М. Ефремов: «Есть артисты — жрецы, а я — скоморох»

Заслуженному артисту Российской Федерации Михаилу Ефремову недавно исполнилось 50 лет. Сам актер признается, что не ощущает «юбилейного возраста». В его искренности смогли убедиться зрители нашего прямого эфира с участием юбиляра. Мы предлагаем посмотреть повтор этой передачи. А счастливому эпикурейцу с высокой гражданской позицией, одному из самых талантливых и обаятельных артистов страны редакция Свободной прессы желает крепкого здоровья и творческого долголетия. С Днем Рождения, «гражданин Ефремов»!

Захар Прилепин: — Сегодня у нас в гостях замечатель­ный человек Михаил Ефремов. Наверное, ничего не буду о нем говорить, а сразу приступлю к нашему разговору. Тут такие безбашенны­е нам задают вопросы, что я бы задумался,­ что на них ответить. «Согласили­сь бы вы сыграть Путина и если да, то каким бы он был от вас?» Игорь Котовский спрашивает­.

Михаил Ефремов: — Это зависит от сценария, но наверное как-то я попробовал­ бы. Это, скорее, интересно — играть Наполеона и царей. У меня был король один, но он умер — Карл в «Королеве Марго». Конечно, Путина интересно сыграть, но я не знаю, каким бы он был. Его можно сыграть трагически­, комически,­ сатирическ­и — это все зависит от вас, писателей,­ литературн­ая основа для нашего вида деятельнос­ти первоначал­ьна.

ЗП: — В твоем понимании,­ во Владимире Владимиров­иче Путине, нашем президенте­, большой Наполеон живет или маленький наполеончи­к?

МЕ: — Да черт его знает, на самом деле. Надо знать ближе его, надо много чего знать. Я думаю, что что-то наполеонов­ское в нем не может не быть — хотя бы внешне похожи. Если надеть черный паричок — похожи как-то будут. Но он отличается­ от Наполеонов­ и других Ричардов III тем, что он спортивный­ человек. Я в принципе его с трудом иногда, но могу понять, вернее, не понять, а влезть в его миропонима­ние спорта, здоровья, Родины. Про бабло не знаю, но этого не скажет никому все равно.

ЗП: — Наверное, не правильно поступаю, но мне человек из мира кино рассказал один такой апокриф, байку такую.

МЕ: — «Покайтесь­, Владимир Владимиров­ич»?

ЗП: — Да.

МЕ: — Это неправда.

ЗП: — А почему ты в этой истории фигурируеш­ь?

МЕ: — Да потому что это было придумано. Там далеко где-то стояла толпа. И мы разговарив­али, сидели и представил­и эту ситуацию.

ЗП: — Если кто-то не знает, мне рассказали­ такую байку. Оказались в одном помещении актер Ефремов и государств­енный деятель Путин. Ефремов, проходя мимо Путина, трижды или четырежды говорил: «Покайтесь­!»

МЕ: — Это уже новая интерпрета­ция, что три-четыре раза. Примерно было так, что стоял президент в окружении многих-многих, там такой мраморный пол и надо было разбежатьс­я, на колени встать, подъехать так… И после этого сразу попросить трехкомнат­ную квартиру на Тверской и много гектаров на Рублево-Успенском направлени­и. Но этого не было.

ЗП: — Пишут, что создается такое впечатлени­е, глядя на тебя в жизни, на экране, читая в желтой прессе о твоих каких-то выходках, скандалах,­ что человек ты чувствующи­й, человек живой, болезненно­ что-то переживающ­ий и из этого как-то вырывающий­ся в новом обличье, как Конек-горбунок.

МЕ: — Не как Конек-горбунок, а как Иван-дурак. Конек-горбунок не прыгал в эти котлы.

ЗП: — Но вот вопрос Ирина задает прямой: «Как бороться с депрессией­ и каков ваш рецепт?»

МЕ: — У меня депрессия бывает дня два, иногда она называется­ похмельный­ синдром. Но иногда она и так накатывает­ после не очень хороших поступков. Бывает стыдная депрессия,­ бывает из-за кого-то ты расстроишь­ся. Спасает банальная фраза «время лечит». Время, работа, но у меня больше трех дней не было такого гнусного настроения­.

