Жизнь менеджеров ЮКОСа: кто в тюрьме, кто — отшельник на Алтае

Решение оставить Москву, работу в ЮКОСе, квартиру пришло Сергею внезапно. «Это было как просветление, — рассказывает он, — Внезапно я понял, что больше не хочу жить в городе, где растрачивается жизнь, не замечаешь, как летят годы. Я уволился, продали с женой недвижимость, запаковали самое необходимое в два рюкзака, и отправились в духовное путешествие».

Почему Алтай? Это сложный, и в то же время очень простой вопрос…". Будущего пасечника тянуло именно туда, где философы искали истину, волшебную страну «Беловодье». «Я открывал карту, и взгляд словно магнитом притягивался к Алтаю, это наша родина, всех нас, — пытается объяснить он, тут же дополняя: пока там не побываешь, сложно понять, это чувствовать надо. В самом центре Евразии Сергей нашел самое дорогое — себя. Уже восемь лет он перечитывает потрепанные временем книги, штопает прохудившиеся вещи, и разговаривает с кошкой. Говорит, что первый раз в жизни счастлив».

Еду к Сергею на арендованном катере. В начале пути лодочник достает красивую хрустальную рюмку, инкрустированную серебром, наливает водку. «Ну, за хорошую дорогу» — улыбаясь, произносит тост, запивая спиртное чистейшей водой из Катуни. Плывем, рассыпая по обеим сторонам изумрудные брызги белесой ледниковой воды, вокруг нас кружат по очереди сокол, беркут, утки и грациозный черный аист, о котором я лишь в книгах читала. На третьем часу водного путешествия под однообразный гул мотора начинаю засыпать, согревшись под выглянувшим из-за облаков солнцем.

За очередным поворотом лодка глушит мотор, и мы медленно подплываем к берегу. На камнях, в высоких резиновых сапогах стоит рыбак, одновременно меланхолично рассматривая прибывших, и вытаскивая из воды серебряно-чешуйчатого хариуса.

Сергей чем-то похож на Робинзона Крузо. Во всяком случае, именно таким я представляла его себе, читая в детстве книги Даниэля Дефо. Черная борода, пронзительный взгляд карих глаз, в которых сверкают улыбающиеся искорки. «Если проголодалась — налови рыбу, или собери грибы», — говорит он мне. Стою в растерянности, потому что о рыбалке имею представление лишь по книгам и фильмам, а в грибах так вообще не разбираюсь. Сергей смеется, обещает научить меня пользоваться дарами природы, сам не сразу научился: «Я после города, когда сюда приехал, ничего не умел, первое время учился, слушал советы».

Уйти от цивилизации было не так просто, как может показаться романтикам: зачастую это борьба за выживание посреди дикой природы без связи, электричества, газа, телевидения и интернета. Из плодов прогресса в доме пасечника есть только один канал радио, который работает лишь в самые лютые февральские морозы, а это 50−60 градусов холода. Вместо новогодних фейерверков над срубом небо окрашивается космическими радугами — это отсоединяются ступени от «Прогрессов», стартующих с Байконура на МКС.

Возле костра пьем чай, отгоняя жужжащих пчел. Сергей говорит, что первые два года было очень сложно, потом задумывается, и добавляет: «Надо любому месту соответствовать, это самое главное…»

Сейчас Сергей живет с кошкой Мусей, оставшейся ему от бывших хозяев пасеки. У Муси короткие уши — каждый год из-за морозов они уменьшаются на несколько миллиметров, но это не мешает ей помогать по хозяйству: ловить ящериц, змей, и даже зайцев: животное охраняет доверенную территорию, когда бывший работник ЮКОСа идет на рыбалку. Теперь Муся — единственная «родня» пасечника, а раньше у него была жена, которая не выдержала суровых алтайских условий.

— Я по специальности нефтяник, бурил скважины, потом жил в Москве, но надоело. Куда и зачем Сергей ехал, объяснить себе он не мог, просто что-то звало. Приехал, купил пасеку, даже не взглянув на нее. «Предложили, и я сразу решил, что это „мое“ место». Посмотрел на маленький сруб, на речку.

Страх уходит.

«СП»: — Имелись какие-то навыки, чтобы заводить пасеку?

— Нет, меня пчелы несколько раз так кусали, что я не чувствовал холода, мог лежать в ледяной воде по часу. Пасека в горах — не прибыльно. Условия слишком суровые для пчел. На такой высоте (1300 метров над уровнем моря — Авт.) на Алтае всего 6−7 пасек. И в Альпах несколько хозяйств. Обычно они должны зимовать 3 месяца, а здесь пчелкам приходиться ждать весну в два раза больше. Поэтому меда мало, но он уникален. Даже на конкурсе в Москве мой мед первое место занял. Правда, не знаю что за конкурс, не я выставлял.

«СП»: — Как же так?

— Купили у меня мед, и от своего имени повезли на конкурс. Мне потом другие пасечники рассказали.

«СП»: — Неужели такой мед приносит мало денег?

— Чистой прибыли в год всего 30 тысяч рублей, хватает только на самое необходимое. В этом году резиновую лодку хочу купить.

«СП»: — Можно же больше ульев поставить…

— Я не хочу жить ради меда. Мне бы пчелы, наверное, уже опротивели, если бы я о прибыли думал.

«СП»: — Не страшно, что людей в округе нет? Ведь даже поговорить не с кем…

— Поначалу было страшно, я пил много, неделями, особенно когда жена ушла. От водки еще страшнее становилось, мерещилось всякое. Но потом в душе появилось умиротворение. За эти годы научился разговаривать сам с собой. Книги все перечитываю по несколько раз в год, уже выучил все наизусть.

На прощание, когда я уже стояла в отплывающей лодке, Сергей задумавшись, сказал: «Теперь я увижу людей месяцев через 5−6». И мне стало не по себе. Я представила человека, ушедшего в осознанное изгнание. Человека, который живет в другом измерении по непривычным для цивилизованного человека правилам.

Фото автора.