Кто они, русские женщины?

Когда готовил материал об Александре Луцком, мне показалась, что его фамилия созвучна девичьей фамилии моей бабушки по отцовской линии. Луцкий — Луцкин. Мою бабушку звали Александра Луцкина, и родилась, как раз в тех местах, где отбывали ссылку декабристы. Нерчинский завод.

Последние несколько лет изучаю историю своей семьи. По материнской линии «докопался» до начала ХIХ века. Все пра- и прапрадеды — сельские священники. К тому же приобрел нескольких родственников. Один из разряда тех, «кем гордится страна».

В общем, решил поискать Луцкиных, живших во времена декабристов. Мне повезло почти сразу. Я наткнулся на письмо декабриста Ивана Горбачевского, в котором он упоминает двух детей: Александра и Александру Луцкиных. Есть мнение, что Луцкины его внебрачные дети, которые унаследовали все небогатое имущество Горбачевского. Дом и немного денег.

Красивая могла получиться легенда про связь времен. От декабриста Горбачевского к его потомкам, которые строили «светлое будущее». Моя бабушка в годы гражданской войны партизанила, а в сталинские времена была правоверной большевичкой. В годы моего пионерского детства легенда сработала бы обязательно.

Сегодня такая легенда не сработает. Интернет знает почти все. По моей просьбе брат выяснил, что таких Луцкиных и с именами Александр проживали в Сибири десятки. Но все равно спасибо бабушке. Благодаря ей наткнулся на тему, которая в большей степени известна профессиональным историкам. Я бы назвал ее так: «Любовь, семья, дети в жизни декабристов». Нет, я не о тех женах, которые, бросив все, в том числе и детей, приехали к мужьям на каторгу. Об этих женщинах так много написано, что добавить можно только незначительные детали, о которых скажу чуть позже.

Нет ничего удивительного в том, что Горбачевский имел внебрачных детей от женщины при живом муже. Если и не норма жизни, то довольно банальная история для дворянства того времени, особенно столичного. Разжалованные, лишенные всех прав, декабристы все равно оставались дворянами по привычкам, культуре, образованию.

Это очень точно подметил в свое время Юрий Лотман: «Понять и описать поведение декабриста, не вписывая его в более широкую проблему — поведение русского дворянина 1810−1820-х годов, — невозможно».

Простоту дворянских нравов характеризуют записи в дневнике Алексея Вульфа, хорошего приятеля Александра Пушкина, ровесника молодого поколения декабристов. Нижеприведенная запись относится ко времени его службы в армии. В свободное от службы время рассуждает о своих женщинах: «Если не все, то некоторые, верно, часто обо мне вспоминают. Лиза, я уверен, еще любит меня, и если я возвращусь когда-нибудь в Россию, то ее первую я, вероятно, увижу: наши полки, наверно, будут расположены в Малороссии. Саша всегда меня будет одинаково любить, как и Анна Петровна (Керн). Софья (жена Антона Дельвига), кажется, так же скоро меня разлюбила, как и полюбила. Катиньку, вопреки письменным доказательствам, я не могу причислить к моим красавицам: очарование у ней слишком скоро рассеялось».

Безусловно, десятилетия, проведенные в Сибири, наложили колоссальный отпечаток на все стороны жизни декабристов. Все мы с годами становимся «скупее в желаниях». Но это еще когда будет у декабристов. А в 1827 году (время отправки на каторгу в Сибирь) декабристы еще молодые и очень молодые люди. Самому юному на момент восстания было 20 лет. Тяготы — тяготами. А природа берет свое. Не все женаты. До 14 декабря 1825 года имели жен 23 декабриста. И не ко всем они приехали. В записках последнего декабриста Дмитрия Завалишина (умер в 1892 году в возрасте 88 лет, а последнего ребенка жена родила, когда ему было 80) упоминается об организации при каземате публичного дома. Больше никто этого факта не подтверждает. При всей важности декабристских мемуаров, они во многом по фактуре были стерильны. Игнорировались события, которые могли скомпрометировать того или иного ссыльного каторжанина. А публичные дома в России в те годы существовали абсолютно официально. Свой первый сексуальный опыт дворянские отпрыски нередко получали именно в борделе. Поэтому ничего сенсационного в рассказе Дмитрия Завалишина нет.