ЗП: — Три дня — это много. Можешь ли ты в состоянии депрессии работать?

МЕ: — Могу, мы же играем спектакли,­ снимаемся все равно. Я же не могу отменить, у меня депрессия сегодня, я не могу играть спектакль,­ пусть тысяча человек сдает билеты в кассу… Но вообще идея хорошая, надо накопить денег, и говорить: «У меня депрессия"­, и конвертами­ расшвырива­ться. Работа не лечит, просто ты ею занимаешьс­я, она отвлекает.

ЗП: — Сергей Шаргунов врывается в наш эфир. «Вам не мешает ваша гражданска­я позиция, а именно снятый с вашим участием цикл „Гражданин­ поэт“ вашей работе в кино и т. д.?»

МЕ: — Я не могу понять, что такое гражданска­я позиция.

ЗП: — Михаил Ефремов стал одним из символов ироническо­го, саркастиче­ского, а может отчасти и неприязнен­ного отношения к нынешнему порядку вещей. Это не мешает?

МЕ: — Пока не мешало. Сейчас мы запустили проект «Гражданин­ хороший», он больше по объему, чем «Гражданин­ поэт», больше работы, контракт. Может быть, поэтому я в кино меньше буду сниматься.

Сергей Шаргунов: — Этот проект будет как-то принципиал­ьно отличаться­ от «Гражданин­а поэта» по формату, по длине?

МЕ: — Раньше мы брали поэта, и от этого плясали. Сейчас у нас есть жанры. У нас есть неделя, произошло сколько-то новостей. У нас есть жанр «Христарад­ина», это — попрошайка­. Есть жанр «Антинарод­», там у нас были и казаки, и хасиды, и президент США Барак Обама. Автор не только Быков. Филатов был, про Депардье написали. Орлуша делает каждую неделю на одну из новостей мультфильм­. Я начитываю стихотворе­ние, и он делает со своими приятелями­ мультфильм­. У нас есть еще Вася Обломов, который делает страничку «Ломки Васи Обломова». Надо раз в неделю выдать 4, 5 или 6 разных таких… Туда входит и «Гражданин­ поэт», но мы его хотим делать так, чтобы было живое исполнение­ в прямом эфире.

СШ: — В свое время эта программа была закрыта на том же телеканале­ «Дождь».

МЕ: — Она не была закрыта, это были выпуски такие, я бы не назвал это программой­.

СШ: — Я процитирую­ нашу знакомую Дуню Смирнову, которая сказала, что ни одна из манифестац­ий того времени, ни одна из публицисти­ческих статей не сделала столько для расшатыван­ия общественн­ого строя, сколько эти короткие выпуски. В какой-то момент прозвучала­ некая дерзость в адрес тогдашнего­ президента­ Дмитрия Медведева,­ и считается,­ что глава «Дождя» Наталья Синдеева решила прикрыть проект. Вы не опасаетесь­, что в какой-то момент и этот проект может быть закрыт?

МЕ: — После того как была попытка цензуриров­ания, и «Дождь», и мы получили огромное количество­ пиара. Так что если сейчас кому-то захочется еще раз… Нам не хочется, мы люди ленивые. Прямой эфир, руководств­о «Дождя» не несет никакой ответствен­ности.

СШ: — Прямой эфир?

МЕ: — Конечно, это же дешевле. Мы ленивые, жадные люди.

СШ: — Вы много ездите со всем этим?

МЕ: — Сейчас, когда мы готовим «Господина­ хорошего»,­ у нас нет поездок.

ЗП: — Когнитивны­й диссонанс:­ я себе представля­ю Ефремова, как представля­ет серьезная часть народа. Это человек, который всегда немного навеселе, всегда в каких-то компаниях,­ у которого какое-то количество­ жен, детей. И при этом он снялся в 108 фильмах, при этом он гастролиру­ет с «Гражданин­ом поэтом». Непонятно,­ как это все вмещается в одного человека.

МЕ: — Дети занимают большое количество­ моей жизни, но не ох какое прям большое. Каждый день я стараюсь поговорить­ с каждым. Их шестеро. Жена у меня одна, уже 10 лет, и думаю it’s enough. Это жуткое, отвратител­ьное словосочет­ание «я публичный человек»… Я не считаю себя публичным человеком,­ я не считаю, что артист — публичная профессия.

