Суверенное право на юмор

В первые часы после серии парижских терактов российские соцсети отреагировали на них двумя основными способами. Первая большая группа пользователей в разной форме выражала горячее сочувствие жертвам трагедии и французам вообще, представители второй, нередко в принципе солидаризируясь с сочувствующими, спрашивали при этом: «А что теперь нарисуют Шарли Эбдо?». Несмотря на то, что обозначенные позиции прямо друг другу не противоречат, сочувствующие, среди которых была официальный представитель МИД РФ Мария Захарова, горячо налетели на вопрошающих, угрожая даже блокировками. Основных мотивировок негодования было, опять же, две.

Первая, предельно иррациональная, из серии «нельзя потому что нельзя». Это слегка странно, ведь сам «Шарли» доказал нам, что нет никаких «нельзя потому что нельзя», и даже «нельзя потому что A, B и C» нет, можно все. На этом фоне попытка показаться святее, моральнее и чище славной нации балагуров выглядит уже не христианским смирением и всепрощением, а скрытой гордыней, «смотрите, насколько мы лучше их, они вон как, а мы — все равно отвечаем добром и сочувствием», что, в общем-то, тоже грех. Я уж не говорю, что в полемическом запале спорщики незаметно сворачивают на ложную дорогу, пропустив важнейший нюанс. Христианско-гуманистический пафос сочувствующих и одновременно обличающих построен на оптическом обмане, что вопрошающие якобы допустили глумливое улюлюканье. Но это не так, почти все задавали вопрос о ближайших творческих планах скандального еженедельника предельно корректно, сдержанно, я бы сказал — сугубо технически, при этом имея для своего интереса полные легитимные основания — официальную позицию «Эбдо» о готовности, желании и стремлении смеяться над всем происходящим в мире.

Второй аргумент — «не нужно смешивать целую страну и кучку маргиналов, глупо ведь судить Россию по „Эху Москвы“, „Новой газете“ и прочим ультралиберальным деструктивным СМИ». Совершенно верно — так, собственно, посыл был адресован как раз самому «Шарли», а не французскому народу, скорбь которого вряд ли вызвала у кого-то злорадство. А ведь французскому обществу в целом вполне можно предъявить претензии за молчаливое потакание давним и недавним творческим экспериментам одиозных сатириков, глумливой отписке их вожака «не знаем, что такое кощунство, мы художники, мы так видим» и выспренной тираде Ке д’Орсэ относительно незыблемости свободы слова. Но здесь-то как раз проявляются наши христианские добродетели, мы видим разницу между циничными негодяями и косвенными их соучастниками. Дополнительным опровержением аргумента «Эхо Шарли vs Эбдо Москвы» служит разница между русскими и французами в подходе к своим маргиналам. Французы могут относиться к сатирикам из «Шарли» равнодушно и даже недолюбливать их, но при этом считать священным право на любое, даже самое мерзкое и похабное мнение. Это, грубо говоря, любовь не к Шарли, а к свободе для Шарли. У русских совсем другой культурно-исторический код. В массе своей граждане России не считают «Эхо Москвы» и «Новую газету» в нынешнем их виде — чем-то, имеющим отношение к свободе слова и достойным иммунитета от санкций со стороны государства и общества. Для французов «Шарли» — это некрасивая родинка, мало украшающая лицо, но не подлежащая удалению, рак ведь может начаться. Для русских «Эхо Москвы» — то ли бородавка, то ли опасный нарыв, самому удалять нельзя, но к врачу давно пора обратиться, а заодно озаботиться состоянием окружающей среды, раньше таких болячек не было, а теперь то и дело вскакивают. При всем при том «Эхо» и собирательное «околоЭхо» — не полностью, разумеется, но хотя бы частично, уже хлеб — оказались более морально зрелыми, чем «Шарли», Александр Минкин и Борис Вишневский выразили возмущение постсинайским юморком парижских смехачей.

