Донбасские «хроники»: быть ли жанру?

Что такое «хроника»?.. Всего-то «историческое описание событий (в широком смысле, очевидно, любых — Р.Б.) в хронологическом порядке». А вот когда мы произносим теперь слово «Донбасс», сразу возникает некий образ, сформированный войной, образ военного человека ­- образ, скорей всего, «ополча», в разгрузке да с автоматом… Между тем, в последние два года появились и несколько иные трактовки — достаточно частные, личные дневники, зачастую никак не касающиеся впрямую военных действий, порой и с обобщающими размышлениями, так или иначе, хронологически фиксирующие военно-бытовую повседневность, но главное — личную к ней авторскую причастность.

Эти заметки совершенно разнятся по литературности, содержательности, пафосу, а также «политической принадлежности» и уровню известности автора — ну ведь все же хотят высказаться: и Елена Степная (с «той» стороны) с «Донбасским дневником», и Игорь Вереснев с повестью «Жизнь во время войны», и Сергей Шаргунов с «Донбасским дневником», и А. Кокоулин с «Украинскими хрониками», и безвестный автор «АТО» со своим контркультурным укрофейсбучным «Дневником офисного планктона» — все эти «дневники» и «хроники» так или иначе упоминались в моей статье о «Донбасской прозе» .

И вот возникающий комплекс вопросов: 1. Если термин «хроника» применительно к описанию военных действий в Донбассе подсознательно верен, то сколь точна и оправдана его привязка к чисто личностным переживаниям, пусть и связанным с войной?.. 2. Существуют ли ныне, в столь далеко ещё не разрешённый момент противостояния, в достаточной степени полные описания происходящих событий? 3. Сколь они вообще могут быть хоть как-то объективны?

Моя задача — на примере одного, но достаточно характерного исследования по некой совокупности показателей отметить тенденции, общие для жанра военной аналитики о войне на юго-востоке Украины.

Итак, речь в статье мы поведём о книге Михаила Поликарпова «Донбасс от Славянска до Дебальцево. Хроники, записанные кровью. Окопная правда гражданской войны» (Москва, «Книжный Мир», 2016), которая с другими очень подобными и предшествовавшими — выпущенными в 2014−15 гг. («Игорь Стрелков — ужас бандеровской хунты. Оборона Донбасса» и «Битва за Донбасс. Разгром карателей. Хроники сражений») — составляют достаточно образцовую серию хроникального мэйнстрима по теме.

Сам автор называет своё произведение «первой и единственной в мире подробной документальной хроникой ожесточённых боёв, прошедших на Донбассе в 2014—2015 гг.» Действительно, в книге предпринята попытка свести воедино и хронологизировать информацию весьма разнородную, проведена большая работа по отслеживанию, проверке, сопоставлению данных из разных источников и, по возможности, с разных сторон, с целью выявления более или менее объективной картины происходившего, что уже немало.

Возникает вопрос: какими документами пользовался автор? Цифровые источники, а также бумажные носители информации (распоряжения, донесения, циркуляры штабов) — т. н. «документы 1-ого уровня, которые-то и придают подлинную документальность. Документы — ещё долго будут засекречены и, соответственно, пока практически недоступны. Остаются показания, рассказы, заметки, дневниковые записи очевидцев и участников — как с той, так и с другой стороны (т. н. документы 2-го, 3-го и 4-го уровней), а значит, политически очень мотивированные, избирательные, неполные и, как правило, предвзятые. Основной же источник описания начала кампании — «Сводки с юго-восточного фронта» Игоря Стрелкова, выделенные в тексте курсивом и охватывающие период с апреля по конец июля 2014 года.

Фактически это компендиум голых фактов (с редкими обобщающими отступлениями), этакий «свод сводок», аналитический и особенно оценочный аспект которого излишне сдержан, робок и слаб. Возможно, целью автора и была фиксация ежедневной военной рутины без просматриваемого акцентирования собственной позиции. Повседневная сухая боевая конкретика, арифметика потерь и захваченной в плен техники довольно скучна, монотонна и интересна очень ограниченному кругу специалистов — она не откладывается в памяти: кто-что-где-когда-чего-сколько, информация по числам, «двухсотым-трёхсотым», столько-то БТР, столько-то «крокодилов», ПЗРК, вертолётов подбито… столько-то «АГС-17 Пламя» захвачено у противника… Вместо того чтобы как-то подняться над сухим, техническим материалом, генерируя более объёмный взгляд, слишком большой упор, особенно в начале и середине, делается на материалах самого Стрелкова и, соответственно (при всём почтении к фигуре Командарма), на его субъективном восприятии и состоянии: «Игорь в мрачном настроении: «Войны пассивной обороной и сплошными отступлениями не выигрываются.» (стр. 117.)

