«Бесполезно разговаривать»

Предупреждаю сразу: текст сколь объемный, столь и неформатный для обычной экономической публикации. Но дочитать его до конца нужно. Хотя бы для того, чтобы предметно представлять, как статусные представители российского экономического мейнстрима, окопавшиеся на околоправительственных методологических высотах, засоряют общественный интеллект ложными убеждениями. А заодно подталкивают нашу экономику ко второй за последние 25 лет катастрофе.

Экономист Дейдра Макклоски в «Риторике экономической науки» сказала, вчитайтесь: «Узкой, невежественной, антигуманистической, ненаучной экономической наукой легче управлять, чем любыми более качественными ее вариантами. Посмотрите, какой популярностью пользуется этот подход среди политологов, которые превратились в сборище третьесортных экономистов с самыми большими претензиями в экономической науке».

Да и вообще, народ, неприрученный очередной общественно-экономической религией, склонен вести себя ужасно плохо, поскольку мешает реализовывать сильным мира сего алчные, меркантильные, тщеславные интересы.

Развенчание способов извращенного преподнесения макроэкономических проблем современными российскими «светочами» от экономики потянет, пожалуй, на целую книгу. Потому не стану злоупотреблять вашим вниманием, остановлюсь на нескольких дискуссионных точках — институтах, монетизации экономики и инвестиционном климате.

О выгодах свободной торговли (кто-нибудь может внятно объяснить, в чем они?), волшебстве конкуренции (где взять деньги, чтоб купить хотя бы один из ста сортов колбасы, ведь о рабочих местах никто не думает?), тлетворном влиянии монополий (Нобелевский лауреат Милтон Фридман говорил, что из всех видов монополий — государственной, контролируемой частной и неконтролируемой частной — опасна лишь последняя) или рациональном поведении homo economicus (где получить инструкцию, как стать рациональным, то бишь разумным, особенно в мечтах?) как-нибудь в другой раз.

Институты

Институты, институциональная среда — это, по определению Нобелевского лауреата Дугласа Норта, правила игры, где игроками выступают организации, преследующие политические, экономические, социальные, образовательные интересы (здесь и далее автор ни в коем случае не отвергая значение институтов для современной экономики, призывает игнорировать стенания по поводу отвратительной работы российских институтов, якобы, являющейся главным препятствием для долгожданного экономического взлета). Нас интересуют в первую очередь политические, экономические и социальные институты, не так ли? Особенно политические, ведь демократия, как говорят, верный путь к процветанию.

Так ли это? Нет и еще раз нет. Известный экономист Элханан Хелпман в книге «Загадка экономического роста» после детального исследования теоретической сути вопроса написал, что «у нас нет ни хорошей теории, которая устанавливала бы связи между политическими институтами и ростом, ни надежных эмпирических доказательств существования таких связей».

Смельчак? Отнюдь. Скажу больше — у нас не то, чтобы нет «надежных эмпирических доказательств существования таких связей», наоборот, у нас есть «надежные эмпирические доказательства» отсутствия таких связей. В подтверждение приведу цитату из книги Ручира Шармы «Прорывные экономики. В поисках экономического чуда»: «В 1980-х годах 32 страны росли темпами выше 5%, и 19 из них (то есть 59%) были демократиями. В 1990-х годах из 39 стран с высокими темпами роста демократическими были 59%, а в 2000-х — 43%. Итог трех десятилетий: 52% из 124 быстрорастущих стран были демократиями».

А 48% - автократиями, добавим мы. И заметим, что Китай — мировой лидер экономического роста последних десятилетий — демократией уж точно не назовешь. Да что там, даже экономически образцовый Сингапур демократическим государством назвать сложно, достаточно вспомнить в каких жестких авторитарных условиях в 60−70-е годы прошлого столетия происходило становление этого государства.

Но, может, исследователи, постулируя отсутствие корреляции между политическими институтами и ростом, будут посрамлены, когда мы обратимся к выявлению зависимости роста не от политических, а экономических институтов?

И здесь мимо. Посмотрим на рейтинг Doing Business Всемирного банка за июнь 2014 года, учитывающий простоту и легкость регистрации предприятий, получения кредитов, налогообложения, защиты миноритарных акционеров, выдачи разрешений на строительство, присоединения к энергосетям и проч., то есть те самые экономические институты, плачевное качество которых, якобы, мешает России двигаться вперед семимильными шагами.

Из стран БРИКС самое высокое, 43-е место, занимает ЮАР. Россия на 62-м месте (кстати, Белоруссия с ее «диктаторским», как считают на Западе, режимом, на 57-й позиции). Китай на 90-м месте, Бразилия на 120-м, Индия на 142-м. По идее, российские темпы роста должны быть где-то на треть выше китайских, не говоря уже об индийских. Так ли это, поймем через абзац.

