Память жертв на качелях истории

Все-таки очень странная ситуация связана с нашей памятью о недавней истории. С одной стороны, мы клеймим 20 век, страшимся его, а с другой — чуть ли не идеализируем, говорим о нем как о высшем взлете отечественной цивилизации. С одной стороны, нынешняя пропаганда и масс-медиа играют на ностальгии к советскому прошлому, а с другой — нам постоянно твердят, что преступный строй пришел преступным путем, а Россия в это время пребывала в оккупации чужеродного, при этом истинная она безжалостно истреблялась, как и ее генофонд. Да так, что чуть было не остался на Руси только один «красный» человек — совок.

Возможно, это такой пример нашей толерантности к советской истории: мы ее и ненавидим, и любим, говорим как о преступлениях, так и о взлетах и достижениях. Но беда в том, что от подобной толерантности до общественной шизофрении один шаг. Подобные крайности лишь раскачивают исторические весы и ровным счетом ничего не дают для понимания.

Общество до сих пор вязнет в разговорах об этом прошлом. До сих пор сидят в мозгу элементы пропаганды, которая развертывалась, чтобы уничтожить тот строй. Любой ценой. Когда элементы правды замешивались в особый постмодернистский компот с откровенной ложью и идиотизмом, чтобы создать ощущение бесконечно порочного, преступного, черной ямы российской истории.

Те клише до сих пор работают и активно подпитываются. До сих пор внедряется идея, пусть и не так явно, что советское — это преступное, утопический проект насилия над природой и человеком, изначально нежизнеспособный и державшийся только ценой крови, большой крови. Этакий гигантский вампир на глиняных ногах. То и дело проскальзывают сопоставление советской России с фашистской Германией. Сталина с Гитлером. И тут хочешь — не хочешь, будешь задаваться вопросом: а стоило ли удерживать Ленинград, оправдана ли была его блокада. Если нет разницы. Если оба хуже.

Мы до сих пор питаемся тем компотом, который искривляет и извращает наше прошлое, ведь реальность, в которой мы живем — это последствие 1991 года, и она держится именно за счет этого противопоставления.

«Украина не Россия» — утверждают наши соседи, и мы качаем головой: ну нельзя же строить что-то на отчуждении. «Российская Федерация — не Советский Союз» — привычно твердим мы и вовсе не замечаем порочности нашего суждения.

Именно в 1991 году, когда на обломках создавалась новая страна, был установлен всероссийский день памяти жертв политических репрессий. Последующая реальность так и развивалась: все что угодно, только не эти ужасные репрессии. Вот все и смиренно терпели, лишь бы не новый 37-й. Но постепенно конкретика рассеялась, и эти политические репрессии стали синонимом советского. Здесь всё и все под одну гребенку. Никто и не собирается отличать жертв от обыкновенных уголовников, от настоящих преступников. Зачем тут вообще различать, если строй был преступным? Так и нынешние коррупционеры в недалеком будущем при особой смене курса вполне могут пойти за жертв путинского режима.

Этот день у нас связывают с исторической памятью, говорят об уроке памяти, который нельзя забывать, чтобы не допустить подобное. Но вот тут то и возникает вопрос: почему так выборочно? Или мы так боремся с советским, опять строим новое на отчуждении от прежнего?

Сейчас по аналогии с «Бессмертным полком» начали активно рекламировать акцию «Бессмертный ГУЛАГ», которая намечена на 30 октября. Конечно же, найдутся умные головы и заведут вновь сказку про белого бычка и про ГУЛАГ как настоящее существо России, непреходящий топос ее истории, который в веках принимает разные формы. Умным головам без этого никуда, только через эти сказки и побасенки они могут сойти за умных…

Если поразмыслить, то чем отличается наша память о жертвах репрессий от украинской темы Голодомора, которая нас всех возмущает. Там политика, говорят. А разве у нас не политика? Разве не очередные качели истории в силу новых политических реалий, победивших в 91-ом, взявших верх едва ли легитимным путем?

Но если быть до конца последовательным, то почему бы не отмечать память жертв князя Владимира, который, как многие твердят, чуть ли не насильно крестил Русь, а Невзоров и вообще заявляет, что это Красное Солнышко нашей истории был жуткий маньяк и преступник. Хорошо, что нам не довелось жить в то чудовищное время…

Ну и далее по списку можно расписать памятными датами бесконечный трупный ряд и мартирий отечественной истории. Классический пример — Иван Грозный. За бояр, за знать, за патриарха Филиппа, за опричнину, за избиение Пскова и Новгорода. А после него за смутные времена не пора ли покаяться перед польским и литовским народами, помянуть их жертв нашей дикости. А ведь хотели-то всего — оевропеить нас, ввести в европейскую семью народов.

