Почему я не оппозиционер?

Ольга Туханина недавно уже писала о том, что самый большой победой нынешних оппозиционеров является присвоение ими самого термина «оппозиция», и, что самое главное, согласие общества на такое присвоение. То есть, сегодня термин «оппозиция» используется практически только для именования «непримиримой либеральной антипутинской оппозицией». Тех самых «пятнадцати процентов», которые категорически не согласны с тезисом «Крым наш».

Впрочем, на мой взгляд, это отнюдь не только информационная победа «антипутинских либералов». В таком словоупотреблении отчетливо видно, что квалифицированное большинство нашего общества сегодня консолидировано и солидарно по «крымскому вопросу». И, таким образом, противоречия, существующие между, с одной стороны, «Единой Россией», а, с другой стороны, КПРФ, ЛДПР и «Справедливой Россией», стали на какое-то время менее значимыми. Мне такая трактовка кажется гораздо более естественной, чем утверждение нынешней «оппозиции» о том, что КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия» являются «не оппозицией, а путинскими холуями».

Тем более что оппозиционные партии в Думе, солидаризуясь с властью по Крыму и Сирии, продолжают достаточно резко критиковать ее по другим вопросам. Прежде всего, по вопросу о социально-экономической политике.

Но я хотел бы отвлечься на время от тем воссоединения Крыма, Русской весны и шествий «Бессмертного полка». Потому что поляризация общества по этим вопросам чрезвычайно естественна, объяснима и понятна. Здесь восьмидесятипроцентное большинство просто представляет собой все российское общество в целом. Жестко спорящее по важным для него вопросам, но солидарно приверженное общим рамкам. Рамкам, конституирующим саму возможность политики в обществе. И рамки эти всем известны. Это попросту любовь к своей стране и своему народу. И понятно, что те, кто этих рамок не разделяет, крайне негативно относятся к Путину, как, с одной стороны, символу, а с другой — инициатору этого единства.

Но такой «ясной, понятной и определенной» ситуация в стране стала только с весны 2014 года. А яростная и непримиримая ненависть к Путину стала достаточно массовой на несколько лет раньше. И мне очень хочется понять, откуда же взялась эта «оппозиционность» в условиях, которые, казалось бы, не предвещали никакой неизбежности поляризации общества.

Более того, выплескивание этой массовой ненависти или, скажем мягче, массовой неприязни к Путину во время болотных митингов оказалось для меня крайне неожиданным. Я, как уже писал в прошлой колонке, имею к Путину много достаточно серьезных претензий. И когда начались болотные митинги я несколько раз «зашел в гости» в разные оппозиционные оргкомитеты для того, чтобы, так сказать, сверить часы. И я был изумлен, чтобы не сказать потрясен. Ни одна из моих претензий к Путину, несмотря на то, что все они, как показывают соцопросы, разделяются очень большим числом людей, не находилась в фокусе внимания «новой болотной оппозиции».

Практически все претензии к существующему режиму и к Путину лично, обсуждавшиеся как на оппозиционных оргкомитетах, так и на самих болотных митингах, сводились исключительно к двум темам — «борьбе за честные выборы» и «борьбе с коррупцией».

И это мне кажется чрезвычайно странным. Во-первых, потому что вопросы о социальной справедливости и вообще о социально-экономической политике кажутся мне сильно более значимыми, чем вопрос о честных выборах. Во-вторых, эти вопросы гораздо больше затрагивают личную жизнь большинства из нас, чем вопрос о честных выборах.

И, наконец, в-третьих, самое главное. Фальсификации и при президентских, и при парламентских выборах вполне вероятны. Но совершенно невозможно отрицать, что квалифицированное большинство наших избирателей голосует за Путина вполне осознанно. Так что, даже если, во что я не верю, победу в первом туре Путину и «натянули», то совершенно несомненно, что второй тур он все равно бы выиграл с разгромным результатом. То же самое и с парламентскими выборами. Многие наши избиратели не испытывают восторга от «Единой России», но вполне сознательно голосуют за нее, чтобы «помочь Путину».

Ну, и в-четвертых. Существует много свидетельств в пользу того, что выборы у нас фальсифицируются, начиная с референдума «о доверии» 1993 года. Почему же эта тема стала сверхактуальной только в 2011—2012 годах?

Ну и с коррупцией все то же самое. Затрагивает она нашу жизнь сильно меньше, чем социальная несправедливость. Существует сильно дольше, чем путинское президентство. И совершенно непонятно, почему эта тема стала вдруг сверхактуальной, да еще вместе с темой честных выборов?

И, наконец, все это становится вдвойне непонятным, поскольку «вдруг взнегодовавшим» на болотных митингах гражданам раньше этот самый Путин вполне себе нравился? Да и вообще, Путин не сделал к этому моменту ничего нового по сравнению с тем, что делал, начиная с 1999 — 2000 годов.

Единственное более-менее правдоподобное, хотя и весьма странное для меня объяснение происходящего, я получил тогда же, во времена первых болотных митингов, от одного моего доброго знакомого. Он по своим доходам и образу жизни принадлежит к среднему классу. И принял участие в первом болотном митинге, а потом митинговать перестал.

На мой вопрос: «Зачем ты туда ходил?», он мне ответил: «Ну, видишь ли, мы были несколько недовольны тем, что вместо второго срока Медведева Путин сам пошел на третий срок. И своим участием в митинге хотели довести до Путина наше недовольство. Впрочем, митинг мне не понравился, и больше я туда не пойду».

