Почему российский народ не пойдет за либералами

«Ему вспомнилось, как еще в самом начале этого путешествия у него был спор с лесничим. Меллер сказал ему, что фермеры не станут с ним разговаривать. «Почему?» — спросил Бентли. «Потому, что вы живете в тепле, в уюте, — ответил Меллер. — Потому, что вы из верхних. Из тех, которые предали их». — «Но почему я из верхних? — не согласился Бентли. — Денег я зарабатываю ненамного больше, чем они». — «Ну и что? — возразил лесничий. — У вас легкая, всегда праздничная работа. Все эти годы они тут гибли, а вы писали статейки, ходили по ресторанам, вели остроумные разговоры…»

Север Гансовский, «День гнева»

Российские либералы недоумевают, почему народ не прислушивается к ним. Даже сейчас, когда из-за экономического кризиса уровень жизни провинциальных россиян падает. Либералы винят во всем «зомбоящик», пишут, что народ туп, не способен к критическому мышлению…

На самом же деле причина, по которой народ отворачивается от столичных либералов, проста: народ видит в них чужаков, абсолютно не способных понимать народ.

Причину можно дополнить цитатой из рассказа Севера Гансовского: «Потому, что вы из верхних. Из тех, которые предали их». Чтобы до конца понять смысл этой емкой фразы, желательно прочитать весь рассказ.

Среди моих знакомых есть представители московской и питерской либеральной интеллигенции. Хорошие, умные люди. Но я не в силах объяснить им, почему простой провинциальный россиянин ненавидит Горбачева и Ельцина и считает 90-е годы кошмаром. Не воспринимая аргументы, твердят про свободу и «время широких возможностей».

Но ведь это для них 90-е годы были благословенным временем! А для большинства россиян в провинции это были годы страданий, изматывающей борьбы за выживание и унижения человеческого достоинства.

Либеральные мыслители любят над этим иронизировать. Мол, наш народ никак не оправится от родовой травмы, полученной после развала СССР. Когда им рассказываешь о сложностях жизни в провинции, они начинают колоть тебе глаза примерами своих «успешных» знакомых. С таким подтекстом, что мы сами виноваты, что не смогли стать богатыми и успешными. То есть идет навешивание на нас комплекса ущербности.

Интересно, а как могла «приподняться» в 90-е годы провинциальная учительница или медсестра? Да и сейчас тоже…

В 1995 году моя однокурсница поехала в Москву, надеясь устроиться там учителем русского языка и литературы. Учителей в Москве не хватало, найти место с большим количеством часов было не проблема. Но моей однокурснице везде с сожалением отказывали. Потому что было запрещено брать людей без московской приписки.

Надо полагать, советские законы о прописке были сохранены не по недосмотру, а вполне осознанно. Команда Ельцина прекрасно понимала, что иначе половина нищающей провинции ринется в столицы, и тогда там едва ли получится наладить высокий уровень жизни. А если бы не шахтеры по окраинам бастовали, а москвичи поднялись, новая власть могла не удержаться. Можно сказать, что провинциалов принесли в жертву в угоду столичным жителям — не из трепетной заботы, а в силу того, что революции начинаются в столицах, а значит, столицы нельзя гневить.

Но оставим людей, которые по определению не могли стать успешными со своей «никчемной» специальностью.

Приведу пример более практичного человека. Имени называть не буду, да это и незачем — история типичная. В 90-е годы я работала в школе микрорайона этого завода, и мои ученики были детьми заводчан. Об их горестях и проблемах я знаю не понаслышке.

Иван Иванович родился в деревне, в бедной многодетной семье. То есть, как сейчас говорят, имел «нулевые стартовые возможности». Поступил в авиационный техникум и по его окончании попал на Смоленский авиазавод. Получил койко-место в общежитии. Женился и сразу же получил «малосемейку» — комнату 12 кв. м. с небольшой кухонькой и санузлом. Стоял в очереди на получение квартиры. Надо заметить, что дома от авиазавода строились достаточно быстро. Но Иван Иванычу не хотелось несколько лет тесниться в «малосемейке». Он переводится на, как бы сейчас это назвали, дочернее предприятие. Условия работы там хуже, но зато уже через три года Иван Иваныч получил прекрасную двухкомнатную квартиру с шестиметровой лоджией, в отличном кирпичном доме.

Иван Иваныч вернулся на авиазавод и зажил размеренной жизнью. Дачу потихонечку строит, мебелишкой обставляется. В одно лето поехал «дикарем» в Крым, в другое — по путевке в местный дом отдыха, где три недели наслаждался жизнью… да-да, человека вполне себе успешного!

И вдруг грянули 90-е. Дела на заводе пошли плохо и, наконец, зашли в полный тупик (задержка зарплаты достигала нескольких месяцев). Попутно сокращают организацию, где трудилась жена Ивана Ивановича.

Все! Успешного человека Иван Иваныча больше нет. Со всех сторон Ивану Иванычу твердят, что он — неудачник, лузер. Кстати, слово «лузер» вошло в наш обиход именно в те годы.

Не желая быть лузером, Иван Иваныч начал «крутиться». Мотался за товаром в Польшу, торговал в свободное время на вещевом рынке — и в жару, и в мороз, и в дождь! Несколько преуспел, даже подержанную иномарку купил… Выжил, приспособился!

А потом грянул кризис 98 года. И снова — нищета, изматывающая борьба за выживание…

И вот, с какой стати Иван Иваныч должен благословлять 90-е? За что?

«Мне говорят, что в 90-е годы я стал свободен, — Иван Иваныч саркастически усмехается. — Но объясните же мне кто-нибудь: какую такую свободу я получил?! Вот во времена СССР — тогда я, действительно, был свободен. А теперь я — бесправный раб. Пикнешь слово против работодателя, и он тебя сразу — пинком под зад»…

В блоге либеральной интеллигентки — безусловно, женщины хорошей, не будем зря клеветать! — я встретила такой крик души:

«Как они могут рассказывать детям и внукам, что во времена СССР было хорошо жить? Они с ума сошли?! Да ведь это был мрак! Дефицит товаров, невозможность поехать в Европу, отсутствие свободы слова. Почему им теперь кажется, что тогда было хорошо?!»

Нет, уважаемая дама. Им не «кажется». Они в самом деле жили тогда хорошо. А столь милые вашему сердцу 90-е были для них адом и кошмаром. Не только из-за материальных трудностей, но еще и потому, что тогда они перестали чувствовать себя свободными и имеющими права.

«Меллер сказал ему, что фермеры не станут с ним разговаривать»…

Не станут, да. О чем разговаривать с чужаками, которые, один черт, не поймут тебя?