«Люди мне ошибок не прощают…»

Вспоминая людей пролетевшей эпохи, критики обычно указывают на различные, по их мнению, прегрешения своего персонажа. Судят с позиций сегодняшнего дня, забывая о духе прошедшего времени и сопутствующих ему реалиях. А они требуют особого подхода к личности. Чтобы понять и, возможно, оправдать.

Поэтесса Маргарита Алигер не избежала упреков и при жизни — «Люди мне ошибок не прощают. / Что же, я учусь держать ответ…», — и после смерти. Винят в том, что она пользовалась вниманием советской власти, была читаема и почитаема. Регулярно издавались сборники произведений Алигер, по ним ставились пьесы, создавались музыкальные произведения. Но ведь было это не за преданность режиму, а по заслугам!

Другой укор Алигер — поклонение Сталину. Во-первых, она — лауреат премии имени вождя 1943 года за поэму «Зоя» — о легендарной Космодемьянской. Во-вторых, отказалась вычеркнуть упоминания о Сталине в произведении, которое готовили к переизданию во время оттепели.

Ну и что? В чем прегрешение человека, чье творчество оценили так высоко? Сталинская премия была высшим критерием, наградой исключительной, абсолютной. Кстати, весь гонорар Маргарита Иосифовна перечислилана вооружение Красной Армии.

Понятно, почему Алигер не позволила вычеркнуть из своей поэмы упоминания о Сталине. Она же не солгала, так вождя воспринимали многие: «И повсюду Сталин говорил медленно, спокойно и негромко…»

Но потом его имя стали произносить с другой интонацией.

«Я знаю оценку, данную Сталину и его деятельности историей, и этим я сегодня отличаюсь от Зои, — говорила Алигер. — Такого различия не было между нами, когда писалась поэма, и я не считаю себя вправе корректировать ее теперь с высоты своей сегодняшней умудренности».

Убежденность Алигер оставалась незыблемой. Впрочем, не одна она, а миллионы людей верили пропаганде, были убеждены, что Советский Союз — самое лучшее, самое справедливое место на земле, а Сталин — великий и мудрый.

То, что Алигер не отступила, не сдала своих позиций, как в случае с «Зоей», вызывает уважение. К тому же для этого нужна была немалая смелость. Иные ее коллеги кромсали свои произведения и со страху, и из-за конъюнктуры. Хрущев же был ох, как крут, когда кто-то осмеливался идти ему наперекор. Он грозил писателям, что «если они не так будут вести себя, то он их сотрет в порошок».

На встрече с литераторами в мае 1957 года Никита Сергеевич орал на Алигер так, что стены тряслись: «Вы — идеологический диверсант! Отрыжка капиталистического Запада!» «Никита Сергеевич, что вы говорите? — возражала ошеломленная Алигер. — Я же коммунистка, член партии…» «Лжете! — безумствовал Хрущев. — Не верю я таким коммунистам!»

Хрущеву нашептали, что альманах «Литературная Москва», где были опубликованы произведения Анны Ахматовой, Николая Заболоцкого, Бориса Пастернака, Марины Цветаевой, Виктора Шкловского, Сергея Антонова и самой Алигер, — «вредная книга».

Первый секретарь ЦК КПСС был ознакомлен лишь с фрагментами альманаха, которые приготовили его помощники. Они намеренно подобрали такие места, чтобы разозлить вспыльчивого шефа. И не ошиблись в своем мерзком расчете.

Гордая Алигер не стала заискивать, каяться, а просто ушла с глаз долой Хрущева и его свиты…

Спустя годы, уже на пенсии, ознакомившись с полным текстом альманаха, Хрущев пожалел о своей выходке — никакой крамолы в «Литературной Москве» не было и в помине.

«Последний раз я виделся с Хрущевым, когда он был уже на покое, — рассказал Евгений Евтушенко. — И первое, что он сделал, когда я к нему приехал, это просил передать свои извинения всем тем писателям, с кем он вел себя недостойно и грубо, особенно Маргарите Алигер».

К слову, Евтушенко называл ее «на редкость светлым человеком».

Вернемся к поэме о легендарной партизанке.

«Работала я самозабвенно, и работа очень помогала мне в трудное лето 1942 года, — вспоминала поэтесса. —  Но конец работы не только не стал для меня радостью, но, наоборот, вверг меня на некоторое время в сложное и тяжелое душевное состояние. Мне не скоро стало ясно, что и гибель Зои я пережила почти физически…»

Это видно по тексту:

«Жги меня, страдание чужое,

стань родною мукою моей.

Мне хотелось написать о Зое

так, чтоб задохнуться вместе с ней.

