Маяковский: от PR-технологий до неврологии

В издательстве «Молодая гвардия» вышла долгожданная биография Владимира Маяковского за авторством Дмитрия Быкова. Несмотря на то, что цену заломили почти неподъёмную, нетрудно предсказать, что разойдётся новинка быстро. Не зря же к летним каникулам готовится второй тираж, который должен появиться уже в привычной серии «Жизнь замечательных людей».

Поспособствуют хорошим продажам имена главного героя и автора книги. А ещё — читательский аппетит, который Быков поддразнивал на протяжении последних нескольких лет своими заявлениями о новой биографии великого поэта.

Удались ли книга? Что нового привнёс Дмитрий Львович в исследование жизни и творчества Маяковского? На эти и другие вопросы попробуем ответить в этой статье.

Название — «Тринадцатый апостол» — неоригинальное. Уже выходила одноимённая книга в 2008-м году. Написал её Карл Моисеевич Кантор. Быков всего лишь дал подзаголовок: «Маяковский: Трагедия-буфф в шести действиях». С трагедией-буфф всё понятно — хороший ход. Шесть действий — шесть периодов в жизни поэта. В каждом по несколько значимых литературных произведений, по паре женщин и по одному переломному моменту.

Словом, в архитектуре этому «кирпичу» не откажешь. Хотя есть и свои нюансы.

Быков привык мыслить широко и масштабно. Поэтому маломальское дробление его пугает. Это его почерк. Он бежит от сжатой мысли, а предпочитает непомерное цитирование расхожих текстов и комментарии к ним. Это выглядело бы адекватно, если бы Быков доносил новую информацию или вводил в оборот новые документы.

Хорошо ли, плохо ли это в таком виде? Скажем так: получается парадокс — чем больше говорит Быков, тем меньше его слышно. Из-за того, что он не скупится на цитирование и пересказ общедоступных мест, легко заснуть. Чтобы избежать этого, приходится пролистывать по десятку страниц.

Что до особенностей слога, то Быков и сам, как заявлял в одном из интервью, пытался стилизовать биографию под слог Маяковского. Что ж, если говорить о концептуальности такого подхода, всё выглядит более чем удачно. Объясняя знаменитое стихотворение «Послушайте», биограф показывает, что весь Маяковский — это сочетание грандиозных и одновременно скромных размеров, архисложных и максимально простых замыслов. Звёзды — далёкие, огромные «жемчужины» и вместе с тем «плевочки». Вот она особенность Маяковского.

Насколько стилизована уже сама биография? Хотелось бы сказать, что гора родила мышь, но это будет комплиментом. Работа Быкова спорная, о ней должно быть много разговоров в профессиональном кругу, но вклад в изучение Маяковского по большому счёту нулевой. Только медийный шум.

Что вообще нового можно сказать о жизни Маяковского после всех мемуаров, предыдущей биографии за авторством Александра Михайлова, вышедшей в той же «Молодой гвардии», после книг Бенгта Янгфельдта и изданных собраний сочинений? Ни-че-го.

Поэтому Дмитрий Львович углубляется в литературоведение и психологию. Про последнее, правда, тоже не шибко можно расписаться, потому что об игромании и неврологических заскоках поэта итак было всё понятно. Насколько изучен этот вопрос, надо спросить психиатров. А вот насколько много надуманного в суждениях Быкова по первому пункту, уже можно что-то сказать и нам.

Всё зависит от готовности читателя к восприятию нестандартной точки зрения. Дмитрий Львович — отличный поэт. В то же время он профессиональный шоумен — и знает, как раззадорить публику, как заставить эту вечно сонную девку слушать и внимать. Таким же Быков видит Маяковского, за это его и ценит.

Пристальное внимание биографа приковано к рекламе — как приёму и как принципиально важной составляющей дореволюционного и советского общества. Это уже интересно. Кажется, никто до Быкова так серьёзно не говорил об этом. Но идея-то гуляла от лекции Дмитрия Львовича до лекции, и потому в книге выглядит очередным моветоном.