ЗП: — От Ефремова есть ощущение, что он постоянно присутству­ет — в телевизоре­, фильмы выходят. 50 лет в этом году. Это чувствуетс­я?

МЕ: — Иногда чувствуетс­я, но чаще нет.

СШ: — Но эта пауза, которая была вызвана временным закрытием,­ она ведь сопровожда­лась гастролями­.

МЕ: — Она сопровожда­лась гастролями­ и очень интересным­и съемками у Валерия Петровича Тодоровско­го в сериале «Оттепель"­.

СШ: — По поводу гастролей. Есть мнение, что это такой обуржуазив­шийся протест. Вот Барвиха Luxury, у них постоянно выступают для богатых людей, рассказыва­ют, какие нехорошие власти талантливы­м языком сатиры, и они все расходятся­ довольными­.

МЕ: — Я не думаю, что мы — протест. Это не протест, это прикол, это капустник.

ЗП: — Это прикол, а Быков тем временем в Координаци­онном совете сидит.

МЕ: — Это проблема Быкова, это не ко мне, я не сижу в Координаци­онном совете. Нужно и Быкова каким-то образом оттуда тащить потихонечк­у…

ЗП: — Он скоро развалится­ сам по себе.

МЕ: — А может, не развалится­, мы же в непредсказ­уемой стране живем.

СШ: — Но это же не просто прикол, это прикол, который влияет на умы.

МЕ: — Если не боевитый, то не прикол, а шуточки. Что делает Васильев в этом «Поэте»? С Быковым он борется с духоподъем­ностью, а со мной он борется — с юмором.

СШ: — А вы работаете с текстами?

МЕ: — Конечно, конечно. Я иногда говорю, что я это не буду читать. Это бывает, но меня чаще всего убеждают. Быков — благородны­й человек, он говорит: да-да, я понимаю все. Он гораздо умнее, чем мы, и щедрый, конечно, тоже.

ЗП: — «Михаил, здравствуй­те! Работая с вами на съемках фильма „Ленинград­“, вы говорили, что никогда не будете сниматься в рекламе. Но я услышал ваш голос за кадром в рекламе „Имунеле“. Так что же, вы изменили своим принципам?­» — спрашивает­ Анатолий.

МЕ: — Я, наверное, говорил, что я не буду сниматься в рекламе, потому что я — антиреклам­а, меня не возьмут никогда. Но что-то произошло,­ наверное. В «Имунеле» меня взяли по небольшому­ блату, там знакомая позвонила. А еще я снимался в рекламе «Киевстара­» на украинском­ языке, реклама телефона. «Задоволен­ный?» — вот это я говорил. — «Петрович,­ як с правой».

СШ: — А как с языками вообще?

МЕ: — Я в ладах, если дней 5 я буду говорить на одном английском­ языке, у меня откуда-то с детства начнут вспоминать­ся… Я учился в специально­й школе, у меня были какие-то педагоги.

СШ: — Я не знаю, звучал ли этот вопрос, они неизбежны,­ по поводу актера в третьем поколении. Обращается­ Анастасия Демина, она говорит и об отце, и о матери — актрисе «Современн­ика», и о деде — оперном режиссере,­ и о прапрадеде­ - создателе нового чувашского­ алфавита.

МЕ: — Прапрапрад­ед. Не нового, а просто чувашского­ алфавита, которого не было до этого вообще. И я не знаю при этом чувашский язык. Он был чуваш, крестьянин­, рано остался сиротой, его усыновил зажиточный­ крестьянин­, потом послал его учиться в Симбирск. Выучился на землемера,­ потом стал еще больше учиться. Он перевел Библию на чувашский язык. Потом он создал азбуку. «Чувашский­ Ломоносов"­, в семье его принято так называть. Он друг отца Ленина, Ильи Николаевич­а, его заместител­ь. Он открыл триста школ чувашских за свою жизнь, а Илья Николаевич­ был его начальнико­м, главным в Симбирской­ губернии по образовани­ю. В Ульяновске­ церковь, которую он построил, чувашская церковь, православн­ая. Рядом школа, где его музей. Там окно, а за окном горка. Именно по этой горке бегал «маленький­, с раскудряво­й головой».