Пока Рунет обсуждал вопрос о задавании вопросов, в «Шарли» словно сыграли на опережение, заявив, что готовят-таки серию карикатур, посвященных терактам. Сначала один из авторов еженедельника, режиссер Джоан Сфар, выложил в Facebook нечто вроде трейлера. Я листал от первой до тринадцатой картинки, и мое тягостное недоумение все усиливалось: а где, собственно, карикатуры? Может, в самом конце будут? Но карикатур я так и не дождался. Перед нами слащавый пафосный монолог о жизнерадостности и жизнелюбии парижан, подлости их ненавистников и невозможности искоренить вольный дух Города Огней. Это можно было бы посчитать тончайшим стебом. Думаю, все осведомлены о наличии американской телеверсии «Шарли», мультсериале «South Park», который на порядок честнее французского собрата, так как действительно высмеивает всё без изъятия. В «South Park» есть группа серий, в ходе которых герои ведут себя беспримерно порядочно и образцово, спасают мир/родной город/смертельно больных/обижаемых зверюшек, в общем, разительно контрастируют со своим обычным поведением. Зритель ждет, что в конце, наконец, будет сатирически-непристойная развязка, но все завершается фразой одного из героев: «Сегодня мы многое поняли…», выводящей серию к действительно пошлой кульминации, только пошлой от сусальности. Это как раз стеб того разряда, про который в Сети принято говорить: «Так толсто, что даже тонко». Но «Шарли» то ли неумело притворяется, то ли искренне считает подобный крутой поворот от свистопляски к благостности закономерным и не вызывающим вопросов. Первая из обещанных карикатур непосредственно на страницах журнала возникшее ощущение подтвердила. Это уже не напыщенная агитка, но и никак не карикатура в общепринятом смысле — так, добродушная грустная картинка из серии «дружеский шарж», — парижане, даже став привидениями, не изменяют кепи, багетам и привычному распорядку дня. И смысл, несмотря на некоторую разницу в исполнении, все тот же, напыщенно-пафосный и гражданственный, а не издевательский, как после Синая. Париж не сломить, и баста!

Да, учитывая выбранную еженедельником политику, любой вариант отклика на пятничные события был из серии «плохо и еще хуже». Нарисовать то же, что и обычно? Плохо. Сделать вид, что ничего не заметили? Еще хуже. Из плохих вариантов был выбран самый отвратительный — шизофреническое лицемерие, не менее кощунственное, чем обычные мерзости «Шарли».

Шизофрения — чуть ли не самое подходящее определение современной жизни Запада, квинтэссенцией которой второй раз за год стали события во Франции и тамошний мерзковатый журнал в частности. Французы одной рукой зазывают в страну толпы инокультурных мигрантов с кардинально иной ментальностью, а другой выписывают-вырисовывают всякую дрянь в адрес их святынь и заодно бурно трясут кулаком в воздухе, не допустим, значит, попирания свободы слова. Впрочем, с внешнеполитическими контрагентами, включая важных и выгодных, дела ведутся по схожей схеме, — не со всеми, безусловно, есть исключения, и мы их прекрасно знаем. Я бы назвал эти кульбиты «парадоксом сатирического суверенитета». Французы идут в авангарде строительства глобального мира без границ, насаждения мультикультурализма, толерантности и прочих химер. При этом они ревностно бьются за свой суверенитет в сфере шуток над кем и чем угодно. Бога ради! Это право надо уважать. Национальный суверенитет, включая его сатирическое направление, один из замечательных плодов Вестфальской системы, плюсов у него заметно больше, чем минусов. Однако, как говорил Эрнест Реннан, «нация — это ежедневный плебисцит». (Талант французов к чеканным красивым формулировкам — обратная сторона их своеобразного чувства юмора.) Суверенитета, являющегося продолжением и неотъемлемым спутником нации, высказывание Реннана касается в той же степени. На уровне простых граждан — это готовность в любой момент отстоять перед чужаком свои ценности и принципы, если получится — убеждением, не получится — кулаками. На уровне государства — четкое осознание, что приверженность сложившимся национальным устоям может привести к громким скандалам и охлаждению отношений с партнерами. И уж точно надо быть готовым, что в момент, когда на души скребут кошки, а из глаз капают слезы, в далекой стране, недавно цинично оскорбленной вашими соотечественниками под ваше спокойное молчание, кто-то вежливо спросит: «Что нынче нарисуют Шарли?».