Подбор персонажей, с которыми сводит своего героя Быков, тоже ужасно банален: Блок, Есенин, Луначарский, Брюсов, Хлебников, Горький, Чуковский, Ахматова, Гумилёв и так далее. Ни одного неизученного, непрочитанного, неизвестного лица. Поэтому всё, что остаётся биографу, — ретрансляции уже сказанного и написанного кем-то другим.

Многие суждения биографа вызывают большие вопросы. «Лирика же Маяковского странным образом поблёкла — пишет он во вступлении, — отыскать читателя, думающего о себе или признающегося в любви словами Маяковского, — задача почти нереальная».

С чего бы начать, чтобы опровергнуть это утверждение? Есть же рок-группа «Сплин», поющая «Лилечку». Песня стала суперхитом. Более того: любое стихотворение Маяковского, положенное на музыку, становится a priori популярной композицией. Помимо группы «Сплин» Маяковского пели и поют «Последние танки в Париже», Наум Блик, «Он Юн», «Сансара» и многие менее известные исполнители. Есть среди артистов и те, что пишут песни о Маяковском — о его судьбе и о его поэзии. Навскидку можно вспомнить «Оркестр Че» и «Гражданскую оборону». Неужели все эти люди не «думают о себе» и не «признаются в любви словами Маяковского»?

Всё это, правда, легко объяснимо. Быков считает, что в «Лиличке» нет ни одного правдивого слова. Что Маяковский не вложил чувств в это стихотворение. Что ж, Дмитрий Львович имеет право и на такую точку зрения. Согласятся ли с ним читатели? Согласился ли бы с ним сам Владимир Владимирович? Вряд ли.

Ещё удивительно другое: когда он начинает подыскивать приемлемое объяснение футуризму, говорит в первую очередь о жизненных устремлениях, а не о поэтике. Это, конечно, можно было бы понять. Так даже ближе к правде. Не хватает только одного. Если говорить о футуризме как о жизненной программе, надо сказать о футуристах жизни.

Был же Владимир Гольцшмидт. Матвей Ройзман писал об одном из его выступлений: «На эстраду вышел атлетического сложения человек… На футуристе жизни была желтая шелковая рубашка, напоминающая давнишнюю желтую кофту Маяковского. Атлет развернул широкие плечи, вдохнул с шумом воздух, раздувая мощную грудь, и стал говорить о том, что каждому человеку нужно беречь свое здоровье и закаляться. В доказательство своей „программы жизни“ он тут же продемонстрировал свое отлично поставленное дыхание, поднятие тяжестей, сгибание некоторых железных предметов. В заключение футуристу жизни на огромном блюде принесли большую печеную картофелину, он положил ее целиком в рот, съел. Потом взял обеими руками блюдо, отвел его от себя подальше и с силой ударил им по своей голове. Голова первого русского йога осталась целой, а блюдо разлетелось на куски…»

Но и это упущение объяснимо. Быков хоть и подробно говорит об отношениях своего героя с Давидом Бурлюком и другими футуристами, но всё равно не до конца понимает, что это было за культурное явление. Он вообще всё сводит к единому знаменателю и воспринимает футуристов единым целым (футуризм по Быкова — «это и есть умение хамить публике за её деньги»), в то время как существовало множество подгрупп и у каждой своя история, теория и философия.

Больше всего удивили суждения Дмитрия Львовича о наследниках Маяковского. По его мнению, к ним стоит отнести таких поэтов, как Николай Дементьев, Александр Шевцов, Сергей Чекмарев, Борис Корнилов, Геннадий Шпаликов. Список неочевидный — что уж там говорить. Это прямое дело автора — удивлять. Получилось. Но доказательная база выстраивается зачастую не на литературоведческом анализе, а на сопоставлении жизненных коллизий, что, согласитесь, несколько смущает.