Далее обратимся к Индексу восприятия коррупции (Corruption Perceptions Index 2014) Трансперенси Интернешнл, здесь представленному в порядке ранжирования по рейтингу Doing Business: ЮАР — 67-е место, Россия — 136-е, Китай — 100-е, Бразилия — 69-е, Индия — 85-е. Следствием относительно низкой коррупции должны стать более высокие показатели роста экономик ЮАР и Бразилии по сравнению с Индией, тем более, с Китаем. И что?

А теперь посмотрим на темпы экономического роста стран БРИКС в 2014 г. (также в порядке ранжирования по Doing Business): Южная Африка — 1,4%, Россия — 0,5%, Китай — 7,4%, Бразилия — 0,3%, Индия — 5,6%.

Видите, корреляции — ноль. Ноль!

Деньги и инфляция

Еще один мейнстримовый фейк, для развенчания которого у многих часто не хватает аргументов. Приведу недавний тупиковый диалог председателя Федерального совета «Партии дела» Константина Бабкина (Б) и либерального «гуру» Евгения Ясина (Я), подсмотренный на странице Бабкина в одной из социальных сетей.

Б: Налоги бы снизить, политику ЦБ промышленники, с кем общаюсь, не понимают.

Я: Конечно, не понимают! Вам что? Кредиты дешевые давай! А не понимаете, что если денег в экономику дать, то будет инфляция?

Б: Бесполезно разговаривать…

Понятно, откуда ветер дует? Теренс Хатчисон еще в 1938 г. пророчески написал: «Самым пагубным явлением последних десятилетий для истинного ученого и для всей западной цивилизации в целом, можно считать рост псевдонауки, которая перестала быть уделом маньяков-затворников., но превратилась в массовую религию, всеобщую и воинственную. Тестируемость — единственный, приемлемый на практике принцип или отличительный признак, способный разграничивать науку и псевдонауку».

Позднее эту мысль подсветил Нобелевский лауреат Джордж Стиглер, сказавший, что у статус-кво, как правило, есть куча денег и власть для поддержания себя. Узкой, невежественной, антигуманистической, ненаучной экономической наукой легче управлять, чем любыми более качественными ее вариантами. Особенно когда руководители государства верят интеллектуальным жуликам на слово.

Что ж, тестируемость — так тестируемость. Ясин, а вслед за ним Кудрин, Набиуллина, Улюкаев, etc., из года в год повторяют мантру об инфляции, неизбежно возникающей вслед за увеличением денежной массы. Пути безынфляционного увеличения, например, через эмиссионное возмещение выданных госбанками кредитов реальному сектору под проектное финансирование, подробно рассматривать не будем ввиду очевидности: деньги пойдут на капитальное строительство, приобретение оборудования, возведение инфраструктуры и лишь потом на зарплату работникам — откуда взяться инфляции?

Остановимся на проверке ясинского утверждения.

В таблице 2.3 моей книги «Россия: сквозь санкции — к процветанию» приведены данные Всемирного банка о коэффициенте монетизации экономики (упрощенно — количества денег к ВВП). Книга вышла в 2014 г. и последние на тот момент показатели датировались 2012 г. В том году коэффициент монетизации экономики составил: в России — 52,5%, в Бразилии — 78,4%, в Индии — 79,5%, в Китае — 188,3%.

Согласно ясинской псевдотеории, наибольшая инфляция должна была случиться в Китае. Но вот незадача — инфляция в Поднебесной была наименьшей — всего 2,6%, тогда как в Индии — 9,3%, в Бразилии — 5,4%, в России — 5,1%. И еще: в 2004—2014 гг., то есть когда темпы прироста денежной массы были наивысшими, среднегодовая инфляция в Китае составила… всего 2,8%.

Очевидно, что Ясин и К в своих рассуждениях руководствуются нерелевантными монетарными подходами, главный из которых — умозрительная изолированность национальной финансовой системы от мировой. Экономика песочницы: если вам не нравится, что детки посыпают друг друга песком, просто уменьшите его количество, и проблема решится сама собой.

Во-первых, инфляция в России носит преимущественно немонетарный характер (тарифы, девальвация и проч.).

Во-вторых, российская финансовая система является открытой, несмотря на неконвертируемость рубля.

В-третьих, если вы хотите, чтобы песок из песочницы не высыпался (здесь подразумевается так называемый отток капитала), просто законопатьте дырки или, по примеру Китая, введите жесткие ограничения на трансграничное движение капитала, включая изничтожение незаконных финансовых операций. Слабо?

Слабо. С одной стороны, эти ребята будут и дальше зажимать ликвидность, поддавливая и курс, и инфляцию, как в замкнутой финансовой системе. А с другой — прогнозировать и соглашаться с оттоком капитала, что свидетельствует о наличии в России открытой финансовой системы.

Ах да, «правильные» модели — игрушечная экономика, имеющая крайне мало общего с реальностью по причине многочисленных ограничений, допущений и условностей! Не зря же еще в 1982 году наш бывший соотечественник Нобелевский лауреат Василий Леонтьев написал: «В наши дни добрая половина статей в престижных экономических журналах преодолевает земное притяжение». Да, в моделях все верно, но как же повезло китайцам, что в начале реформ о моделях они забыли!

