Очкарики

Тот случай, когда судят человека, а я не помню, знаком с ним или нет. Кажется, знаком; оценивая свое участие в московской светской жизни тех лет, я понимаю, что мы обязательно должны были где-нибудь видеться. На каком-нибудь «фэпнике», например, то есть на летней вечеринке Фонда эффективной политики, или на вручении журналистской премии «Правый взгляд», или на каких-нибудь дебатах в «Билингве», или на «Русском марше» — да мало ли где. Этих очкариков, военных историков, или читателей Дугина, или не Дугина, а, не знаю, наоборот, Грамши, но в любом случае юных интеллектуалов той степени юности, когда единственная прочитанная ими книга открывала им разгадки ко всем существующим тайнам — таких людей примерно тогда, в середине нулевых, начала массово рекрутировать администрация президента не столько из соображений приносимой этими людьми пользы, сколько из опасений, что если не администрация, то кто-то другой их обязательно рекрутирует, и тогда уже хлопот не оберешься.

Кто попроще — тех отдавали в молодежные движения, а очкарики как раз терлись вокруг всевозможных аналитических учреждений, что-то писали, что-то мониторили, ходили важные, компенсируя этой важностью свои копеечные зарплаты. «Я работаю в администрации президента», — сколько раз я слышал такое от каких-то совсем маргинальных трудящихся, вся работа у которых была — прочитать мой ЖЖ и отправить по инстанции докладную о том, что сегодня пишут мои комментаторы. Но такой работой ведь не похвастаешься, и они сами придумывали себе воображаемую работу, находили в новых речах Путина какие-то словечки из своих аналитических записок, называли себя авторами самых нашумевших кремлевских идей, Суркова называли «начальник», а чекистов — «соседями». Но отличить самозванца всегда было просто. По вытянутому свитеру, по билетику на метро, по просьбе угостить пивом, потому что, вот беда, именно сегодня забыл свою золотую кредитную карточку дома. Они были очень смешные, эти блогеры, изображавшие чиновников. Были смешные и понимали, насколько они смешные, и мечтали вырваться из этого смешного пространства, уйти во что-то серьезное и по-настоящему важное, чтобы не просто перестать нуждаться в угощении пивом, а пить пиво в таких местах, где ты никогда их не встретишь, потому что туда пускают только по пропускам. И вот на этом этапе с кем-то что-то и происходило, то есть видишь человека, а он уже прямо на новой машине, или одет как-то серьезно, или еще что-то, но это в любом случае было какое-то нетипичное везение, типичное было — когда человек уезжал надолго из Москвы, кто в Киев, кто в совсем какие-то дальние регионы, создавая в них удаленные «селигеры» и надеясь остаться там хотя бы вице-губернатором, но вице-губернатор — тоже мечта, а в реальности чаще бывало, что политическая карьера упиралась во что-нибудь совсем мрачное, кого-то били, кому-то угрожали, и когда они писали об очередном убитом нацболе, что это политика, деточка, здесь могут убить — они ведь о себе самих писали, потому что это их судьба в политике была именно такая — чем успешнее карьера, тем мрачнее и сомнительнее люди, с которыми приходится взаимодействовать. На первом, самом простом уровне, тебе улыбается симпатичный чиновник, а уже на втором с тобой разговаривает настоящий бандит. Приятно ли работать с бандитами?

Илья Горячев, человек, которого теперь судят по делу «Боевой организации русских националистов» — думаю, очкарик, который вышел на второй уровень. Политический юноша, один из множества мобилизованных сурковщиной десять лет назад — может быть, самый успешный из всех людей своего тогдашнего круга. Он мог, как многие из них, до сих пор ездить с высунутым языком по региональным выборам, модерировать круглые столы на очередном форуме «Территория смыслов», издавать журнал «Метрополь», прокладывать велодорожки и прочий урбанизм, мог осесть в онлайн-издании «Взгляд», или в агентстве «Регнум», которое теперь, между прочим, сидит в бывшей студии «Дождя» на «Красном октябре», или в новой «Ленте.ру». Он мог делать футболки с Путиным, или заниматься продвижением бренда «вежливых людей», или уехать в Новороссию, или в Костромскую область участвовать в праймериз демократической коалиции. Список возможностей, открытых для людей этого круга, очевиден и неизменен. Из тех, о ком что-то нам известно, из тех, чье имя не растворилось в кэше поиска «Яндекса» по блогам, Горячев — может быть, единственный, кого уже никто никогда не забудет, потому что в любой политике есть простые и понятные вещи, обеспечивающие попадание в историю навсегда. Дело БОРНа и родственное ему дело Маркелова и Бабуровой — это уже история, и Горячев уже в ней, независимо от того, осудят его или оправдают.

Это уже факт политической истории России: в середине нулевых годов власть, озабоченная ростом националистических настроений, пыталась создавать лояльные и подконтрольные ей националистические движения. Результатом этих игр стали реальные политические убийства и реальные пожизненные приговоры. Дело БОРНа, полагаю, показало, как выглядит настоящая «успешная» политическая карьера для очкарика, решившего поиграть с Кремлем — вот так она и выглядит, и менее удачливые коллеги Горячева по молодежной политике середины нулевых должны сейчас благодарить Бога за то, что им не повезло, и что присяжные судят не их, а его. По-другому быть не могло. В непрозрачной, несменяемой и неподотчетной политической системе всегда обнаруживается потребность в сомнительных, а потом и в несомненных с точки зрения системы действиях вплоть до политических убийств.

Нечестно и несправедливо относиться к делу БОРНа как к частному эксцессу каких-то частных лиц. Частные эксцессы выглядят совсем иначе. Нет, я не хочу, как это часто принято, называть Горячева и его друзей жертвами — они, безусловно, не жертвы. Просто они первые ученики, то есть буквально те, кто раньше и успешнее других приходит к решению, запрограммированному задачником.

Но первых учеников не бывает без учителей, и это принципиальный момент. Если судят систему, то почему фамилия обвиняемого — Горячев?