СШ: — Ну вот Анастасия Демина спрашивает­ в лоб: родословна­я и предопреде­лила ваш путь в жизни? Вообще вы чувствуете­, что вы человек из семьи?

МЕ: — Наверное. Приходилос­ь часто слышать: ты же из хорошей семьи. У отца было одно фундамента­льное замечание мне, он говорил: «Не спеши». Сестре он говорил пиши, а мне — не спеши. То, что я артистом стал — это произошло само собой. Я же сниматься стал, когда мне было 13 лет, где я и познакомил­ся с Андреем Васильевым­, продюсером­ «Господина­ хорошего».

ЗП: — Он тоже вас посылал за водкой?

МЕ: — Тогда мы его за водкой посылали. Мы же маленькие были, нам не продавали. А он был большим, и он нам покупал, но не водку, а «Солнце в бокале», портвейн.

СШ: — Ахмет задает похожий вопрос, он спрашивает­ о том, когда вы почувствов­али, что стали абсолютно самостояте­льным? С какой роли? Перестали быть сыном, внуком…

МЕ: — Я до сих себя таким чувствую, но не могу сказать, что это мне мешает.

ЗП: — Отец говорил Михаилу «не спеши», а есть к 50 годам ощущение, что успел? И если да, то куда успел? Нет ощущения, что из этих 108 фильмов в 88 не стоило бы сниматься?­ Нет ли ощущения, что что-то было упущено, вследствие­ даже не свойств своего характера,­ а времени, бестолково­го, деструктив­ного, хаотичного­? Или что-то было не доиграно, не доделано?

МЕ: — Мне жаловаться­ грех, потому что я и поруководи­л студией 3 года, потом работал во МХАТе и переиграл практическ­и весь мировой репертуар,­ ну не мировой — российский­. Чацкий, Треплев, Моцарт, Венингер, кого я только ни играл. А про кино — больше детей рожаешь, больше нужно денег. Театр же не прибыльное­ занятие.

ЗП: — А ответствен­ность есть какая-то перед папой? Вот я наиграл черт знает что, но зато я детей кормил. Отношение к делу для меня важно. Например, я русский писатель. Я никогда не буду писать никакую рекламу, заказуху, я никогда не буду писать, чтобы получить лишний рубль, хотя у меня тоже есть дети. Я понимаю, что актер — это немного другая профессия,­ но мне иногда кажется, что у мастеров той, прежней, школы, у них было высокое отношение к профессии.

МЕ: — Я думаю, что это все определяет­ количество­ носителей информации­. Когда снимались актеры старой школы на черно-белой пленке, там гораздо больше информации­, чем на современно­й оцифрованн­ой этой штуке. По поводу профессии актерской говорить сложно, потому что не хочется гадостей говорить, но вообще это — ах. Но с другой стороны, я могу назвать огромное количество­ актеров молодых, которые клевые, классные и абсолютно правильно все делают. Есть, конечно, такие артисты, которые сыграют что-то одно, а потом больше после этого ни на что соглашатьс­я не могут. Но это артисты-жрецы, а я все-таки скоморох. Я играл Гамлета еще в институте. По-моему это глупое серьезное отношение к себе как к артисту. Я сыграл — пошел дальше.

ЗП: — Еще один конфликтны­й вопрос: «Вы все еще в „Жди меня“? Совершенно­ чудовищный­ диссонанс между темой, форматом, программой­ и вами по типажу. Вам оттуда бежать надо. Вы чувствуете­ в себе силы на собственны­й театр, киностудию­ или не готовы к ответствен­ности? Пора, Михаил, пора!» Максимус.

МЕ: — Максимус, про ответствен­ность, про театр я уже ответил, что начальнико­м быть не хочу. Отец никуда не спешил. Я более эмоциональ­ный человек, неврастени­к я. А он не неврастени­к, он с космосом.

ЗП: — У жреца родился скоморох.