Это не экономика, господа, это шизофреника.

Инвестиционный климат

Два слова об инвестиционном климате, что в России перманентно плох. Здесь за неимением места рассмотрим всего один аспект — обменный курс рубля. Скажу сразу: стабильность курса национальной валюты является ключевой характеристикой инвестиционного климата в любой стране.

Предположим, приходит к нам иностранный инвестор и при курсе 35 руб./$1 начинает завозить оборудование, приобретать материалы и комплектующие, словом, вкладываться в организацию нового производства. Пока суд да дело, курс подскакивает до 70 руб./$1, и перед нашим бедолагой встает неразрешимая задача: как при таком курсе выпустить конкурентную по цене продукцию для российского внутреннего рынка (издержки-то в иностранной валюте) и после проблематичной реализации направить хоть какую-то часть выручки на погашение валютных вложений.

Эти риски внешние по отношению к инвестору, а потому он сделает все, чтобы их минимизировать: отправится в другую юрисдикцию с более предсказуемой курсовой политикой. Где курс не зависит от долгового кризиса в Греции, снятия санкций с Ирана или продажи стратегического запаса нефти в США. Современная Россия — пожалуй, единственная страна в мире, где курс национальной валюты напрямую зависит и от глобальных политических событий, и от финансовой нестабильности в отдельно взятых государствах, и от колебаний нефтяной конъюнктуры.

Наконец, о привлечении иностранных инвестиций (эти пустые фразы мы слышим уже не первый десяток лет). Снова практический тест. В 2005 г. индийские экономисты Ишвар Прасад, упоминавшийся выше Рагурам Раджан, а также Арвинд Субраманьян (к слову, Раджан в 2003—2006 гг. занимал должность главного экономиста МВФ) опубликовали статью «Парадокс капитала», где представили темпы экономического роста развивающихся стран в 1970—2004 гг. в соотношении с притоком иностранных инвестиций. Оказалось, что во всех без исключения странах экономический рост с опорой на внутренние сбережения происходил быстрее по сравнению со странами, сделавшими ставку на привлечение иностранных инвестиций, в основном, как потом выяснялось, спекулятивного свойства.

Знают ли об этом исследовании наши великие псевдоученые? Вряд ли. Да и зачем? Для них важно, чтобы руководство страны об этом не узнало.

Секта

В современной России мы имеем дело с целой сектой статусных псевдоэкономистов. С сектой, привыкшей думать о жизни как о классной доске. С сектой, угождающей власти посредством пригодного наукообразного обоснования ее устремлений притупить бюджетную остроту текущих проблем. С сектой, не упускающей случая решать собственные бизнес-вопросы.

Дейдра Макклоски, конечно же, права, когда говорит, что «хорошей науке нужны не хорошие методологии, а хорошие ученые — то есть честные, высокоморальные, усердные». Но это хорошей науке, подкорректируем ее мы. Плохой все перечисленные качества и прочие добродетели ни к чему: алчность, тщеславие, двуличие — вот что сегодня востребовано в тесном мирке российских лжецов от экономики.

Как мы можем противостоять людям, ведущим страну в пропасть, какой должна быть линия поведения? Безусловно, можно дождаться очередного социально-экономического краха и надеяться на прозрение вождя (вариант — на дворцовый переворот), но это пассивная тактика. Активная направляющая коротко может быть такой.

Во-первых, спорить с адептами секты бесполезно. Да это и не нужно — ваш автор неоднократно сталкивался с ситуацией, когда после пары возражений сектанты скатывались к argumentum ad hominem, переходили на личности. Убеждать, разговаривать нужно не с ними, а с людьми. Делать это раз за разом, до тех пор, пока невежественность псевдолиберальной гоп-компании, вопиющее несоответствие их теоретических заклинаний практике станет вызывать саркастический смех.

Во-вторых, если уж возникла дискуссия, нельзя позволять оппонентам уходить от разъяснения очередной сомнительной мантры. Да, мы ничего не понимаем, так объясните, а заодно раскройте нам глаза, почему теория расходится с эмпирикой. Это не оборонительная позиция, это прессинг на чужом поле, натиск, неприемлемый для тех, кто любит рассуждать обо всем, лишь бы быть в медийном пространстве.

В-третьих, неравнодушные, думающие люди должны стать здоровыми скептиками. Экономика — наука не столько прогнозирующая (как говорил классик австрийской экономической школы Людвиг Мизес, предсказывать экономическое будущее «за пределами возможностей смертного человека»), сколько объясняющая. Как медицина, история или философия. Хватит верить сказочникам на слово, пусть потрудятся обосновать собственные утверждения. «Мы хотим знать», что ж здесь зазорного?

Нам всем нужно поддерживать друг друга. Нас, умеющих отличить правду от лжи, немало, но мы разрозненны, чем пользуются, часто при помощи лести, посылов или подачек, наши идеологические противники. Иначе задавят (забанят) поодиночке.

И еще нужно думать о молодежи. Скоро эти ребята будут уверены, что шизофреника — это и есть экономика.