этой системе, и ничего — весь мир смотрит, все довольны. Никакое искусство не требует жертв, человеческого здоровья, всё это спекуляция.

«СП»: — Тут сразу три вопроса: «Относитесь ли вы к Путину с той же прямотой, как и ваш друг Михаил Ефремов?» Саша. «Как охарактеризовали бы политическую обстановку в России?» Юрий. «Нет ли желания вступить в „Единую Россию“» и стать депутатом Госдумы?" М.М. Гудков, Мурманск.

— Последнее мне нравится, не хило стать депутатом с хорошей зарплатой. Да! На депутатскую зарплату готов! Только всё равно меня туда никто не возьмёт, никакая партия, потому что любая партия будет взорвана изнутри моей честностью, неподкупностью, стремлением к прогрессивному налогу, к экспроприации…

«СП»: — Голосовать ходили?

— Собрались мы: Бутусов, Балабанов и я в день выборов, пошли, купили коньяка, водки, пива, вина. Пришли, поставили на стол и каждый выбирал… Я вообще не ходил на эти выборы.

«СП»: — На митинги ходите?

— А зачем? Если я и пойду, то только на тот митинг, который организую сам. Если будет революция, то только та, которую устрою сам, и где я буду брать ответственность на себя. И вообще, как сказал Бодрийяр, «общество это спектакль»… К Путину? Я, конечно, к нему отношусь. Смотрю ему в глаза на портретах, прямо и честно… Вообще, в какой-то момент я понял, что мне стало скучно говорить правду, скучно снимать кино, одним фильмом больше, одним меньше… Всё равно… Вот, я когда снимал про Югославию, мне казалось, что я сейчас покажу как в центре Европы, весной, на Пасху убивают людей, взрывают мосты… И все всколыхнутся, но ничего не изменилось. Посмотрели и забыли. Хотя, война остановилась! Дело не в том, что мы говорим, а в том, что это игнорируется. Могу смотреть на президента — не смотреть, говорить — не говорить, но я понимаю то, на что я положил жизнь (кино) не имеет будущего. Нет кино — нет страны. Моя надежда на чудо, что прилетят инопланетяне, которые дадут нам новые технологии и новую демократию.