Сломанная пружинка

Как известно, самые качественные гробы состоятельные люди делают из дуба, то ли мореного, то ли суркового, то ли еще какого. Я предлагаю читателям самый качественный гроб для размещения туда навсегда нового романа Натана Дубовицкого «Машинка и велик».

Никуда, кроме гроба, этот роман не поместится, ибо в нем есть все, кроме жизни, ни капельки живой крови. Я бы с удовольствием этот новый, второй роман неизвестного мне писателя расхвалил, подобно своему другу Александру Проханову. Но он — прозаик, человек увлекающийся, и ему было чем увлечься в романе, по сути, и написанном под явным влиянием его метафизической прозы. Кто же будет критиковать своих имитаторов и подражателей? Великий поэт Юрий Кузнецов тоже любил поддерживать своих последователей. Слаб человек, даже если это известный писатель.

А я критик, мне нет дела ни до политики, ни до писательского окружения. Вижу красиво отделанный гроб, и в гробу том, к сожалению, не царевна спит вечным сном, а сама бездыханная мертворожденная литература.

Можно составить целый словарик литературных постмодернистских приемов, использованных так называемым Натаном Дубовицким. Поучиться бы такой изощренной технологии нашим молодым литераторам. От имен самого автора и его героев до умелого использования древних мифов западных и восточных цивилизаций. От сочетания острого детектива со сказочной утопией про капитана Арктику, от сюрреалистических видений воскресающих моряков с подлодки «Курск» до эпической саги о древнем монастыре, расположенном на арктической льдине. То ли это детская проза, то ли острая сатира, а то ли пасквиль на Россию, то ли это фэнтези с суперменами на переднем плане, то ли роман-мистерия.

Я бы даже согласился с яростным поклонником романа «Машинка и велик», филологом Кириллом Решетниковым, который так завораживающе пишет: «Детективная интрига, приводящая в движение сюжет, намертво сплавлена с религиозной мистикой, а гротеск и довольно рискованный юмор — с искренним лирическим месседжем…». И на самом деле, то ли что-то вроде иконы, то ли что-то вроде детского рисунка. Сплошная алхимия. Я бы согласился и с замысловатыми прохановскими кружевами вокруг сюжета этого романа.

Но в гробу лежит покойница. Мертвая книга. Или же бездыханный механизм из железяк. Но, если это сооружение автором неких замысловатых роботов, замещающих человека, то автор забыл вставить роботам батарейки. Ведь даже роботы, крутящиеся и движущиеся, изображают некое реальное действие. Могут причинить боль или сделать добро. А здесь у автора изначально… пружинка сломалась. Или, что еще страшнее, сам автор давно уже внутри себя — истлевший человек.

Сломалась в нем пружинка уже давно. Тогда, когда вероятный автор Владислав Сурков, влиятельный серый кардинал путинского режима, некое подобие, как считается, Суслова, сочинив свой первый роман «Околоноля», выбрал себе в качестве псевдонима это сочетание — Натан Дубовицкий.

Одно дело, когда мой добрый знакомый Андрей Донатович Синявский провокативно выбирает себе псевдоним из одесской блатной песенки «Абрашка Терц, карманник всем известный…». В этом псевдониме заложены были и бравада, и хулиганство, и сопоставление своих последующих действий, нарушающих советские законы, с действиями одесского карманника. Да и осознанная игра под лихого еврея, традиционно настроенного против всех властей.

Какой художественный замысел был у начинающего писателя, к примеру, Владислава Суркова? (Если это он?) Насколько я знаю, все наши либеральные писатели встретили эту игру, да и всю прозу надуманного Натана крайне неодобрительно. Одним псевдонимом автор отвратил от себя немалую часть читателей, самых разных, и либеральных, и патриотических взглядов. Но в самой же прозе, ни в первом, ни во втором романе этот псевдоним никак обыгран не был. Нет ни еврейской восточной мистичности и загадочности Кафки или Пастернака, нет ни лихого бабелевского веселья и задиристости. Натан не удался сразу. Выход был один, прямой и снимающий все проблемы, — обойтись без псевдонима.

Писатель всегда писатель, будь он президентом, врачом или архитектором. Этот высокий чиновник не понимает еще одной, крайне важной вещи. Литература всегда исповедальна. Что бы ты ни писал, ты выдаешь всего себя как на исповеди, с головой. Скажу честно, мне страшно, что нашей страной руководят такие неживые люди, как автор романа. Этот каскад приемов в романе «Машинка и велик», самый великолепный и изобретательный, уже ассоциируется у умных читателей с таким же фальшивым и выдуманным каскадом приемов в нашей внутренней и внешней политике. Устраивай любые клубы по идеологии, проводи встречи, фестивали, разворачивай ошеломительные проекты, это все — из пустоты, из фальшивого изобретательства. Лучше бы никаких головокружительных проектов, но хоть одно живое слово правды. Но где его взять из гроба?

Не будь этот чиновник автором таких романов, многие наивные читатели и не догадались бы о фальши всех - то ли сурковских, то ли гельмановских, то ли медведевских проектов. Роман «Машинка и велик» со страшной убедительностью показал всем читателям неправдоподобие всей нынешней власти. А король-то оказался вновь абсолютно голым. Этот литературный гроб из суркового дуба оказался еще и надгробием всей мертворожденной фальшивой власти.

