Цензура — залог свободы и демократии

Утверждение, вынесенное в заглавие статьи, кому-то может показаться, по-научному, оксюмороном, а по-простому, бредом. Или сознательной провокацией, призванной привлечь внимание читателей. Еще бы, каждому школьнику известно, что цензура и существует для того, чтобы ограничивать и даже давить свободу, а искоренение всех форм цензуры — важнейшее достижение демократии, и может быть даже ее отличительный признак. Только не пора ли уже задаться простым вопросом: это действительно так или нам внушили, что это так?

Надо полагать, ни для кого не секрет, что одним из наиболее эффективных средств теневого управления общественными процессами является внедрение в сознание людей однозначных, как бы само собой разумеющихся, качественных характеристик политических понятий с целью перенесения их из сферы логики в сферу эмоций. Достаточно сказать: «Прогресс», и все знают — это хорошо, а скажешь: «Реакция» — плохо. К числу понятий, которые должны моментально вызывать неприятие и отторжение относится и «цензура». Цензурой разве, что малых детей не пугали. И, надо признать не зря трудились.

Вспомните, как блокировались в 90-е годы все попытки депутатов Верховного Совета, а затем и Госдумы создать наблюдательные советы, чтобы хоть таким способом остановить антирусскую вакханалию на российском телевидении. Авторов законопроектов тут же обвиняли в попытке восстановить цензуру, а раз цензура — значит ужасно, значит ату их злодеев и мракобесов. Да и сейчас, стоило зрителям возмутиться очередной непотребной выставкой (пьесой, фильмом), а чиновнику усомниться в целесообразности государственного финансирования спектаклей, «ничего, кроме омерзения» у зрителей не вызывающих, как свободолюбивая либеральная общественность подняла истошный вопль — «Цензура идет!». Константин Райкин, преисполнившись гражданского мужества, прямо так и заявил: «Это безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры … (Цензура) — это проклятие и многовековой позор вообще отечественной нашей культуры, нашего искусства».

Подействовало, как всегда безотказно. Пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков счел необходимым тут же откликнуться: «Как таковая цензура недопустима». В высоких кабинетах, если верить СМИ, поспешили собрать светочей либерализма, дабы совместно выработать меры защиты легкоранимых похабников от неспособного оценить величие их художественных открытий народа. Мужественному деятелю культуры, у которого денег остался один чемодан и какая-то там торгово-развлекательная Plaza в центре Москвы, гарантировали многомиллионные субсидии из бюджета, формируемого за счет налогов с тех самых «мерзких людей, которые борются незаконными мерзкими путями за нравственность». Ничего не жалко, на все готовы, только не обвиняйте нас в стремлении ограничить свободу слова и ввести, страшно сказать, цензуру.

Вдохновленные таким оборотом дела «поборники свободы» немедленно возмечтали о репрессиях против всех несогласных с их правом глумиться над духовными ценностями русской нации: «Кто-то сорвал спектакль, кто-то свиную голову подложил под Художественный театр … Конечно, это надо наказывать. Обязательно» (художественный руководитель Александринского театра, режиссер Валерий Фокин). При этом они даже не сочли нужным снизойти до «толпы» и объяснить ей непросвещённой, почему облить мочой непристойную фотографию в выставочном зале — это вандализм, достойный тюремной камеры, а разрубить икону топором в выставочном зале — это творчество, достойное восторженных рецензий и престижных премий.

Впрочем, радость их была преждевременной. На совместном заседании Совета по культуре и искусству и Совета по русскому языку президент России четко сформулировал: «Принцип свободы творчества считаю абсолютно незыблемым. Однако у всех свобод всегда есть вторая сторона: ответственность». Проблема же «ответственности» сразу и неизбежно выводит на неразрывно связанную с нею проблему защиты общества и государства от попыток безответственно распоряжаться свободой слова, на проблему поиска наиболее эффективных инструментов обеспечения информационной безопасности государства.

Обращаясь же к проблеме информационной безопасности, не следует забывать, что кроме мнения о цензуре либерального сообщества, есть еще и другие мнения. Либералами Россия не ограничивается, сколько бы они себя не именовали солью земли. По данным социологов в последнее десятилетие большинство граждан России, причем всех возрастов, стабильно выступает за введение в стране цензуры. Народ темен и потому его позицию можно не учитывать? Допустим, хотя такое допущение и более чем странно для демократического государства. А как быть с Пушкиным? Тем самым, Александром Сергеевичем, который «наше все», и который считал государственную цензуру обязательной для общества, даже самого совершенного, и видел в ней не врага, а непременное условие свободы творчества: «Я убежден в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе, под какими бы законами и правлением оно бы ни находилось». Или другое его высказывание: «Цензура есть установление благодетельное, а не притеснительное; она есть верный страж благоденствия частного и государственного».

Конечно, точка зрения Пушкина: цензура — благо для общества и культуры, не может априори считаться истиной в последней инстанции. Но уже одно ее наличие превращает утверждение «цензура — зло» из неподлежащей сомнению аксиомы в одну из политических концепций, совсем не обязательно правильных. Более того, она дает право предполагать, что большинство населения России выступает за введение цензуры вовсе не от своей беспросветной темноты и невежества. К тому же, и позиция Райкина: «цензура — проклятие и позор», не может считаться истиной в последней инстанции.

