Кто убил Бориса Немцова

Год назад я воздержался от публичного отклика на гибель Бориса Немцова. Слишком сильно и слишком со всех сторон сразу меня это зацепило. Сейчас трагедия отдалилась на год и погрузилась глубоко в контекст — поэтому, пожалуй, то, что тогда сдерживало, теперь не позволяет промолчать.

Начну с того, что моё отношение к Немцову крайне необъективно. Не в смысле «хорошее — плохое» — а просто необъективно. Как можно относиться к человеку, который тебе сильно не чужой (родственник, например). Правда, общался я с ним лицом к лицу всего один раз — было это, по-моему, утром 22 августа 1991 г. в Доме Советов РСФСР, и до какого-то момента я об этой истории любил рассказывать друзьям и всё собирался рассказать публично — потому что был в этом рассказе прикол: если бы кто-то переспросил у Немцова, тот, наверное, подтвердил бы. А теперь никакого прикола не получится, так что и рассказывать не о чем.

Но — так или иначе — потом я относился к нему как к «не чужому». А в 1998 г., когда довелось работать в Фонде эффективной политики (он тогда по поручению АП курировал, в том числе, PR-сопровождение младореформатора Немцова), с удовольствием написал текст к годовщине пребывания Немцова в должности первого вице-премьера. С удовольствием по той же самой причине — в нём, в Немцове, я в какой-то мере видел себя. Физика, ушедшего в политику. И столкнувшегося с противоречиями между физикой и лирикой в этой, политической, реальности.

Статья до публикации тогда не дошла, но сейчас — почти двадцать лет и жизнь спустя — в некоторых частях кажется мне адекватной. Поэтому позволю себе несколько цитат.

«Дело, видимо, не в том, что Немцов — хороший политик, — утверждал я в 1998 г. — Политик он пока еще зачастую неважный… Но вот физик он, действительно, по-видимому неплохой. Как физик, Немцов, во-первых, постоянно злоупотребляет „экспериментальными данными“. Объясняя правильность тех или иных своих идей, он назойливо тычет в глаза какими-то непонятными „Мы так в Нижнем уже сделали, и у нас получилось“, вместо того, чтобы, как нормальный человек, сослаться на принципы рыночных отношений… А во-вторых, ведет себя так, как будто увольнение от должности не будет означать для него крушения всей жизни, либо, что еще возмутительнее, как будто у него есть крутая „крыша“. Впечатление почти верное — во-первых, мироощущение физика приучает его воспринимать как явление природы в том числе и то, что происходит с ним лично, а во-вторых, у настоящего физика всего одно политическое убеждение — что Вселенная существует взаправду. Все остальные убеждения являются рабочими гипотезами, направленными в каждый конкретный момент на получение численного результата. Поэтому физик в политике оказывается сочетанием предельного, почти циничного прагматизма с несокрушимым романтизмом исследователя, который не верит, а знает. Тот факт, что физик-политик мнит своей „крышей“ Мироздание, кстати, не только делает его в глазах множества коллег фигурой непонятной и пугающей, но и вредит физику: будучи склонен относиться к любым приборам (аппаратам) и формулам исключительно как к инструментарию, он не способен в полной мере оценить всю глубину Аппаратной Интриги».

Но уже тогда, на взлете немцовской карьеры и в попытке его (к дате) системно похвалить, я не смог удержаться от ложки дёгтя. «Будучи хорошим физиком, — говорилось далее в статье, — Немцов оказывается зачастую никудышным лириком. И поэтому, стоит ему забыть о копании канав, чиновничьих машинах, жилищных сертификатах и прочей несерьезной чепухе, как он с треском влипает в услужливо подставленные грабли. И так много раз подряд… Вкратце можно сформулировать ситуацию следующим образом: как только Немцов принимается играть в „большого демократического российского политика“, он превращается в противного, неумного, резонерствующего зануду, олицетворяющего собой худшие черты „Яблока“ и иных аналогичных фруктово-демократических сил. Он начинает примитивно отрабатывать все классические кухонные стереотипы постсоветской интеллигенции: любить М.С.Горбачева, симпатизировать Г. А.Явлинскому, рассуждать о монархическом духе русского народа и собирать подписи в поддержку закона всемирного тяготения… Или того, что воевать в Чечне плохо… — в общем, чего-то именно такого, в поддержку чего надо собирать подписи. Так и не сумев преодолеть свое нутро физика, Немцов, когда он — из ложной скромности, из доверия к чужому авторитету или поддавшись настроению — попадает в плен к какой-нибудь чужой красивой схеме, выглядит куда ходульнее и нелепее, чем авторы схемы и сама схема. Сила Немцова в подобных ситуациях в том, что на собственном примере (а разглядеть сам себя Немцов, вроде бы, пока что еще остается способен) прочувствовав нежизненность схемы, он отказывается от нее тут же и с легкостью, не впадая в традиционный для большинства его коллег по политическому цеху пораженческий невроз, и превращаясь обратно в физика».

«Потенциал Немцова, — завершал я тогда свою хвалебную статью, — представляется весьма значительным. Стоит, правда, отметить вот что. Изложенное выше — это всего лишь определенное приближение, некая упрощенная математическая модель физического тела по имени „Борис Немцов“. К сожалению, в жизни действуют не только физические законы, но и законы логики. А логика учит нас науке силлогизмов. Например: а) Немцов — человек. б) Всякий человек слаб. в) Вывод очевиден. Случайности судьбы, превратности взлетов и падений человеческой натуры, всякая ерунда и привходящие обстоятельства вполне способны помочь Немцову, как и любому другому политику, в любой момент растранжирить свой потенциал по мелочам (подцепив его, например, на крючок какой-нибудь очередной политической догмы)…»

К огромному моему сожалению, этот «прогноз-чтоб-не-сглазить» сбылся на все сто пятьдесят процентов. Честно, не ожидал.