После выхода с каторги декабристы отправились на поселения. Рушатся привычные связи достаточно большого коллектива, который сложился за годы каторги. Теперь на поселении необходимо не только адаптироваться к полусвободному состоянию, но и встроиться во многом в новый и незнакомый уклад жизни. Оптимальный вариант адаптации — работа и семейная жизнь, которая необязательно освящена законным браком. Избранницами декабристов были дочери чиновников и купцов, крестьян и казаков. Эти формальные и неформальные семейные отношения складывались по любви, по расчету, из-за благородства характера и от одиночества.

Первым из декабристов женился Николай Мозгалевский, который в течение нескольких лет находился в одиночной ссылке. Семья стала для него лекарством от одиночества. Михаил Кюхельбекер, брат лицейского друга Пушкина женился на молодой мещанке, чтобы прикрыть ее грех. У Анны Токаревой, как звали жену, был незаконно рожденный ребенок. Родные за такой позор грозились выгнать ее из дома. Чтобы этого не произошло, Кюхельбекер на ней женился.

«Перед самым нашим переводом на Кавказ женился наш товарищ Петр Иванович Фаленберг. Невеста его была из Саянска, дочь одного казачьего урядника. Жена его в России, которую мать отговаривала ехать к нему в Сибирь различными ухищрениями, умерла, и он был свободен, хотя и до смерти ее они по закону были разведены. Все наши товарищи были на его свадьбе. Девичник происходил в доме отца невесты по всем обычаям русской старины. После венчания был обед, а вечером песни и пляска», — описывает одну из декабристских свадеб в своих мемуарах Александр Беляев.

Примеров таких отношений можно привести множество. Важно другое. Жизнь наполнилось новым смыслом — семья, дети. Именно женщины помогли встроиться декабристам в новый уклад, который стал связующим звеном между разными мирами. Они, как могли, старались соответствовать своим мужьям. Учились грамоте, хорошим манерам. После амнистии 1856 года некоторые семьи выезжали в европейскую часть России, где экзотические для российского дворянского общества женщины вполне вписывались в круг общения их мужей. Женой родовитого князя Евгения Оболенского стала бывшая крепостная крестьянка Варвара Баранова. Вернувшись с мужем в Петербург, сумела так поставить себя в обществе, что, несмотря на все сословные предубеждения, вызывала уважение к себе.

Немало декабристов, даже нажив детей, в законный брак так и не вступили. Тем не менее, по отношению к своим внебрачным детям вели себя очень ответственно. Лицейский друг Пушкина Иван Пущин, устроил так, что его детей усыновил брат. Это позволило им перебраться в европейскую часть России и помогло занять соответствующее социальное положение.

Барон Владимир Штейнгель, один из самых возрастных декабристов (на момент восстания ему было 42 года), имел жену в Петербурге и состоял в гражданском браке с вдовой чиновника в Сибири. Двум родившимся детям дал впоследствии фамилию Баронов.

«Оставшиеся в Сибири тоже, как правило, за счет полученного образования и из уважения к их отцам (но и при поддержке местного общества) поднимались по социальной лестнице. Сын умершего Н.Бестужева стал видным предпринимателем и общественным деятелем, сын малоизвестного Н.Лисовского — офицером, а выросший в селе Шушенском сын бывшего поручика А.Фролова и казачки Макаровой в 1916 г. был генералом от инфантерии в Генеральном штабе», — сообщается в одном из исследований, посвященного пребыванию декабристов в Сибири.

Но семейная жизнь сложилась не у всех. Были и такие, кто не возвышал женщин, а опускался вместе с ними. Спился вместе с женой и рано умер Алексей Тютчев. Погиб в пьяной драке в доме любовницы Михаил Крюков. По-разному было. Но в жизни только так и бывает.

«Эта поэма о настоящих русских женщинах, которые богаты сердцем и душой, которые могут любить так, как никто другой».

