Русский суд попал в американскую историю

В США огласили победителей Пулитцеровской премии — одной из старейших (вручается с 1917 г.) и престижнейших (но не самых денежных — награда всего $10 тыс.) премий в области журналистики. В номинации «Освещение международной жизни» приза удостоились репортеры The New York Times за цикл материалов о российской судебной системе, в том числе о делах Магомеда Евлоева, Михаила Бекетова, Алексея Дымовского, Михаила Ходорковского. Эти материалы, говорится в релизе, «способствовали развитию обсуждения этой темы внутри страны».

Судебная система страны давно уже стала притчей во языцех. Была надежда, что с приходом на пост президента Дмитрия Медведева — профессионального юриста, — судебная власть обретет независимость, избавится от волокиты, станет более прозрачной, менее избирательной при вынесении приговоров, очистится от коррупции. Но этого не произошло. Согласно опросам «Левады-центра» за 2010 года, 56% опрошенных граждан были уверены, что служащие судов (речь о судах общей юрисдикции) берут взятки «очень часто» и «довольно часто». При этом половина россиян (45%) заявили, что в случае возможности решить их проблему в суде нелегальным образом, они готовы пойти на нарушение закона. Не способствовал укреплению авторитета российской Фемиды и ряд резонансных процессов, решения по которым выглядели сомнительно. Достаточно вспомнить дела по выплате компенсаций жертвам терактов («Норд-Ост»), «второе дело» Ходорковского, суд над бизнесменом Чичваркиным или процесс по высокопоставленным браконьерам, которые разбились на вертолете в Алтае. В регионах счет «странным судейским вердиктам» идет на десятки. Только один штрих. По статистике, 90% исков чиновников к предпринимателям в арбитражном суде заканчивается победой государства. А 63% граждан уверены, что нынешний российский суд не способен защитить рядового гражданина от произвола со стороны государства.

Прямым следствием недовольства российским судопроизводством стал рост обращений граждан в Европейский суд по правам человека. На начало 2011 года в Европейском суде ожидали рассмотрения 39 850 российских жалоб. Почти 70% из них касаются фактов нарушений так называемых абсолютных прав (2−5-я статьи Европейской конвенции по правам человека) — то есть, речь идет о праве на жизнь, свободу и запрете пыток.

Впрочем, этим негативные последствия существования судебной системы в ее нынешнем виде не ограничиваются. Недоверие к судам, как отметил экономист Игорь Юргенс, существенно усугубило в обществе состояние «ипохондрии». «Пессимизм, неверие в возможность перемен, ипохондрия уже стали национальной доминантой. Самое тяжелое следствие этого — «утечка мозгов», — отмечает Юргенс.

В январе 2011 года тот же Медведев, на встрече с членами Общественной палаты заявил, что его не устраивают ни темпы реформирования, ни достигнутые результаты. Но стоило ли ожидать чего-то другого, если, по заключениям зарубежных экспертов, российская судебная система оказалась встроенной в другую конструкцию — пресловутую «вертикаль власти»?

«Независимость судей подвергается особой опасности в тех случаях, когда в определенном исходе дела заинтересованы влиятельные политики или

представители бизнеса. Однако давление на судей имеет место на всех уровнях судебной системы. В результате такого давления суды могут оказаться неспособны отправлять правосудие по целому ряду дел, хотя это далеко не всегда имеет место. Сам способ функционирования судебной власти подвергает судей давлению при помощи сложной системы, которая часто незаметна и неочевидна для внешнего наблюдателя. Это проблема не только давления извне, но и, в значительной степени, давления со стороны внутрисистемных механизмов и бюрократического аппарата. Роль внутренних механизмов выросла в результате проводимой правительством линии по расширению полномочий исполнительной власти, известной в России как «укрепление вертикали власти». Существуют многообразные способы оказания влияния на судей, начиная от манипуляциями с повышением в должности и поощрениями и заканчивая оказанием непосредственного давления по конкретному делу, а также эффектом запугивания (chilling effect) судей в результате увольнения их коллег, которые считаются слишком независимыми или откровенными", — говорится в докладе Международной комиссии юристов (МКЮ), опубликованной в ноябре прошлого года. В этом же докладе подчеркивается: «Отсутствие четкой политической воли и консенсуса, несомненно, является далеко не последней причиной замедленного и неравномерного темпа осуществления судебной реформы».

Об этих системных проблемах, выраженных в конкретных случаях, собственно, и рассказывали в своих статьях журналисты из The New York Times. По большому счету, с ними согласны и эксперты «Свободной прессы», которых мы попросили оценить нынешнее состояние российского правосудия.

Юрий Скуратов, бывший генеральный прокурор России:

— Американцы в свое время обозначили три проблемы, которые должна решить Россия, если хочет называться демократическим государством. Это свободные СМИ, независимый суд, и снижение коррупции государственной машины. Я считаю, это правильная постановка вопроса. Судебная власть и судебная реформа — один из мощнейших рычагов формирования демократического государства, и наша головная боль. Эта тема затрагивает и инвестиционную привлекательность России, и права человека. Суд — вершина и конечный результат правоохранительной деятельности, поэтому вполне естественно, что эту проблему видят не только в России, но и за рубежом.

Американцы умеют нащупывать слабые стороны нашей судебной власти. Надо отдать должное: те факты, которые они упоминают, существую реально, никакой выдумки здесь нет. Причем, анализ проблематики у них достаточно глубокий. Наша, российская журналистика, — юридическая, судебная — отличается на фоне американской поверхностностью. Поэтому я не удивлен, что на Западе тематика российской судебной системы была востребована и оценена.

