О чем главы России и США договорились в Нью-Йорке?
Путин не мраморная статуя, не истукан, которому надо поклоняться. За 15 лет у власти в стране, в которой власть в последнее время была полностью дезавуирована, он прошел большой эволюционный путь — так говорят сторонники. Противники считают, что это было мимикрия и приспособление под ситуацию, конъюнктуру. Значение Путина для страны будет понятно после. Именно этот вопрос: что будет после него и важней всего.
Первоначально — человек без лица, которого нам завещал уходящий в маразме Ельцин. Он раскрывался не сразу, возможно, и сам не сразу понял всю ситуацию, куда попал. Но постепенно из ставленника он вырастал в правителя и развивал тонкий слух на запросы масс.
Безусловно, Путин любил ту страну, которую растоптали на его глазах, но его становление пришло в момент ее увядания, и потому он до конца не верит, что ее можно было спасти и, видимо, считает ее строй нежизнеспособным. Он любил ту страну и потому опасается больших потрясений. Он все знает о феврале 17-го и о 1991 годе и поэтому считает, что любую вспышку можно уложить в линию и растянуть ее в длительный процесс.
Он никуда не торопится, ему некуда спешить, ведь все цели, которые ставятся — на дистанции вытянутой руки, а дальше — пустота и неведение. Он не направляет течение реки, не жаждет поворота течения рек, а сидит на берегу и внимательно наблюдает, что по ее водной глади понесет. Наблюдает и учится, развивается в своей рефлексии. Возможно, он полный фаталист. Но это лишь догадки, лишь вопрос.
О чем главы России и США договорились в Нью-Йорке?
Он никуда не торопится, потому что он пришел для истории. Он живет не реакцией нашего дня, а думает, как это все уложится и отразится в истории. Еще в 2006 году Владислав Сурков говорил молодым литераторам, что вся их команда пришла, чтобы оставить след в истории. Но вот тут-то и проблема, что он настолько приподнялся над картой будня, его берег выше над рекой, что история для него — это не будущее, а уже прошлое. Будущее воспринимаемое в сюртуке прошедшего.
Прошлое — это формат страны, сверстанный после 91 года. Он готов поработать над его фасадом, придать ему блеска, усилить фундамент, надстроить внушительную мансарду и даже рядом беседки повтыкать. Но кардинально менять конструкцию системы, а уж тем более ее сносить — не готов. Но сносить надо, и он сам знает, что надо сносить, но при этом опасается, что будет еще хуже. Он видел распад империи и за минусом вражеских козней думает, что распад этот произошел совершено естественным образом. Он верит про возвращение на естественный путь развития, с которого свернула страна в октябре 17-го года. Верит в капитализм.
В этом его самая большая ошибка и ловушка, которая может обернуться тупиком. Один мой друг сказал, что он разуверился в Путине, когда тот сказал, что не будет пересмотра итогов приватизации. А значит, общество и дальше будет развиваться на фундаменте тотальной несправедливости. До поры. Вот право Васильевой, право Сердюкова — это ведь вопрос не беззакония. Это капитализм, дружок. И покуда он будет, такие права будут устанавливаться постоянно. Он думает, что мы вступили на естественный и эволюционный путь развития, но мы отброшены на сто лет назад в практически кастовое общество. Но ведь очевидно, что капитализм здесь в гостях, это нанятый и нелепый гастарбайтер, который здесь подвизался, чтобы выстроить коттедж у себя на родине. Рано или поздно он смоется или его вышлют. Суверенная России и капитализм — это конфликтующие понятия, с позиций капитализма страна неэффективна, нецелесообразна.
Этот отброс назад не дает нам адекватно взглянуть в будущее. Вообще кто-нибудь говорит сегодня о будущем?.. Наше будущее — темно, наше будущее — это страх. Из-за этого страха мы закрываем на него глаза.
Путин — это кентавр советской ностальгии и уверенности в капиталистическом устройстве мира. Его путь — это путь разочарований, а потому он фаталист. Скоро он разуверится в капитализме, скоро поймет, что в этой системе не сделать автономную, суверенную страну… Но эту задачу, этот вопрос передаст по наследству дальше.
А ведь вопрос о будущем может быть очень прост: что будет после, что будет после Путина? Кому придется решать это главный вопрос? Сам-то он знает, что все в один момент может разлететься в тартарары. Он наблюдал это в 91 году. Что не понадобится ни бомб, ни снарядов, чтобы все уничтожить. Что генералы, которые сейчас посылают самолеты бомбить террористов в Сирии, в какой-то момент просто потупят взор и потянутся на пенсию, растить крыжовник, кто-то выбросится из окна. Что сами летчики уйдут в коммерцию, сказав себе, что их обмануло государство и ему они ничего не должны. Записные патриоты у кормушки будут дербанить эту кормушку, а патриоты без кормушки потянутся в столицы с челночными сумками. Он все это знает, он столько раз разочаровывался, что мало верит в людей, он все больше фаталист. Поэтому он сам задает себе вопрос: что будет после и пока не может найти для себя ответа, как и не может окончательно избавиться от ветхих риз России формата 91-го года.
Он все знает, что следующий за ним также будет ездить в Орду за ярлыком, но там уже не будет хамить, а, наоборот, активнее встраиваться в мировое сообщество. И Орда будет наказывать, Орда злопамятна, она не спускает хамство и неподчинение, и новый может это наказание смиренно принимать. Орда понимает только силу, а сила в правде, а наша правда — автономия и полная независимость от Орды.
Александр Прохоров: портрет самого яркого итальянского политика
Путин — фаталист, он ничего не знает о будущем, ведь привыкший разочаровываться, он готов допустить его любые варианты развития, и потому он надолго не планирует. Он сидит на берегу и смотрит на водную гладь, при этом вполне допускает, что завра здесь все разольется. Для него это будет очередная трагедия, но он не знает, как эту трагедию предотвратить. Возможно, он в своем фатализме считает, что за ту историю уже не отвечает и там будет ее глава для других.