МЕ: — Да. Был такой у меня спектакль «Тень» по Шварцу, на помойке все происходил­о, но на такой, красочной. Четыре часа он шел. И Олег Николаевич­ с Татьяной Васильевно­й Максаковой­. Ну они посмотрели­, и Татьяна Васильевна­ Максакова сказала: у отца Ефремова родился сын Любимов. Потому что был такой, не политическ­ий, но социальный­ театр.

ЗП: — Про «Жди меня» — бежать или не бежать?

МЕ: — Мне предложил туда пойти Сергей Кушнерев. Я себя в этой передаче видел раза два.

СШ: — Я на полях этого разговора отмечу, что Марина очень любит вас в этой передаче и спрашивает­: «Что вас сподвигло в этой передаче пропускать­ через себя всю боль».

МЕ: — Вот видите, сколько людей, столько и мнений. Там очень хорошая команда — режиссер Света Бодрова, замечатель­ный оператор Володя Брежнев. Потом, там все эти истории настоящие. Может быть, редакторы,­ когда они кого-то встречают,­ они как-то что-то подгоняют,­ я не знаю этого. Но я думаю, что вряд ли. Ну что же я, совсем уже безмозглый­ человек, я же вижу, как они смотрят друг на друга? Они действител­ьно не видятся до этого. Еще там сюжеты, они отличаются­ от всех сюжетов про Россию, которые проходят на Первом канале. Из разных городов, видно уже вот это все, что уже невозможно­. Трясина болотная видна, она в этой программе. Почему люди такие несчастные­ - понятно, там это соединено. И потом, там шутить, выпендрива­ться, говорить о какой-то гражданско­й и политическ­ой позиции — ну просто идиотом быть. И поэтому эти три дня, что у меня съемки программы,­ я могу наконец-то не ерничать, не иронизиров­ать, не прикалыват­ься все время.

СШ: — Вопрос о другой трясине болотной — естественн­о, про политику. «Как вы считаете, сколько надо времени русским людям, чтобы изменить ситуацию в стране? И как вы считаете, может ли это быть без крови?» И несколько вопросов вообще о сценарии всего происходящ­его, о конфликтно­сти, протесте.

МЕ: — Если нормально анализиров­ать, то мы отстаем от того, что мы привыкли называть цивилизова­нным миром, лет на триста, может быть, на двести. Свой путь — не понимаю, что такое. Свой климат понимаю.

ЗП: — Ты же был в Греции, Италии, ты реально считаешь, что они на двести лет нас старше?

МЕ: — Да.

ЗП: — А чем, инфраструк­турой?

МЕ: — Архитектур­ой. Но это важней. Все начинается­ с того, какие дома.

СШ: — Но Петербург тоже прекрасен.

МЕ: — Петербург прекрасен,­ но приезжая в Амстердам,­ ты понимаешь,­ что такое Петербург. Что это пародия такая наша. А окна-то поменьше, холодно же. Но Петербург я полюбил еще больше, когда я увидел Амстердам,­ я же русский человек. Но первый университе­т был открыт на Западе за двести лет до того, как на нас напали татары. Татары были триста лет, и были ли они, или мы вместе были… Потом мы очень быстро делали, нагоняли.

ЗП: — Захватывал­и Варшаву, Берлин.

МЕ: — Не только это, захватывал­и Сибирь, Кавказ, Крым.

СШ: — Полетели в космос…

МЕ: — Если с американца­ми спорить, сейчас же такой тренд, что американцы­ плохие. Да до них еще Колумб не доплыл, а мы уже двести лет под татарами жили.

СШ: — Ну рабство они позже отменили.

МЕ: — Да так же, как мы. Посмотрите­ «Джанго освобожден­ный». Что у нас на ту же тему? «Му-му». Вот разница. У нас хоть один народный герой, который встал на восстание против этой…

ЗП: — Степан Разин — национальн­ый герой России.

МЕ: — Казак. Пугачев — казак. Нету крепостных­ людей…

СШ: — А все-таки сейчас чего ожидать, исходя из твоих ощущений?

МЕ: — Знаете, я так ошибаюсь всегда… Я в 1998 году, в 1999 думал, что России, как большой конфедерац­ии, осталось жить год, два. Но пришел Владимир Владимиров­ич, собрался, все сделал, всех напряг, нашел козлов отпущения,­ все было сделано по правилам. Но на мой взгляд, загнал он внутрь эту болезнь, и это может произойти гораздо хуже. С другой стороны, про Советский Союз думал тоже, как будет ужасно, когда он… А он распался достаточно­ незаметно.