Но для Быкова, который всерьёз занят идеей «реинкарнации» (на самом деле, это грубое определение, лучше сказать, что из столетия в столетия у нас бытуют одни и те же типажи), это нормально.

На деле, если говорить о неочевидных наследниках и если говорить о малоизвестных поэтах, можно вспомнить, например, Леонида Осиповича Турутовича, который, глядя на Маяковского (а заодно и на итальянских революционеров), взял себе псевдоним — Владимир Владимирович Ричиотти. Не обошлось, конечно, и без влияния имажинистов, но первый посыл к творчеству, который испытал молодой человек, явно исходил от футуриста.

Не походкою ходкою я,

А иными чертами отмечен:

Неуёмностью гулкой объят,

Да и буйством шальным искалечен.

Моя мама умела,

И отец мой умел тужить.

Но зачем вбили гвоздиком тело,

Моё смуглое тело в жизнь?

Это ли не рифмуется со знаменитыми строчками Маяковского: «В какой ночи / бредовой, / недужной / какими Голиафами я зачат — / такой большой / и такой ненужный?»

Можно вспомнить и другого человека, который известен в первую очередь как драматург, но который начинал именно с поэзии. Это — Николай Эрдман. Когда-то он вспоминал: «Я начал писать стихи с 9 лет. Вначале я подражал Никитину и Кольцову, потом Надсону. Потом символистам, Бальмонту и больше всего Сологубу. Потом были увлечения всякими маркизами, коломбинами, пьеретами. Кузмин, Сомов, Судейкин и вдруг появился Маяковский и одной поэмой зачеркнул всё, чем я тогда увлекался. Влияние его было колоссальным…» Кстати, первый рукописный сборник стихов Николая Эрдмана ушёл с аукциона какому-то любителю поэзии. Сидит теперь счастливец, читает юношеские стихи Николая Робертовича — в том числе и подражания Маяковскому.

Ещё Быков пишет, что Маяковский любил танцевать, но только в компании близких людей или чтобы поразить дам. А как же широко растиражированный случай, когда поэт пришёл в кассу издательства за гонораром, который не хотели выдавать? Владимир Владимирович начал танцевать чечётку. А при его росте и массе — это то ещё сотрясение основ. И танцевал он до тех пор, пока ему не выдали всё до последней копейки.

Однако претензии к Быкову быть не может. Только профессиональные вопросы от литературоведов. Это автор и сам осознаёт. Поэтому постоянно оговаривается, когда слушатели его радиопередач или читатели спрашивают о новой книге, что готов к резкой критике. Утешает себя автор самовнушением: «Главное — пробудить в читателе чувства».

Что ж, для массового читателя эта книга неподъёмна. Для профессионалов — скучна, т.к. ничего принципиально нового Быков предложить не может. А вот для литературных критиков — в самый раз, ибо по мере прочтения и осмысления «Тринадцатого апостола» пробуждались самые разные эмоции, которые и надо выплеснуть в статье.

Был в Серебряном веке такой персонаж, как Ипполит Соколов. Он безумно хотел быть энциклопедистом. Как поэт он был интересным и остаётся таким сегодня. Даже песни на его стихи поются.

Соколов пытался примыкать к Московскому Ордену имажинистов, но ничего из этого не вышло. Он ушёл в сольное плавание. И — к счастью. Вскоре помимо поэзии принялся за лекции. Ездил по городам и рассказывал о современном театре, о гимнастике, о литературе. Позже стал известным кинокритиком, преподавал в университетах. Соколов стал кандидатом искусствоведения (за книгу о Чарли Чаплине), а заодно и кандидатом технических наук (за книгу «История изобретения кинематографа»).

Дмитрий Львович любит выявлять одни и те же типажи в различных эпохах. Вот-с, кажется, хороший типаж нашёлся и по нему.

Что до Маяковского, то лучше уж перечитать Бенгта Янгфельдта.