Он тупой, а ты нет

Что сегодня отличает умного человека от глупого? Достаточно посмотреть кругом, чтобы все необязательные варианты отпали. Останется один, главный, непризнание и неготовность уважительно склониться перед которым неизбежно выявляет в вас дурака. Это чувство юмора.

Правда, юморов существует много. Один юмор — это когда Петросян и новые русские бабки, он потребен всяким там прорабам и дояркам, слушающим Ваенгу, то есть, строго говоря, никому, потому что существование доярок — это одно из советских суеверий, таких как «нам все угрожают» (в смысле, совку), а также гомофобия, антисемитизм, провинциализм и домашнее консервирование.

Существование доярок научно не доказано. Я лично регулярно бываю в деревне (Жуковка, Серебряный Бор) и что-то никаких доярок там не видел. Таким образом, содержание индустрии юмора, их обслуживающей, было типичным перекосом плановой экономики, вроде производства самолетов и танков под предлогом того, что «нам все угрожают».

Раньше такого юмора было много по телевизору, потому что страна у нас была отстойная и ездила отдыхать в Туапсе. Но рынок это отрегулировал, теперь мы ездим отдыхать в другие места (Бора-Бора, Черногория, Санторин), и у нас появился нормальный юмор. Это, прежде всего, Пушной и Гарик Бульдог Харламов, но также и Таня Лазарева, Миша Шац, Миша Ефремов и другие, кому не безразлична судьба страны. Вот послушаешь таких людей — и хорошо, смешно.

И все же этот юмор — как бы сказать… тоже слегка вульгарный, от слова «вульгата» — староитальянское просторечье. Генетически он восходит к Маслякову и Петросяну и не до конца уважает своего потребителя. Он предлагает потребителю посмеяться, но не дает возможности почувствовать себя выше обозначенных в нем обстоятельств, не обеспечивает духовного лифта.

Отчего это происходит? Не сильно углубляясь в теорию, скажу, что это происходит оттого, что в таком юморе нет деконструкции метанарратива. Метанарратив — это тип дискурса, претендующий на особый статус по отношению к другим дискурсам. В частности, это то, над чем «нельзя смеяться». Но ведь именно когда высмеиваешь что-то «высокое» или даже «священное» для других, оказываешься выше тех, для кого это «высокое» является высоким!

Хорошо смеется тот, кто смеется, осознавая, что смеется над тем, что для кого-нибудь другого не смешно. Потому что он тупой. А ты нет. Это признак интеллектуального юмора. Ты в позиции родителя, а он в позиции ребенка, верящего в Деда Мороза. О том, что такой возвышающий юмор эффективнее того, который просто для посмеяться, свидетельствует следующий пример.

Когда в конце восьмидесятых возобновилась телепередача «КВН», в ней сперва шутили очень по-советски — на коммунальные темы, и это по инерции казалось смешно. Но как только на рубеже 90-х начали шутить на темы политические, старые шутки про невоспитанных продавщиц сразу стали казаться совершенно несмешными, «несытными». Смешно шутить стало можно только про партию, правительство и порядки в этой стране, любая другая шутка расценивалась как попытка повернуть вспять объективный ход исторического развития и сотрудничество с режимом. Характерно, что шутки про продавщиц стали казаться не просто несмешными, они вдобавок стали казаться тупыми.

И хотя сам кавээновский юмор по своей задаче рассмешить потребителя, а не дать ему возможность интеллектуально-нравственного лифтинга, интеллектуальным так и не стал, шутки над «порядками в этой стране» стали казаться умными. Они возвышали. Лифтировали.

В целом, магистральный телевизионный юмор так и не поумнел; уже на заре 90-х начался откат, знаменуемый передачей «Дуршлаг, дуршлаг!», заслуженно ненавидимой всеми интеллектуально развитыми людьми. Связано это было с тем, что старый метанарратив отменили, а с новым произошла заминка. Помню, мой старший товарищ, диссидент Слава Солодских выходил на демонстрации с плакатом «Умные люди голосуют за Ельцина», и его портреты с этим плакатом украшали первые страницы многих прогрессивных изданий. Не будешь же интеллектуально смеяться над тем, за что голосуют умные люди? А другого метанарратива, кроме титанической фигуры Человека, который предотвратил гражданскую войну, в те годы и не было.

Только теперь, через 20 лет, ситуация начала выправляться. Жить стало лучше («стабильность»), а следовательно, веселее. У тупых стали появляться новые ценности (церковь, государство, олицетворяющий его Влад Путин, Кризис «Чем-я-буду-кормить-детей», старое доброе «Нам угрожают»), и мы снова получили возможность смеяться над этим. Смеяться жестким принципиальным смехом умного человека.

Что такое интеллектуальный юмор?

Что такое интеллектуальная литература, интеллектуальная живопись, театр, кино?

Ответ прост и сложен. Интеллектуальная литература, например, это такая литература, которую кто-нибудь не понимает. Чем больше людей не понимают ее, тем она интеллектуальнее. Однако шутка, которую не понимает никто, перестает быть шуткой и становится просто умным высказыванием. Именно поэтому в интеллектуальном юморе следует равняться не на совершенство тех, кто его способен воспринять (совершенство может оказаться небезграничным), а на несовершенство и ограниченность тех, кто его воспринять не способен.

Умная шутка шутится не столько над Путярой, рашкой, вагоностроительным заводом или патриархом Гундяем, сколько над теми, кого эта шутка злит. Свой ум прирастает чужой глупостью.

Это замечательная особенность общества равных возможностей, где не существует отдельных прав для умных и дураков, а только равные для всех права человека. А при равных стартовых возможностях для умного и глупого или, скажем, для богатого и бедного умный неизбежно становится еще умнее, а глупый — еще глупее. Богатый — еще богаче, а бедный — еще беднее. В конце концов бедные и глупые вообще вымирают.

Это закон эволюции, естественный отбор, объективная научная данность. Разве не об этом твердили великие интеллектуальные юмористы прошлого Михаил Жванецкий и Геннадий Хазанов: «Они за то, чтобы не было богатых, а мы за то, чтобы не было бедных»? Вот их и не будет. Ни бедных, ни глупых. Только мы с вами.

Ум тогда станет прирастать не глупостью, а новыми замечательными научными открытиями, богатство будет прирастать не бедностью, а инновациями и постиндустриальной сервисной экономикой, нравственность — не страданием, а толерантностью. Разве не хорошо? И деньги отменят.

Ведь, строго говоря, коммунизм (в его позитивной части, по Аркадию и Борису Натановичам Стругацким) — это и есть то будущее, которое мы, смеясь, приветствуем. От каждого по способностям (которые у совестливого, талантливого и умного человека безграничны), каждому по новому айфону три, четыре, пять гэ (потребности не ограничены тоже).

Вот за это мы и посещаем Марш Миллионов.

А умные люди нынче голосуют за Прохорова.

Фото ИТАР-ТАСС/ Владимир Верховский