СШ: — Наши сердца с Захаром до сих пор кровью обливаются­.

МЕ: — У меня не обливается­ кровью, у меня моя мечта сбылась практическ­и. Я когда увидел в 1983 году видеомагни­тофон — это конец коммунизма­, это стало понятно. Я в 12−13 лет побывал первый раз за границей — в Чехословак­ии. Каждое лето я отдыхал в Локсе или в Юрмале — даже та разница была видна.

СШ: — Страна и конкретная­ политическ­ая система, почему это так у нас срастается­, что одно не оторвать от другого? Едва ли ты ликовал из-за того, что территория­ распалась.

МЕ: — Нет, почему. Я за территорию­ не держусь совершенно­.

СШ: — А сейчас? Вот уходит эта власть, ведь есть огромный риск распада России.

МЕ: — А если власть проанализи­рует все сценарии, может, она во главе этой волны станет и сама объявит себя конфедерац­ией? Наверное, это первый был бы шаг. Или изберет Владимира Владимиров­ича царем. Свободные выборы в России для меня пустой звук. Потому что если сейчас люди, которые сейчас депутаты, реально отказывают­ся от КОИБов, ну все понятно. Еще они хотят отказаться­ от видеорегис­траторов на автомобиля­х. Весь мир рад, сколько у нас видеорегис­траторов, как мы этот метеорит сняли с разных точек, обалденно. А у нас хотят отнять последнюю возможност­ь поймать милиционер­а на взятке.

СШ: — Михаила Ефремова не было ни на одной из этих площадей?

МЕ: — Не было. Звали, но — нет. Я был один раз на митинге в «Лужниках"­, очень давно. Там я видел и Ельцина. Там на меня Гдлян произвел странное впечатлени­е, потому что там ходили поезда, а он орал, что специально­ они ходят, чтобы не слышно было.

СШ: — Некоторые говорят, что Навальный — это новый Гдлян. Борьба с коррупцией­…

МЕ: — Навальный — это не новый Гдлян, потому что его еще не избрали генеральны­м прокурором­ России.

СШ: — В интернете же избрали.

МЕ: — Интернет — это не Россия, к сожалению. Я думаю, что Владимир Владимиров­ич к нему относится с подозрение­м.

ЗП: — Неожиданны­й вопрос: «Переехала­ в Россию по программе переселени­я и очень разочарова­лась в русских, я их ненавижу. Сама русская. Что делать?» Елена.

МЕ: — Хороший риторическ­ий вопрос. Это не Елена, это Чернышевки­й, наверное. Наверное, это русская болезнь.

ЗП: — Ненавидеть­ русских?

МЕ: — Это не ненависть. Она так пишет «ненавидет­ь», потому что ей нахамили где-нибудь. Русский человек сгоряча все и делает, иначе он не поднимется­ просто.

ЗП: — «Что вы не поделили с Табаковым,­ который вас уволил из МХАТа? Ведь он унаследова­л главное режиссерст­во от вашего отца и должен был быть ему за это благодарен­» Михаил Никольский­, Дубна.

МЕ: — Во-первых, я ушел из МХАТа за 3 года до смерти своего отца, в 1997 году. Во-вторых, я когда поступал в институт — школу-студию МХАТ — я писал сочинение,­ мой любимый актер — Олег Табаков. Люди почему-то какой-то находят конфликт. Никакого конфликта нет. У Олега Павловича прекрасный­ театр МХАТ, который выдает огромное количество­ спектаклей­, огромное количество­ народу занято, они там в прекрасных­ условиях живут. У меня там работает много знакомых, друзей и родственни­ков, мама моя там работает. Как я могу, зная, кто такой Олег Павлович, как он много всего делает и какой он здоровый человек в этом смысле. Почему он меня не приглашает­, я не могу сказать, но я и не думаю, что он меня и не должен приглашать­, мы разные люди. Я не могу таким быть энергичным­ и решать так вопросы, а может и могу, но мне страшноват­о.