Хочется больше живой и яркой, запоминающейся конкретики — для контраста, отчего проза документальная только выигрывает. Лишь изредка голые факты перемежаются запоминающейся или юморной историей, как, например, случай с воякой ВСУ, водрузившим на себя снятую с убитого каску ДНР, которая чуть не стоила ему жизни. (стр. 156.) Да, возможно, я субъективен или многого хочу, но упущено что-то важное — дух, настроение сторон. Ведь рядовой читатель всё-таки ждёт минимального осмысления — и «воспарения» над полем боя, хотя бы и «безличного» (ощущения, переживания, запахи и проч. — конечно, удел художественной литературы).

Как бы то ни было, в книге есть ряд безусловных плюсов и верных моментов, точных и справедливых формулировок и заключений.

Вскрывая «анатомию войны», автор справедливо отмечает, что война на ЮВ имеет несколько уровней и целей — от дискредитации России ради сохранения однополярного мира до хищнического передела власти и собственности местными элитами. «Вообще, и Майдан, и „Русскую весну“ роднит то, что эти проекты вышли из-под контроля своих авторов и стали развиваться по совсем иному сценарию.» (стр. 297.) Приводится ряд ценных, широко не известных сведений о взаимо- и противодействии различных силовых групп, параллельных МВД, во время Майдана и начала самопровозглашения республик по всему Юго-Востоку, из которых можно делать выводы о реальной расстановке сил в начале событий. (стр. 299.)

Робко, но называется таки «ошибкой» бездействие России после донбасских референдумов, политика Кремля — «непоследовательной и провальной», а предполагаемые многими в то время «Хитрые Планы Путина» — несуществующими: «Ввод миротворческого контингента РФ в апреле на всю Украину… или в мае (между 11 и 25 числами) на Донбасс позволил бы… спасти многие тысячи жизней и целый регион от разрушения… Весной ВСУ были небоеспособны — и обошлось бы без масштабного кровопролития.» (стр. 33.)

С другой стороны, очень важно: в книге подчёркивается, что причины провалов ВСУ летом 2014 года — именно в непонимании Киевом реального характера войны, которая для ВСУ явилась карательной операцией, для Донбасса же — национально-освободительной войной. (стр. 16.) При этом справедливо отмечен факт использования обеими сторонами конфликта образа ВОВ, от которого, видно, никуда уже теперь и не уйти — в частности, речь о проводе пленных ВСУ по Донецку (стр. 211.).

«Вечный шах. Хуже войны может быть только перемирие. Оно деморализует солдат и разлагает армию.» Вот так, в сдержанных, как всегда, тонах и опосредованно мнением боснийского ветерана, обозначено отношение автора к «Минску-1». (стр. 275.) (Таково же оно и у многих ополченцев первой волны, в частности, у стрелковцев.) Очень явственно показаны и причины вынужденного бездействия бойцов (с обеих сторон), которые морально и физически разлагаются, не находя себе места в условиях перемирия.

Важнейший момент — упомянут недостаток, а практически и отсутствие взаимодействия условно объединённого ополчения между собой в 2014 году. «Фактически „Бес“ стал самостоятельным полевым командиром, контролировавшим горловско-енакиевскую агломерацию… При этом он не очень ладил с властями в Донецке ­- и фактически никому не подчинялся.» (стр. 39.).

В отдельную главу выделены украинские «Батальоны удачи» — бегло, но ярко описаны их различия, источники их финансирования, явление отказников (личного состава «АТО», находящегося на довольствии, но отказывающегося воевать в отсутствии непосредственной опасности или близости противника) (стр. 296.), о котором знает далеко не каждый.

Интересно читается и «Маленький Верден» — отдельная глава об истории длительных боёв за злополучный Донецкий аэропорт, десятки раз переходивший из рук в руки и в какие-то моменты напоминавший «слоёный пирог»… вскрыта абсурдность изматывающего закоснелого противостояния, обосновывается необходимость занятия Песок и Авдеевки для овладения аэропортом (стр. 308.), приводится несколько сильных, образных, говорящих самих за себя моментов — как, например, рукопожатие Моторолы с украинским командиром Куполом, увозящим своих «киборгов» на ротацию, когда и выясняется, что пройти к аэропорту последние могут лишь с санкции ополчения… (стр. 311.)

«Фактически российские и украинские СМИ создали два совершенно разных образа этой войны.» (стр. 4.) Вместе с тем, задавая в предисловии верный акцент о «презумпция лжи» как принципе работы с материалами любых СМИ, некоторые важные события автор сам освещает вослед нашей пропагандистской машине. Да, показан тактический аспект конкретных военных действий по факту, но подковёрная борьба, играющая, в итоге, основную роль, попросту опущена. Глубинные движители, закулисные вдохновители тех или иных событий, причинно-следственная связь происшествий остаются сокрытыми, делая общий тон повествования плоским и одномерным.