Мне было особенно больно увидеть и услышать год назад — в статьях, обсуждениях, фб-постах, личных письмах — отзвуки того Немцова, которого я когда-то воспринимал как «своего». Судя по откликам его друзей (и особенно — одного моего с ним общего хорошего товарища), Немцов — слабый человек — остался во многом тем человеком, которым его знали и любили. Обаятельным, способным к самоиронии, искренним. Во всяком случае (дай Бог, чтобы кто не поправил, комментируя этот текст) я не услышал от Немцова ни одной людофобской гнусности — как от нынешних мародёров, ставших вокруг места его убийства в непочётный «ка-ра-уууул». Он — насколько я знаю — ни разу не пускался в расистские мерзости о «ватниках», «быдле» и «недолюдях». Более того, мне почему-то кажется, что он о людях так и не думал.

Но подсадить себя на крючок политической догмы — в какой-то момент этой догмой стала неистовая ненависть к Путину и доведённое до истерии обожествление «европейского выбора» — этого Немцов, к сожалению, не избежал. А путь погружения в Мальштрем ненависти — это путь в одну сторону. По которому он, бывший физик, бросился даже не как обезумевший лирик, а как зазомбированный шаманом дикарь.

С Немцовым мне все эти годы было очень трудно. Я так и не смог абстрагироваться от обаяния его личности, от той забавной встречи в августе 1991 г., от всякой фигни, раздолбайства и добродушия, связанного в моём сознании с ним. В отличие от его исступлённых хэйт-воплей в адрес Путина. От его ещё более безумных лайк-воплей в адрес кровавого и человеконенавистнического киевского режима. От его сокрушительного участия в марше вышиванок по ещё пахнувшей сгоревшим человечьим мясом одесской земле в июне 2014 г.

Но сегодня — по следам марша «Повелителей мух», марша зомби с надетым на окровавленный кол медвежонком с колорадской ленточкой на глазах, марша москвичей, учивших в школе наизусть Пушкина и — позже — читавших на кухне Бродского, марша людей, у которых предки гибли не только в ГУЛАГе, но и в Освенциме — с бандеровскими флагами и кричалками — я понимаю, как можно всё-таки отделить Немцова от немцовщины последних лет. И даже этих отвратительных зомби — с хорошими лицами — от человеческих душ, похороненных глубоко внутри расчеловеченных человеконенавистников. Грешников (за которых надо молиться) — от грехов (с которыми нельзя допускать ни малейшего компромисса).

Я теперь точно знаю, кто убил Бориса Немцова. Да, атмосфера ненависти. Выпущенная на волю в том числе и им самим. А также толпами «хорошелицых», вопивших о своей ненависти со всех страниц, страничек и радиорупоров с телеэкранами на протяжении более чем десяти (да, если не двенадцати) последних лет. Именно они отучили множество своих последователей — и прежде всего физика Немцова — от главного достоинства физика-экспериментатора: способности анализировать факты и выводить формулы по результатам экспериментов, а не подгонять эти результаты под заранее выученные формулы.

К сожалению, Немцов в начале 2000-х гг. оказался в первых рядах тех, кто позволил ненависти повести за собой всё остальное — и осмысленную критику действий власти, и принципы демократии, и популизм (происходящий от слова «народ», а не какого-нибудь другого слова). Он потерял способность коммуницировать, потерял способность действовать на основе экспериментальных данных, он — и многие вместе с ним — сделали истерику, достигшую высшей точки в майданных «лалала», привычной, модной, трендовой.

Надо сказать, что среди врагов Немцова поначалу не было так уж много придерживающихся той же моды. Да, рулил процессами такой же богемный тусовщик, имитатор картонных шествий и повелитель деревянных солдат (который, надо думать, легко находил общий язык с соратниками Немцова на общих дорожках).

Но то, что случилось год назад… Я не буду — поскольку не обладаю вообще никакой информацией, кроме открытой — ничего предполагать и допускать вслух (допуская и предполагая про себя достаточно многое). Скажу только две вещи. «Санкцию сверху» я считаю невозможной — не по соображениям лояльности, а потому, что первое лицо у нас, при всей своей аккуратности и «застёгнутости» — человек давно и хорошо нам знакомый. И для любого вменяемого наблюдателя — если не втянуть чудо-порошка под названием «свидомость» — будет очевидно, что такой санкции не было и быть не могло, и что для «первого лица» трагедия 27 марта стала и трагедией, и вызовом. Но вот то, что стилистика «лалала» была к этому моменту внедрена в общественную практику, то, что волны нерассуждающей ненависти, её невытравливаемый яд достигли всех групп общества, что они заразили и недавно ещё флегматичных «простецов», и деполитизированных силовиков, и многих-многих других, которым со «светлой стороны» многократно и настойчиво показали, как можно и нужно ненавидеть, — всё это не могло не найти в рядах противников Немцова тех самых давно вызываемых сторонниками Немцова с обратной стороны ненависти духов злобы. Настоящих «врагов». Получивших от «хорошелицых», гораздых вопить и насаживать на кол плюшевых медвежат, исчерпывающую санкцию на право убивать по-настоящему. Вот они и убили-с. «В нас-то за що?» — так?

А Бориса Немцова мне — как в самый первый момент после этой обжигающей новости, так и сейчас — очень жалко. Более того, я уверен, что чем больше будет жалости, сочувствия и боли с нашей стороны — тем меньше останется шансов у «повелителей мух» с кровавыми кольями ненависти в руках и в мыслях.