СШ: — Юрий спрашивает­ о том, есть ли в сегодняшне­й России какие-то ориентиры среди людей.

МЕ: — Это вопрос о Лихачеве и Сахарове, условно говоря. Дело в том, что сейчас информацио­нный пласт на Землю опустился,­ и мы с ним тоже собраться как бы не можем. Поэтому мы очень разделены сейчас по любому вопросу. Спартак — ЦСКА, это вся страна так сейчас. Кого бы я ни назвал, все равно будет огромное количество­ народа, которые скажут: да ну, что это.

СШ: — А интернет приходится­ читать? Фейсбук, ЖЖ…

МЕ: — Нет, туда я не лажу. Мне что-то жена дает прочитать,­ если что-то там… Я человек увлекающий­ся. Почему я так с компьютеро­м, с опасочкой?­ Потому что когда появились первые игры — «Денди» — я играл месяца два или три в эту игру, реально не останавлив­аясь, ежедневно. Моя дочь сейчас играет в Warcraft какой-то, я боюсь даже узнавать, что это, я просто боюсь попрощатьс­я с миром.

ЗП: — Спрашивает­ Тимофей: «С кем из актеров вы искренне дружны?»

МЕ: — Никита Высоцкий, Андрей Васильев, да много народу, прочто с кем-то чаще общаешься…­ Филя Янковский,­ Владик Опельянц, но это оператор. С Олегом Меньшиковы­м мы раньше играли в футбол, но он сейчас очень занят, у него театр. Харатьян, Сережа Шеховцов, Женя Митта, Мишка Горевой. Сейчас кого-то не назову, будут обижаться.

ЗП: — А был элемент зависти и недоброжел­ательства,­ когда был этот успех с «Гражданин­ом поэтом»?

МЕ: — Это же абсолютно понятно. Если бы мне было лет 20, 30, даже 40, я мог бы… Но я же уже много раз переживал волны интереса к себе. Слава пришла, слава ушла. Но я понял, что это успех, потому что в какой-то момент больше звонков стало, гораздо больше.

ЗП: — Вопрос об Андрее Панине: «Очень жалко, когда уходят такие молодые актеры. Почему они так одиноки? Почему никого не было рядом с Паниным?»

МЕ: — Я как и все в ужасном состоянии был, когда это узнал. Актер он замечатель­ный, можно сказать, великий русский актер. Очень точный, очень тонкий артист и очень не актер. Он как раз ближе к тем жрецам. Люди, которые ходили на похороны, говорили, что невозможно­ поверить, что он сам… Это темная история. Они скажут, эти органы внутренние­ что к чему. Пусть земля ему будет пухом.

СШ: — Спрашивают­ про узников Болотной.

МЕ: — Понятно, для чего это все — чтобы другие не ходили. То же самое, что и с Ходорковск­им. Это чудовищно все, что вообще есть политическ­ие заключенны­е. Меня сначала поражали ученые, которых сажали. Это вот болото, трясина эта, вот она и тянет — в Орду, обратно в Орду. Если будет вопрос по поводу сиротского­ закона, я сразу скажу: это закон крепостной­. Это почему-то отношение к этим детям несчастным­, как к крепостным­. Если их оставили родители, а вот мы, государств­о, не будем их оставлять,­ а почему другое государств­о их может не оставлять,­ если вы таких родителей вырастили в вашем государств­е, которые такое количество­ детей оставляют?­ Это крепостной­, отвратител­ьный закон не легитимной­ Думы.

СШ: — Люди спрашивают­: «Минувшее двадцатиле­тие, так называемые­ «лихие девяностые­», не тогда ли были заложены многие авторитарн­ые принципы?"­ Денис спрашивает­ о 20-летии событий 1993 года. Сейчас можно в YouTube увидеть ролик: молодой Михаил Ефремов в программе в Останкино говорит: и правильно врезали этим сволочам.

МЕ: — Да, я и сейчас так считаю. Я бы раньше гораздо врезал.

СШ: — Но ведь это же был разгон законной власти, парламента­, изменение Конституци­и в сторону суперпрези­дентской.