Точно так же отражается и процесс «выстраивания вертикали власти» после «ухода» И. Стрелкова. Отставка Стрелкова «в связи с переходом на другую работу» была важнейшим событием, сменой вех, практически переломом в ощущении воюющего человека в этой войне… Однако, роль Бородая, Кургиняна, Суркова и иже с ними в последующей травле «Стрелка» остаётся практически за кадром. Эта «смена вех» практически не раскрывается, подаваясь лишь одним скупым абзацем (стр. 199.), в то время как для большинства первых добровольцев, «романтиков» войны, наступила совсем другая эпоха — «война поэтов», по меткому определению поэта, ополченца и военкора Юрия Юрченко, которая сменилась войной интересов никуда не девшегося правящего олигархата.

Не акцентирована роль батальона «Восток» и лично Александра Ходаковского фактически как «спойлера» Стрелкова, перехватывавшего вновь прибывших из России добровольцев и ведшего двойную игру на поле Ахметова. О злополучном бое 25 мая за Донецкий аэропорт, бое, в котором ни за что легли только что подъехавшие российские добровольцы, бое во многом знаковом и показательном, сказано скупо — грузовые автомобили с ранеными были приняты за украинские и уничтожены в результате «дружественного огня.» Это — ситуация, легшая и в основу рассказа С. Шаргунова «Свой». (Действительно, предатели были и из «своих» — название полнится новым смыслом.) Из многих свидетельств того вечера (заметки Александра Баркова, выступления на Ютюбе ополченцев «Червонца», «Старого» и многих других), похоже, вырисовывается роль Ходаковского, сознательно и хладнокровно спланировавшего и срежиссировавшего действо, направленное против российских добровольцев. Автор же считает, что, «скорее всего, он (Ходаковский — Р. Б.) был просто некомпетентен как боевой офицер» (стр. 47.).

Возможности по взятию Мариуполя в июле 2014 г. не просто были — они были очевидны даже с дивана в Москве. Город был полностью открыт, панически выезжали бесконечные колонны с укробеженцами… однако в книге бездействие осторожно представлено как, «скорее всего… результат закулисных договорённостей» с Ахметовым. «…Если взглянуть шире, то ясно, что тогда была возможность военного решения вопроса — но не было решения политического» (стр. 226.). Иными словами, всё-таки постепенно читатель подводится к убежденности о сдаче, сливу и странной войне, вдохновляемой непосредственно московскими кукловодами.

И, что особенно интересно, автору и правда непонятно, как можно воевать с Россией, при этом торгуя, да ещё и выпрашивая скидку на газ (стр. 16.). (Наверно, всё дело таки в том, что Кремль не мог ввести войска на Украину, пока там не закончены олигархические переделы. — Р. Б.)

Говоря о потерях, то они естественным образом официально замалчиваются либо приуменьшаются обеими сторонами. В книге же приведены данные локальные, отрывочные и, как правило, датированные. Автору же, как исследователю, стоило бы синтезировать некое условное среднеарифметическое из максимального количества источников. Упомянутую Порошенко цифру в 10 тысяч можно было бы умножить на 5 — и получить приблизительно общее число жертв войны, вместе с мирными жителями, которое в конце 2015 года даже по западным данным (германской разведки?!) составляло до пятидесяти тысяч.

В то время как дневниковые записи иллюстрируют лишь «туман войны», автор сам и признаётся: «Сейчас мы не можем представить объективную картину боевых действий на Донбассе.» (С. 13) Да, в настоящей момент, составляя донбасские хроники, мы занимаемся, по существу, приумножением информации в значительной степени односторонней, а значит, и спорной: ведь «с той стороны» мы будем слышать всегда почти всё то же самое, но с точностью до наоборот. И историкам придётся как-то сообща развеивать смог и муть, нагнанную пропагандой с обеих сторон.

В конце книги автор задаётся вопросом: «А какие уроки даёт война в Новороссии?.. Это — «война ножей», переросшая в «войну танков», но не доросшая до уровня «войны ракет». (Стр. 374.) — Нет, Михаил Поликарпов. Дефиниции этой так и не объявленной войны сами собой переносятся из сугубо «технической» в совсем иную, метафизическую плоскость: всякая праведная и искренняя «война поэтов», осёдланная и манипулируемая, всегда обречена на вырождение — в войну олигархатов, шкурных местнических интересов, в войну договорную, «странную», разлагающую и развращающую сам изначальный смысл её. Несомненный урок этой не законченной ещё войны: не дав Новороссии ни объединиться, ни победить, политики обрекают миллионы на непризнанное прозябание и узаконенное беззаконие, при котором возвращение в материнское лоно нэньки Украины многим отчаявшимся скоро может показаться совсем не худшим решением вопроса.

А вообще — был бы краток и прислушался к Дмитрию Львовичу Быкову: «Правду об этой войне напишет тот, кто на ней не был».