Бессмертный баран

Принято считать, что либеральное сообщество отличается (от патриотического) отменным литературным вкусом. Так уж сложилось. Один либеральный поэт, не могу вспомнить фамилию, заслуженно гордится своим главным творческим достижением — рекламным слоганом для, извините, презервативов: «Тоньше намёков, прочнее обещаний». И это, отдадим ему должное, действительно хорошо. Не презервативы хорошо, а вот это вот. Литературная составляющая.

Однако за любым талантом нужно ухаживать. Иначе — мускулы ослабеют, а вкус затупится. Именно это и произошло с либеральной общественностью, когда она, обзавидовавшись ватникам с их Бессмертным Полком, анонсировала собственный ответный супермегапроект. Почему, дескать, из всей 1100-летней истории России выбрали именно это событие для формирования новой российской идентичности? Это совершенно непонятно. Лучше бы провели акцию потомков лагерников «Бессмертный барак».

Ну, какая идентичность, такое и событие, это понятно. Непонятно, куда подевался литературный вкус. Ведь «бессмертный барак» — это просто-напросто смешно, само собой напрашивается на пародию. Вроде как «священный сарай». В сочетании высокого и низкого стиля низкое побеждает, высокое разрушается. Хотя бывают редкие исключения — например, «Вечный жид».

Наверное, изобретатели бессмертного барака тоже исключением стать пытаются. Да и что им ещё делать? Заключённых в лагере делят на отряды, — назваться «Бессмертным отрядом», что ли? Непонятно, о чём это… И потом, полк — это регулярная армия, а отряд — партизанщина. Полк победит. Тогда, может, «бессмертный лагерь»? Что-то туристически-пионерское получается… «Бессмертная зона» — и вовсе что-то из области популярной фантастики.

«Язык — дом бытия», — говорил Мартин Хайдеггер. Если явлению нельзя подобрать название, значит, оно «онтологически не прикреплено к бытию», — как тот же Хайдеггер сказал бы. Ну, то есть надумано, высосано из пальца. Не имеет под собой почвы.

«Как же, — возразят, — а сотни тысяч репрессированных и казнённых, погубленные жизни и судьбы — их не было?» Были, конечно. Но тут вот ведь какое дело. В каждой семье бывают скандалы, стыдные и горестные события. Однако отмечаем мы почему-то дни рождений и свадеб, а не «когда нас обворовали». Дорожить хорошим — свойство нормальной психики. Память о погибших в войне подкреплена пониманием, что жертвы были не напрасны. У каждой семьи свои горькие потери, но Победа — для всех общая, и поэтому в этот день мы объединяемся.

Объединяемся, вопреки жалко звучащим призывам либеральных общественников проводить День Победы келейно, в семьях, в домашней скорби.

А вот день памяти жертв репрессий провести так, как празднуем мы День Победы, никогда не получится. Тут действительно — у каждого своя боль и своя история. Ну, например, деда моего в 1936 году посадили, а потом в те же края сослали и бабушку. Он — студент, спортсмен, планерист, будущий лётчик, знал два языка, музицировал. Она — плохо понимавшая по-русски крестьянская девочка из раскулаченных, дочь поломойки. Они никогда бы не встретились и не смогли полюбить друг друга. Но, что называется, «дотянулся проклятый Сталин».

Выходит, если бы не репрессии, меня бы не было на свете, но что тут праздновать? И о чём жалеть…

Когда у человека радость, ему хочется поделиться ею с другими. Когда боль — он прячется, заползает в нору. Когда у нас праздник, либералам больно, вот они и не понимают, почему мы не хотим заползать в нору. Но зато когда нам больно, горько и стыдно, — у них праздник, их тянет на улицы.

Как в сказке про дурака, который смеялся на похоронах, и плакал на свадьбе.

Дурак, конечно, почитаемый фольклорный образ, но штука в том, что дурак хорош, когда он один. Дурак — принципиальный одиночка. Когда дураки идут маршем, это уже напоминает стадо баранов…

Фото: Алексей Дитякин/ ТАСС