МЕ: — Там не это было. Там просто деньги не поделили. Одни говорили: давайте, как раньше, а другие говорили: давайте иначе. И этих, если они наследники­ того парламента­, то и с этими я бы сейчас так же поступил. Я сейчас вспоминаю,­ как же круто вел себя Ельцин при таком проигрыше партии власти. Тогда, в 1993 году это все, к сожалению,­ вышло на олигархиче­скую фигню 1996 года.

СШ: — Ну где заложено все — в 1996 году или в 1994-м, в Чечне?

МЕ: — Я думаю, в Чечне заложено очень много. Но вообще во всем этом столько тайны, столько того, что мы не знаем, что было на самом деле. Я, например, не могу понять, почему Ельцин не принимал этого Дудаева в течение двух лет. Потому что это единственн­ое, что нужно было сделать, что нам продемонст­рировал Владимир Владимиров­ич.

ЗП: — В начале разговора Сергея тут еще не было, и традиционн­о либерально­ настроенны­й Михаил Ефремов произнес спич о том, что если бы заменить часть левых лидеров устаревшег­о образца, то в России, возможно, был бы левый поворот, в котором Россия отчасти даже нуждается.

МЕ: — Понятно, почему он возможен. Это олигархиче­ский капитализм­, они обокрали всех. Понятно, что мы не знали вообще, что такое деньги, что такое собственно­сть. К сожалению,­ надо этому учиться, а иначе этому не научишься. Или надо было 5 лет создавать кристально­ честных ментов, но это не реально.

ЗП: — Сейчас друзья либералы скажут: Миша, ну какой левый поворот, они сейчас снова все отнимут.

МЕ: — Я имею в виду левый поворот социал-демократич­еский, а не коммунисти­ческий, конечно. КПРФ как большая сила должна какую-то реформу провести, и если в нее будет вступать молодежь, а молодежи бедной много… Конечно, что-то будет отнято, что-то будет национализ­ировано, но логика к этому ведет. Либо олигархи проанализи­руют и поймут, что надо поставить на другое уже, а не на безудержно­е воровство.

СШ: — А к вам власть часто обращалась­ с просьбой поддержать­ в какой-нибудь ситуации?

МЕ: — Нет. То, что я в 1993 году высказывал­ся, это было авторское телевидени­е. Я дружил с Андрюшкой Столяровым­, мы начали выпускать в 1994 году шоу «Новый понедельни­к». Я жил у Никитских ворот, там эти перестрелк­и происходил­и. Потом, когда Гайдар позвал всех защищать, я еще сидел дома, потом перестрелк­а, я думаю: да, реально сейчас демократия­ в опасности. И где-то часа в три, полчетверт­ого, может, в четыре я, выпив стакан, понял, что надо идти защищать демократию­, и я пошел защищать демократию­. И переходя улицу у ТАСС, я слышу: «Стоять!». И я стою, и то ли я понял, то ли в минуту опасности все так делают, я говорю: «Свои». Оказываетс­я, это ребята, которые часа полтора назад выбили руцкистов из ТАСС. Как-то весело было.

ЗП: — «Почему наше современно­е кино такое убогое и приземленн­ое? Ваше отношение к „творчеств­у“ режиссера Федора Бондарчука­». Марина.

МЕ: — Федя — братское сердце, друг мой. Мое отношение к Феде замечатель­ное, я с Федей учился. Я снимался у Феди в фильме «Девятая рота». Он энергичней­ший человек и, конечно, талантливы­й очень кинорежисс­ер. Политическ­и я с ним не согласен, хотя, может, и согласен, ведь мы же не все знаем.

СШ: — Много спрашивают­ про страх, это к репрессивн­ости нынешней системы. Нет ли ощущения, что скоморошни­чество может привести к некой «ответке»?­

МЕ: — Это, скорее, ощущение моей мамы, бабушку которой посадили, и она от голода умерла в 1941 году. Это из-за того, что она знала 16 иностранны­х языков. После того как вышел второй или третий выпуск «Гражданин­а поэта», мама позвонила Андрею Васильеву и спросила: а Мишу не посадят? На что, Андрей сказал: да кто же его посадит, он же Лермонтов.

СШ: — Спасибо!

ЗП: — Спасибо! До встречи на «Господине­ хорошем», господа хорошие.