Вышла в свет новая книга Катаевой — «Другой Пастернак». Тамара Катаева рассказывает:
— После «Анти-Ахматовой, честно говоря, я была в шоке от того потока циничных, язвительных, злых публикаций, которые на меня обрушились.-
«СП»: — Вот вы и побывали в шкуре своей героини. Ваши комментарии в «Анти-Ахматовой» тоже добрыми не назовешь…
— У меня комментарии были аргументированны, основаны на воспоминаниях десятков людей, которые знали Ахматову. Я готовилась к другому разговору — по сути, а получила много подзатыльников не по делу. По мне журналистский каток ведущих СМИ прошелся без всяких аргументов… Хорошо, что я всего этого не читала.
«СП»: — Когда я прочла «Анти-Ахматову», решила, что вы придумали новый жанр: много-много цитат и небольшие, язвительные, даже кухонно-склочные авторские комментарии.
— Ничего я не придумывала. Форма родилась сама собой. Иначе я и писать не умею. Я всегда много читала разных биографий, в том числе, про Ахматову. И никак не могла понять некоторые несоответствия в ее биографии, разную трактовку ситуаций и событий. Свои мысли высказывала мужу, порой возмущалась: почему люди не видят очевидного?! Когда таких мыслей накопилось много, они приобрели форму книги. Виктор Топоров, автор предисловия к «Анти-Ахматовой», как-то признался: важно не то, что пишут авторы воспоминаний, а как они проговариваются. Моя книга — из таких проговорок.
«СП»: — Почему для первого удара по мифам вы выбрали именно Анну Андреевну?
— Ахматова нас окружает с детства. Против ее портретов — на книгах, стенах литературных кафе — я ничего не имею, это очень красиво и стильно. Что касается повсеместного звучания ее стихов — общественный вкус мог бы быть и повзыскательнее. При непоколебимом ахматовском культе слишком душно и пыльно!
«СП»: — Вы обвиняете Анну Андреевну, например, в том, что она не помогла Муру — сыну Цветаевой, не спасла его. Почему таких же претензий нет, например, к Раневской, которая во время войны тоже была в Ташкенте, к Лидии Чуковской?
— Потому что ни Раневская, ни Чуковская не говорили о себе и о Цветаевой — «мы». Потому что ни о той, ни о другой не писали: «знавшая голодные грезы», «делилась последним», ни одна не написала, что она «сестры не предала»… К тому же мальчик Мур, обозванный ею «панельным мальчишкой», погиб на полях сражения за ее родину,
«СП»: — Вы часто сравниваете Ахматову с Мариной Цветаевой? Почему? Равны по таланту?
- Ахматова и Цветаева по таланту не равны. Они равны по абсолютной величине, выпавшей (в случае Ахматовой — сделанной) славы. Но Цветаева — это одно, а Ахматова — это совсем другое. У меня даже на обложку книги вынесена цитата из Юрия Нагибина: «Ахматова всю жизнь неуклонно
изображала из себя великую поэтессу, Цветаева ею была".
«СП»: — Ну, не любите вы Анну Андреевну. Но значит ли это что даже вопросы ее менопаузы надо исследовать в книге?
— Я считаю, что запретных тем нет. Круги допустимого приближения к себе каждый чертит при жизни. Если Мадонна фотографируется, не заботясь о том, чтобы скрыть признаки проходящей у нее менструации, то ее цикл — это не запретная тема. Менопауза, как это ни прискорбно для почитательниц Ахматовой, с нею случилась. А я взялась ее проявления описывать только потому, что чисто физиологические причины выдавались ею за одной ей присущие высокие и таинственные побудительные мотивы.
«СП»: — Ну, хорошо, с Анной Андреевной все понятно. Следующей жертвой вы выбрали Бориса Леонидовича Пастернака…
— Почему жертвой? Я его очень люблю, считаю его человеком космоса, пришельцем из других миров.
«СП»: — Но этот пришелец получился у вас подкаблучником, тряпкой. Вы даже это его признание цитируете в своей книжке. Он действительно таким был?