Более того, зачем-то разыгрывая читателя, стремясь ему внушить свою приверженность то ли либерализму, то ли искренней своей неподдельной западнизации, автор романа «Машинка и велик» с явным опять же фальшивым перебором, отводит целые страницы откровенной русофобии. Никакой Дмитрий Быков или Марат Гельман так фальшивить не будут, обозначат свою позицию, как Быков в новом своем романе о фальшивом Шолохове, «Икс», или же Гельман в выставке антиикон, и дальше уже начнут работать с читателем или зрителем, убеждая его в своей правоте. Натан Дубовицкий со старанием бездарного актера напяливает на себя роль страстного русофоба. Зачем? Это абсолютно не надо его оптимистическому роману о плавании среди мрака парусника, управляемого капитаном Арктика. Не вяжется с этим капитаном такое господствующее в романе мнение о русском народе: «Воевать не идет, пахать не идет, плясать не идет, любить не идет. Лежит, смотрит сквозь все на ему лишь видимую точку, поставленную в конце всего того, в начале чего было Слово; смотрит на точку, лежит, бога несет, бороду отращивает. Но тут подходит Магомет и говорит: „Иван, а Иван! Пошли воровать“. И что же? Идет Иван, бежит даже, рвется. Проступает на лице его румянец, загораются холодным болотным огнем оба глаза, и вместо народа-богоносца, народа-страстотерпца обнаруживается стосорокамиллионная многонациональная и многоконфессиональная шайка разбойников».

Зачем этот роман о веселых и здоровых детях насыщен такими текстами? С какой целью? Как был изначально фальшив его псевдоним, так же фальшива и его русофобия.

Может быть, достаточно умный автор, понимая мертвенность собственного текста, будучи не в состоянии его хоть как-то пропитать живой водой, и русофобию придумал от отчаяния, лишь бы читателей чем-то заинтриговать.

И главное, есть же у автора выдумка, есть фантазия и при этом полное отсутствие живого дыхания. Ходячие скучные скелеты разного пола и разных возрастов шастают по такому же мертвому городу Константинопылю (да за одну эту пошлейшую выдумку, соединить серую почти лагерную секретную пыль с неким академиком Константиновым и получить российскую византийскую столицу, любой Шендерович или Жванецкий ему бы отпилили голову).

Впрочем, и все русские города у автора такие же отвратительные. Можно подумать, что Натан Дубовицкий или кто-то там еще почему-то люто ненавидит Россию. «…Небо над гражданами бывало рябым, серым, как лужа на асфальте, и до того мелким, что аэробусы повместительнее не могли в нем летать. <…> Журавли и соколы облетали эти воздушные мели, сторонились этого нелетного неба. Ходили только по нему мохнатые мухи да порхали на ветре верхом похожие на мух ушлые пухлые вороны, называемые в народе голубями». Какая же нынче у нас мода на самооплевывание? Что за страна мазохистов?

Даже самые положительные и честные герои романа — дети: мальчик Велик со своим спивающимся несчастным математиком-отцом и девочка Машинка с вороватым отцом-милиционером — и те взяты напрокат из старого детского журнала «Пионер». Им бы пионерскую линейку открывать и в горн трубить. Но, когда мне на голову свалились один за другим герои Ильи Эренбурга, Конан Дойля и даже Шекспира, я уже только героическим усилием воли дочитал роман до конца. Платить надо за такое чтение большие деньги. Да еще в роман всовывается все, что в воздухе носится: и педофилия, и коррупция, и даже имена всех модных западных писателей. Помню, я как-то сидел в ЦДЛе с моднейшим французским писателем Мишелем Уэльбеком и рассказывал ему о России. Знал бы он, как пошло используют их имена в новейшей русской прозе…

Может, это кто-то шутит за очень большие деньги? Тот же Виктор Ерофеев, к примеру? Большой шутник по этой части. Ведь на раскрутку этого текста, на то, чтобы этот гроб из суркового дуба носился в воздухе, выложены огромнейшие деньги. Журналы и сайты воюют за право первопечатания. Издатели гордо сообщают, что весь тираж уже продан.

Вот уж когда явно вспоминается роман Юрия Полякова «Козленок в молоке». Один к одному. Пустые страницы модного автора. За мертвый текст идет большая игра.

Я вспомнил заодно, как когда-то веселой коктебельской кампанией Аксенова, Горчакова и Поженяна был написан по пьянке втроем пустой и веселый и вполне издевательский по тем временам детектив. Этакий Гривадий Горпожакс якобы написал «Джин Грин неприкасаемый». Такое же мертвое фокусничество. Но то была чисто литературная игра. Евтушенко как-то вполне искренне возмутился и разгромил эту компашку своих друзей за подобную пошлость в «Литературке».

Может и Сурков или еще какие-то кремлевские идеологи, вместе с писателями вроде Виктора Ерофеева, таким образом просто издеваются над всеми нами? А мы должны поклоняться этому дубовому гробу и в нем лежащему?