Мне хотелось написать про Зою,

чтобы Зоя начала дышать,

чтобы стала каменной и злою

русская прославленная мать…"

В сороковые годы появились конфеты (!) с изображением Космодемьянской. Дурость несусветная! Как пишет в своей книге «Вокруг Ордынки» протоиерей Михаил Ардов, «Алигер вступилась за честь своей героини и добилась того, что конфеты с изображением злосчастной партизанки из продажи исчезли».

Алигер была вхожа в дом отца протоиерея, писателя Виктора Ардова, где часто гостевала Ахматова. Ее разговоры, впечатления записывал хозяин. В своей книге «Вокруг Ордынки. Портреты» Ардов-младший приводит фрагмент из тетради отца:

«А способность у нее проникать в глубь литературных произведений такова:

Маргарита Алигер пришла к нам и прочитала Анне Андреевне новую свою поэму о любви к покойному мужу (композитор Константин Макаров, убит на войне). Читка шла с глазу на глаз.

Анна Андреевна сказала так: в этой поэме тот недостаток, что посвящена она и толкуете вы об убитом муже, а думаете о другом человеке и любите сейчас этого другого.

Алигер была поражена и признала, что это — правда".

Возможно, Ахматова ее в мыслях осудила. Но стоило ли? Получив «похоронку» Алигер написала пронзающие душу стихи «С пулей в сердце я живу на свете…»:

" — Как же ты не умерла от пули,

выдержала огненный свинец?

— Я осталась жить,

не потому ли,

что, когда увидела конец,

частыми, горячими толчками

сердце мне успело подсказать,

что смогу когда-нибудь стихами

о таком страданье рассказать…"

Несчастий на жизнь Маргариты Иосифовны выпало сверх всякой меры. Она похоронила маленького сына, на фронте погиб муж, умерла старшая дочь Татьяна. Застрелился писатель Александр Фадеев, отец другой дочери — Марии. Потом ушла из жизни и она. Младшая дочь, как и отец, покончила собой…

Каково ей было жить с такими горестями? Описать невозможно…

Между прочим, Ахматова называла ее Алигерицией. По аналогии с тигрицей? Не иначе как за твердость, волевой характер.

Алигер не только славила, воспевала советскую действительность. Она оставила чудесные лирические строки. Например, такие:

«Не лишай меня права тебя ревновать,

задыхаясь от каменной муки.

Прикажи мне уйти для того, чтоб узнать

освежающий холод разлуки.

Иль тебе непонятно, что значит любовь,

от которой нам некуда деться?

Это легкое тело, тяжелая кровь

и крылатое светлое сердце.

Это раннее утро и ранящий нож,

разрезающий душу на части.

Это храбрость и страх, это пламень и дрожь,

униженье, величье, и честность, и ложь,

из которых слагается счастье".

В одном из писем она признавалась: «Мне сладко мучиться, сладко дуреть от подступающих стихов».

Алигер — не только поэтесса, но и прозаик. В 1980 году вышла ее повесть «Тропинка во ржи. О поэзии и поэтах». Это — полотно, запечатлевшее людей, составивших цвет советской литературы. С ними Маргарита Иосифовна была дружна, пережила боль и радость. В числе ее персонажей — Самуил Маршак, Илья Эренбург, Корней Чуковский, Ахматова, Александр Твардовский, Эммануил Казакевич, Михаил Светлов, Константин Симонов, Леонид Мартынов. «Тропинка во ржи» — не только воспоминания о коллегах, но и зеркало собственной жизни…

Лев Аннинский в очерке «Война. Женское лицо» писал об Алигер:

«До 1992 года суждено дожить, до времени, когда сама партия побежит из-под своих знамен…

Чем спасать душу?

Тем, что коммунизм жив за рубежами «моей земли, моей твердыни»? Да, тамошние помогают держаться: Неруда и Арагон, Ибаррури и Че Гевара. Тени Димитрова и Альенде… «Жолио-Кюри, Барбюс и Жорес, Поль Элюар, Ланжевен и Торез…» Стены кладбища, где французы сумели сохранить прах Революции. Стены Бухенвальда, где казнили коммунистов немецких…

А тут что же? Ведь «жизнь моя — всего лишь весть из России, из России…»

Старый дом, что же нам остается с тобой?

Навсегда отгремел наш проигранный бой…

Если все, чем мы жили, всего только сон,

отчего же так жаль, что кончается он?"

Незадолго до своей трагической гибели в 1992 году она писала: «Может быть, и нынешние свои годы я опишу интереснее, подробнее и объективнее когда-нибудь поздней, если сумею не просто дожить, а прожить и проработать эти отпущенные мне годы так, чтобы обстоятельства моей жизни могли еще интересовать людей».

Но — не успела.

Остались строки Маргариты Алигер, запечатлевшие талант.