— Этот человек, настоящий гений, жил в другом измерении. Ему, например, легче было самому поставить самовар, чем разбираться со своей первой женой — кто и что должен делать по хозяйству.
«СП»: — Он постоянно юлил, как-то не по-мужски себя вел… Это при вашей любви к Пастернаку, вытекает из ваших же комментариев…
-Да, он не был борцом. А почему все должны быть борцами? Очень многих своих друзей и родственников всю жизнь поддерживал материально. Отказывался подписывать письма против Пильняка, Тухачевского. Это разве не мужское поведение?
«СП»: — Недавно вышла книга Ивана Толстого «Отмытый роман Пастернака», где автор доказывает: к присуждению ему Нобелевской премии приложило руку ЦРУ. Но вы эту тему обходите молчанием.
— Во-первых, я пишу о семейной, личной жизни Пастернака. А премия — это нечто совсем иное.
«СП»: — Как же иное, когда во всей этой истории большую роль играла его многолетняя возлюбленная Ольга Ивинская?!
— Пастернаку не нужна была премия, даже Нобелевская. Больше всего ему хотелось писать романы, стихи, переводить, видеть свои работы напечатанными, иметь своих читателей. В СССР это было невозможно, в частности с «Доктором Живаго».
Поэтому он и передал рукопись на Запад. Да, не без участия и влияния Ивинской. А потом когда все закрутилось, когда началась порка в Союзе писателей, исключение его из членов Союза, когда его стали вызывать на ковер в ЦК КПСС, когда от него стали требовать покаянные письма, он доверил решение этих вопросов Ольге Всеволодовне, поскольку безгранично ей доверял.
«СП»: — Почему, на ваш взгляд, он согласился получать западные гонорары контрабандой, в чемоданах и рюкзаках, а не через банк… При всей закрытости СССР, такие операции в стране были возможны.
-Та же причина — чтобы не возиться с этими проблемами. Деньги передавали то Ивинской, то ее дочери. Я уверена, если бы в те годы большее влияние на него имела бы жена Зинаида Николаевна, она этого не допустила. Но она очень переживала смерть своего сына, ушла в это горе.
«СП»: — Тамара, кому из жен или подруг Бориса Леонидовича вы больше симпатизируете?
— Я, конечно, больше поняла и приняла Зинаиду Николаевну. Евгения Лурье, его первая жена — человек сложный. Ивинской же спасибо за то, что Пастернак ее любил. Насколько я поняла Пастернака — человек он был семейный. И семейные ценности для него многое значили.
«СП»: — Женщины Пастернака понимали весь его космический талант?
— Не думаю. Он обеспечивал им хорошую жизнь, после развода с Евгенией Лурье всю жизнь содержал ее и сына. Финансово обеспечивал и вторую семью, и семью Ольги Ивинской. Но женское счастье не в дачах, не в деньгах. В тепле, который мужчина дарит женщине. Семью заводят для равноправного, сиюминутного общения. А так получается, что он — работает во имя человечества, а ты прислуживаешь всему человечеству. Но тебе-то до человечества нет никакого дела! Тебе хочется счастья здесь, сейчас.
«СП»: — Кого, на ваш взгляд, он считал главной женщиной своей жизни? Ивинскую?
-Нет, Ивинская была замечательной подругой, скрасила последние годы его жизни, за что ей отдельное спасибо. Но главной женщиной, без сомнений, была Зинаида Николаевна. Именно ее он вспоминал перед смертью, в своем сумеречном состоянии, именно к ней были обращены его последние слова «Зинуш, прости».
«СП»: — Прежде чем завершить нашу беседу, давайте немного раскроем вашу тайну: откуда вы такая въедливая взялись?
— Пединститут, дефектологический факультет. Был период, когда работала на радио, занималась бизнесом. Сейчас я мама и жена.
«СП»: — Ахматова, Пастернак, кто следующий? Булгаков? Бродский? Цветаева?
— Над следующей книгой я уже работаю, тут вы правы. Но кто будет следующим, пока не скажу.