Что касается причин нынешнего положения судебной системы — их много. Прежде всего, это рудименты старых болезней советского периода, когда суд — так или иначе — управлялся партией. Но самый удивительный феномен — нынешняя управляемость судов, когда исполнительная власть пришла на смену партийному аппарату, сейчас выше, чем в советские времена. В СССР партия контролировала только судьбоносные процессы. Сейчас же степень управляемости судов вообще запредельная.

Другая причина — общие болезни российского государства, которыми поражены все звенья государственного механизма. В больном обществе суд не может остаться здоровым. А мы по-прежнему в поиске идеалов, по-прежнему не знаем, в каком направлении развивать государство.

Наконец, имеются субъективные факторы — просчеты в организации и проведении судебной реформы, крупные просчеты в кадровой политике. Прибавьте сюда неготовность общества бороться с коррупцией. А коррупция — ахиллесова пята судебной системы. Понятно, что враз эти проблемы не решишь. Но делать что-то надо, и начинать надо с кадровой политики и формирования политической воли на самом высоком уровне.

Александр Черкасов, член совета правозащитного центра «Мемориал»:

— Наверное, Россия еще что-то значит для Америки, хотя мне всегда казалось, что эта страна поглощена самою собой. Функционирование судебной системы в какой-либо стране очень многое о ней говорит. Можно напомнить пример гаагских трибуналов, когда в основы международного права вошел постулат, что права человека не есть внутреннее дело страны. Что государство, грубо и систематически нарушающее права человека, рано или поздно становится угрозой международному миру и безопасности. В этом смысле, систематическая недееспособность и патология судебной системы мировой державы — а Россия таковой, по-видимому, остается — волнует Америку.

Если говорить о сфере моих профессиональных занятий — о том, что происходит с судебной системой на Северном Кавказе — ситуация намного хуже той, что описывают журналисты The New York Times. С одной стороны, есть конвейерная система фабрикации уголовных дел, как правило, с применением пыток, в значительной части — против людей, не совершавших преступлений. Дознаватели, следователи, прокуроры, судьи, и тут же назначенные, приглашенные следствием адвокаты, — все становятся участниками буквально конвейерной фабрикации, что отнюдь не способствует борьбе с терроризмом.

С другой стороны, тем, кто совершил преступления, находясь на государевой службе, с федеральной стороны, гарантирована безопасность. Другими словами, есть система организованной безнаказанности. В результате на тысячи исчезновений людей на Северном Кавказе (читай — похищений, пыток, внесудебных казней) — есть единицы из числа осужденных федеральных и местных силовиков. А на настоящий момент следствие в отношении сотрудников правоохранительных органов, например, Чеченской республики, вообще оказывается невозможным — даже там, где следственные органы пытаются что-то делать.

Поэтому, боюсь, Пулитцеровская премия хотя и присуждена заслуженно, но далеко не все особенности российской следственной и судебной систем в американских публикациях отражены.

Алексей Дымовский, экс-майор милиции:

— Я оказался в числе героев The New York Times. Я считаю, в мире две большие державы — Америка и Россия, в Штатах много адекватных людей, — естественно, их интересует проблема коррупции в России. Если говорить про нашу судебную систему, она выглядит так.

Начальник милиции дает подчиненным план по выявлению преступлений. Сотрудники милиции начинают фабриковать уголовные дела, чтобы отчитаться перед своим начальством, и чтобы это начальство могло отчитаться наверху, перед министром Нургалиевым. Когда уголовное дело сфабриковано, оно передается через прокуратуру в суд. В прокуратуре уже имеются необходимые связи и знакомства с судейскими. Прокуроры просят провести дело, несмотря на нарушение законности, прав человека. Когда дело приходит в суд, судья не станет подставлять прокурора и милицейскую систему. Он сам на нее завязан, так как получает иногда заказы на поднятие компромата на определенных лиц — здесь и нужна помощь милиции. Соответственно, судья выносит неправомерное решение.

Обвинять сейчас только милицию и ее сотрудников в том, что происходит в российской правоохранительной системе — это необъективно. Если бы суды у нас не принимали сфабрикованные дела, а возвращали их назад с ходатайством о возбуждении уголовного дела против следователя или прокурора, проблема пресловутой палочной системы решилась бы сама собой. Никто бы не стал изготавливать липовые дела, если бы это грозило уголовным наказанием.

Как управляют судьями

На днях еще один бывший сотрудник Хамовнического суда Москвы подтвердил слова бывшего пресс-секретаря суда Натальи Васильевой о тесном взаимодействии судьи Виктора Данилкина с начальством из Мосгорсуда во время процесса по второму делу ЮКОСА. Бывший администратор суда Игорь Кравченко готов выступить свидетелем, если слова Васильевой будут проверяться.

«Интервью Васильевой — правда. Она ничего не сказала такого, чего бы кто-то не знал. И эти ее слова могут подтвердить многие, в том числе сотрудники самого аппарата Хамовнического суда», — заявил Кравченко «Новой газете».

Напомним, в середине февраля Васильева, тогда еще действующий пресс-секретарь Хамовнического суда, заявила, что приговор по делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева был не написан Данилкиным, а привезен из Мосгорсуда. В Мосгорсуд Данилкина вызывали регулярно, даже в период пребывания судьи в совещательной комнате, где постановлялся приговор, а также в выходные дни, перед началом оглашения приговора.

Данилкин был вынужден согласиться рассматривать второе дело ЮКОСа, потому что оказался «самым молодым председателем», полагает Кравченко. «Очень многие отказались от этого дела. Данилкин оставался последним из претендентов», — рассказал бывший администратор.