Типичный отрывок из сочинения по поэме Некрасова «Русские женщины», посвященной женам декабристов Трубецкой и Волконской. С одной стороны, справедливо, что именно этих женщин вознесли на исторический пьедестал. С другой стороны, есть некоторая обида, что в тени остались не менее замечательные жены других декабристов. Все-таки история очень избирательная и капризная дама.

Прежде замечу, что декабристки не были первыми на пути в Сибирь. Еще в конце ХVIII века за Александром Радищевым, «первым русским революционером» отправилась его свояченница Елизавета Рубановская. Совершенный ею героический поступок в обществе того времени оказался незамеченным. Да и власти не чинили ей никаких препятствий в отъезде в Сибирь, как это было в случае с женами декабристов.

«Настоящие русские женщины» в этом затертом до дыр в словесном штампе имеется одна принципиальная неточность. Из 11 жен декабристов русскими по рождению, и то с большими оговорками (французское воспитание), были только шестеро. Пять других женщин — француженки и польки. Княгиня Трубецкая, воспетая Некрасовым, по отцу французу — графиня Лаваль.

Именно француженкам Полине Гебль и Камилле Ле-Дантю в какой-то момент было тяжелее, чем другим декабристкам. Во-первых, по российским законам того времени они «были никто и звать их никак». Полина Гебль приехала работать модисткой (пошив женской одежды) в 1823 году в Москву. У нее завязывается роман с Иваном Анненковым. Рождается ребенок. Анненков отправляется на каторгу. У нее нет никаких законных оснований следовать за ним. Когда женщина любит, она готова на все и может все.

«Узнав, что император будет на маневрах у города Вязьмы в мае 1827 г., Полина едет туда и, прорвавшись к императору, падает перед ним на колени. Император Николай I был тронут силой любви этой иностранки, почти не знавшей русского языка и собравшейся в Сибирь вслед даже не за мужем, а за любимым человеком. Он сказал ей:

— Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.

— Я знаю, государь. Но я готова на всё!"

В Сибири она обвенчалась с Иваном Анненковым. Полина Гебль превратилась в Прасковью Анненкову. У них было восемь детей. Всего она рожала 18 раз. Вместе супруги прожили почти полвека. После себя она оставила очень интересные воспоминания. Прасковья Ивановна в силу своего незнатного происхождения и воспитания быстрее других женщин адаптировалась к жизни в Сибири.

«…Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог, но когда дело доходило до того, что надо было взять в руки сырую говядину или вычистить курицу, то не могли преодолеть отвращения к такой работе, несмотря на все усилия, какие делали над собой», — вспоминает годы, проведенные в Сибири, Прасковья Анненкова.

Камилла Ле-Дантю. Ее мать поступила гувернанткой в семью помещика Ивашева. Там познакомились Камилла и Василий Ивашев. Между ними не было никаких отношений. Немного странная история. Есть факты, свидетельствующие, что Камилла не совсем добровольно поехала в Сибирь. Мать Камиллы пишет родителям декабриста: «Я предлагаю Ивашевым приемную дочь с благородной, чистой и любящей душой. Но она хочет лишь разделить его оковы, утереть его слезы и, не краснея за дочерние чувства, я могла бы говорить о них нежнейшей из матерей, если бы знала о них раньше».

Как бы то ни было, она в 1831 году выехала в Сибирь. Там обвенчалась с Василием Ивашевым. Жили счастливо, но недолго. Через восемь лет Камилла простужается и умирает от преждевременных родов. Был ей 31 год. Через год уходит в мир иной Василий Ивашев. Ему был 41 год.

История жизни этих женщин в очередной раз подтверждают простую истину, что нет каких-то «особых» народов. Есть очень и очень разные люди. Подвиг декабристок — подвиг женщин, которые смогли проявить свои лучшие человеческие качества. И мы можем только гордиться, что в нашей стране жили такие замечательные женщины — идеал преданности и самопожертвования: русские, француженки, польки.

Снимок в открытие статьи: фрагмент скульптурной композиции Зураба Церетели «Жены декабристов. Врата судьбы» во дворе здания Российской академии художеств /Фото Антон Тушин/ТАСС