Потом можно обозначить особую дату в память жертв никонианской реформы. Вспомнить все Петру Великому. За бороды, за Петербург на костях (здесь можно ввести еще и городскую памятную дату), за тех же старообрядцев, рассеянных по стране и самосжигаемых. Старообрядческий Холокост — разве не звучит?..

Вспомнить жертв крепостного права. Это вообще особая тема. Для особо затейливых исторических конспирологов и герменевтов здесь можно провести прямую линию к жертвам советских репрессий. Извечное русское рабство, приводящее к большой крови, ну и так далее по известной схеме.

Много чего можно вспомнить про каждого отечественного князя, царя, императора, генсека. Правление всех их можно почтить памятью о жертвах, успевай даты подбирать.

Но почему мы, вспоминая о жертвах советского периода, стали мало говорить о жертвах царизма? Лишь слышим и читаем, что бомбисты убили императора-освободителя, после, ставшего вдруг прекрасным реформатором, Столыпина. Он — белый и пушистый.

А было или нет, к примеру, Кровавое воскресенье? Расстрел мирной демонстрации в Питере. Сотни убитых и искалеченных в центре европейской столицы. Не было этого потока крови, закружившего вихрь революции в России, или все-таки был? Или только книжная пасторальная Россия, которую мы потеряли в результате 17-го года?

Но ведь сейчас в силу политической конъюнктуры привыкли рассуждать, что убийство семьи священномученника царя Николая стало тем преступлением, которое ввергло страну в водоворот преступлений.

Мне отмщенье и аз воздам.

В истории на самом деле действует этот принцип. Даже империи рушатся за грехи. Но почему отправная точка трагедии не массовое убийство в 1905 году, которое ложится на этого будущего святого? Или это другие жертвы, которые не вписываются в нынешнюю конъюнктуру. Если мы такие ревностные борцы за историческую память, то почему бы нам о том событии не вспоминать, не черпать из него уроки, не снять о нем фильмы и сериалы? Разве Гражданская война не стала следствием того расстрела? А репрессии? Мне отмщенье и аз воздам.

Если мы такие искренние и правдивые, то давайте наряду с политическими репрессиями и о Кровавом воскресении говорить. Наряду с «красным» террором не забывать и о «белом». Говоря об октябре 17-го, вспоминать и про февраль, если не хотим правдиво разбираться, кто на самом деле развязал Гражданскую войну.

Если же мы примем Кровавое воскресенье, то следует ли из этого, что должны тут же категорически заклеймить правление Николая II, а то и вообще назвать весь русский царизм преступным? Тогда и убийство в Екатеринбурге будет судом за преступления. Тут можно много накрутить и накручивали в свое время, но сама подобная логика ущербна, она дробит историю, насилует ее.

В 20 веке вообще каждого руководителя страны можно притянуть за кровь и не одного только тирана Сталина. Что не вождь — то топор. Хрущева за события в Новочеркасске. Брежнева, например, за Афганскую компанию. Горбачева — за порубленные виноградники и, естественно, за трагедию развала большой страны. Ельцина за девяностые. Разве в них крови было меньше, чем в сталинские годы? Чем оправдывались трагедии тогда? Реформами, любой ценой не допустить возвращения советского. За ценой не постояли тогда. Но почему-то никому и в голову не приходит мысль учредить день памяти жертв девяностых, печальную дату развала СССР.

Путину можно предъявить закручивание гаек с вентилями той крови и трагедии девяностых, а также гибель либеральных надежд. Но у него еще все впереди. Знатоки и любители истории, а также почитатели исторической памяти ждут от него крови, чтобы вписать в общую традицию. Ждут. Лишь бы оступился, лишь бы пустил, хоть бы нос кому разбил. Не зря страждущие так вцепились в гибель молодого контрактника на авиабазе в Сирии. Деятели, выводящие кровавую линию истории, иначе ее не воспринимают.

Никто не призывает к беспамятству, к забыванию. Но разве на самом деле как-то связаны с памятью, исторической правдой эти качели, на которых нас раскачивают. Не правда это, а конъюнктура, победившая в 1991 году. Разве это не есть та самая фальсификация истории? Правда же — это любовь и понимание.

Мы пестуем стереотипы. Удобно и просто привязать все советское к политическим репрессиям. Но как тут познать себя? Самое примечательное, что вскоре после этого дня нам предлагают отмечать День народного единства. Если вспоминают народное ополчение Минина и Пожарского, то давайте и жертв репрессий того времени найдем.

История не катафалк с трупами. А если мы ее будем таковой воспринимать, то эти трупные яды отравят настоящее и поставят под сомнение будущее.

Так выходит, что мы все последнее время силимся доказать, даже на бессознательном уровне, что здесь ад. А здесь не ад, здесь жизнь — поле битвы. И этих битв нам еще много предстоит.