На вопрос, чем же именно он был недоволен, и чем ему Медведев милее Путина, мой знакомый внятно ответить мне не смог. Он только не вполне внятно сказал, что Медведев кажется ему более либеральным и демократическим, и вообще более симпатичным и мягким, чем Путин. Впрочем, к Путину мой знакомый тоже вполне лоялен. Просто Медведев ему больше нравится.

И да, когда я ему сказал, что Медведев получил свои голоса от народа на президентских выборах только потому, что его рекомендовал Путин, мой знакомый со мной согласился. Как и с тем, что Путин у нашего народа пользуется гораздо большей популярностью, чем Медведев.

Не хочется, конечно, верить, что вся причина зародившейся на болотных митингах интеллигентской ненависти к Путину столь анекдотична. Но, боюсь, причина именно такова. Недавно я прочел в фейсбуке у американского историка российского происхождения Александра Львовича Янова, что, отказавшись от второго срока Медведева и выдвинув себя на третий срок, Путин, цитирую дословно «совершил государственный переворот». Вот так! Причем Александр Львович не хуже меня знает то, о чем я говорил со своим знакомым. Что Путин гораздо популярнее Медведева, и что Медведев был поддержан избирателями только по просьбе Путина.

Но, видимо, для сторонников версии о «государственном перевороте» вся эта «восьмидесятипроцентная поддержка» ничего не значит. Все это так, тлен. Все это «нелиберальная демократия». А экономика должна быть экономной. То есть, пардон, демократия должна быть либеральной. Иначе она не демократия, а кровавая гебешная диктатура. И я, простите, почти не шучу.

То есть, раньше нам Путин нравился. А теперь надоел. А еще нам Медведев больше нравится, чем Путин. А еще мы знаем, что Америка — «самая демократическая страна в мире». А в ней после войны никому не позволяется избираться в президенты более чем на два срока. Значит, если Путин выдвинулся на третий срок, то он — «кровавый тиран».

А что подавляющая часть народа желает Путина, это неважно. Ведь они индейцы. А проблемы индейцев шерифа не волнуют. И мне кажется, что в этом описании я нащупал самое главное в вопросе о возникновении нашей «оппозиции» с ее ненавистью к Путину.

А дальше — дело техники. Точнее, психотехники. Уж что-что, а накручивать себя в самоподдерживающейся пафосной истерике наша интеллигенция отлично умеет. И эта причина, на мой взгляд, гораздо важнее двух других. То есть, пресловутых олигархов и не менее пресловутого госдепа. Потому что, несмотря на то, что болотные митинги очень сильно напоминали оранжевую революцию, на самом деле, ни оранжевой революцией, ни майданом они не были. Потому что ни госдеп, ни олигархи реальной цели свергать Путина не имели.

Да, судя по всему, именно ельцинские олигархи проплачивали все это «болото». Но для них это было лишь элементом тактической внутриэлитной игры, да адресованным Путину «бунтом на коленях». Они даже и сейчас, после Крыма и Сирии, на реальный бунт не готовы.

И болото для них было не более значимым, чем регулярный спуск компромата на конкурентов в антикоррупционный сливной бачок имени Навального. Разве что тему борьбы с коррупцией они слегка продвинули в оппозиционные массы. Поскольку эта тема является для них поводом объявить, что на фоне нынешней коррупции, приватизация с залоговыми аукционами — невинная шалость.

Госдеп — вопрос немножко другой. По моим ощущениям, непосредственно в «болоте» он участвовал гораздо меньше, чем олигархи. Но при этом «гнул свою линию». Вообще, это самое гнутье своей линии является одним из самых важных видов деятельности госдепа. Выглядит это так. Сначала какой-нибудь клерк выдает «политологический анализ» с «оценками ситуации». И вот, если этот «анализ с оценками» дойдет до какого-нибудь высокопоставленного лица, и случится так, что лицо озвучит «анализ с оценками», то дальше будет это самое гнутье. Потому что супермены никогда не сдаются, и нраву своему перечить никому не дают.

Вот в начале 90-х какой-то клерк дал «дифференциальную оценку» посткоммунистическим партиям в юго-восточной Европе. Мол, соцпартия Венгрии — «демократическая», соцпартия Болгарии — «не вполне демократическая», а соцпартия Югославии — «вполне не демократическая». И понеслась красная армия по кочкам. Венгерская соцпартия правила о тех пор, пока не достала свой народ окончательно, и ее не провалили на выборах. Болгарская соцпартия не без давления госдепа провалилась на выборах и больше к власти не приходила. А в Югославии все кончилось парой войн, отделением Косова и Черногории и смертью Милошевича в тюремной камере.

Но у нас-то так гнуть свою линию у госдепа уже давно не получалось. И он ее в болотные времена гнул более-менее формально. Чтобы Кремлю служба медом не казалась.

Так что, на мой взгляд, бессмысленная и беспощадная ненависть к Путину, которую испытывает значительная часть нашей интеллигенции, возникла, хотя и не без влияния госдепа и олигархов, но, в целом, вполне самостоятельно. За счет внутренних психопатических резервов. Также как и предшествующая любовь этой же части интеллигенции к Ельцину. И не случись воссоединения Крыма, эта ненависть бы никуда не делась. Просто, возможно, была бы несколько менее массовой, чем сейчас, когда наше общество поляризовано.

И, что для меня самое главное, эта ненависть держится не на реальной критике действительно существующих недостатков нашей власти, а исключительно на темах борьбы за честные выборы и против коррупции. То есть, по сути, люди, даже не имея, как реальные оранжевые революционеры, бюджета и системы НКО, все равно воспроизводят исключительно оранжево-майданные лозунги. Просто потому, что такие уж они люди. И связываться с подобного рода «оппозицией» — это себя не уважать. Какие бы поводы для критики не давали бы при этом Путин и его окружение.