Цензура и информационная безопасность

В век развития информационных технологий доказывать, что информация во всех ее видах, включая художественную, — это мощная сила способная как созидать, так и разрушать, значит ломиться в открытую дверь. В этом вопросе даже либералы не будут спорить с Пушкиным. Принципиальное расхождение в другом: как противодействовать попыткам использовать информацию в разрушительных целях? Вся мощь либеральной пропаганды направлена на то, чтобы вбить в общественное сознание еще одну, якобы, аксиому — единственной эффективной и правомерной защитой от информационного оружия может быть закон, а никакая не цензура. В соответствии с этой «аксиомой» любая информация имеет полное право свободно распространяться, а далее уже суд, и только он, руководствуясь духом и буквой закона, может признать ее социально опасной и покарать автора и издание (театр, кинокомпанию, выставочный зал). Утверждается, что при хорошо отлаженном судопроизводстве, неотвратимость наказания в виде крупного штрафа или лишения лицензии, являются надежной гарантией против использования информации во вред обществу. В свою очередь, применение методов принуждения только по решению суда гарантирует уже защиту журналистов, СМИ, театров и кинокомпаний от произвола чиновников.

На первый взгляд подобный подход выглядит идеальным. Однако на самом деле он заведомо неэффективен и его главное предназначение — обеспечить полное господство либерального сообщества в информационной сфере. Закон по своей природе должен содержать четкий, однозначный, не допускающий разночтений, перечень запрещенного. И с таким черно-белым мерилом входить в сферу информации и идеологии, где огромную роль играют полутона, красноречивые умолчания, намеки? Показательный пример, в «Доктрине информационной безопасности Российской Федерации» от 2000 г. угрозой объявлялась «девальвация духовных ценностей, пропаганда образцов массовой культуры, основанных на культе насилия, на духовных и нравственных ценностях, противоречащих ценностям, принятым в российском обществе». Доктрина, утвержденная президентом России, действовала целых 16 лет. Результат известен — гражданские активисты вынуждены самостоятельно вставать на защиту духовных ценностей нации, используя доступные им, чаще всего противоправные методы.

Дело вовсе не в лености, бездарности или саботаже исполнителей Доктрины. Ее требования в принципе не могли быть реализованы тем единственным легальным инструментом, который есть сейчас у государства — судом на основе Закона о СМИ. Ценностные, качественные характеристики информации никому и никогда не удастся облечь в четкую юридическую форму.

В новой редакции Доктрины, вступившей в силу 6 декабря этого года, в разряд основных направлений деятельности по обеспечению информационной безопасности включена работа по «нейтрализации информационного воздействия, направленного на размывание традиционных российских духовно-нравственных ценностей». Намерение прекрасное, но если не изменить инструментарий информационной политики государства, результат будет тот же. Даже когда речь будет идти об откровенном и всем очевидном глумлении над традиционными духовными ценностями в фильме или спектакле, ни один прокурор не сможет в судебном заседании доказать, что имеет место быть юридически установленный факт их сознательного «размывания».

Закон о СМИ не в состоянии противодействовать не только «размыванию». Распространение заведомо ложной информации он не остановит. Сразу встает вопрос, что считать ложью? Является ли ею публикация достоверных фактов с ложным выводом из них, или такой подбор фактов при котором сам читатель/зритель неизбежно придет к ложным выводам? Например, воспитатель будет своим ученикам рассказывать исключительно о прегрешениях их родителей (безгрешных людей, как известно, нет): такого-то числа в детстве не выучил уроков, такого-то обманул маму, такого-то напился и т. д. и т. п. Каких детей, ни разу не соврав, он воспитает на этой «правде» всем понятно. Конечно, на личном уровне подобную деятельность пресекут моментально (набьют морду), а если перенести на народ в целом? Закон бессилен.

Более того, он бессилен даже когда автор и не пытается прикрыться подлинными фактами. Вспомните фильм «Сволочи», давший новую трактовку подвигу десятков тысяч «сынов полка», юных подпольщиков и партизан. Оказывается, они были жертвами «империя зла», безжалостно ломавшей их психику и превращавшей в диверсантов-смертников, посылаемых на убой. В ответ на возмущение зрителей режиссер «на голубом глазу» заявлял: я знаю, что подобные методики применял Третий Рейх, а не Советский Союз, но я не историк и соответствия фактам от меня нельзя требовать, я художник и имею право на любой художественный вымысел. Можно сто раз подать на него в суд и сто раз суд его оправдает. В сфере информации закон — не более чем веревка, натянутая поперек улицы. Умный перешагнет или подлезет, и только дурак споткнется.

Как следствие, экраны наших кинотеатров и телевизоров совершенно безнаказанно заполняют фильмы, в которых светочи либерализма раскрывают нам сирым и убогим всю «правду о гнусной русской истории». А любая попытка противодействия им со стороны честного представителя власти или неравнодушных граждан оказывается вне рамок правового поля.

Именно поэтому сегодня с особой актуальностью звучит пушкинское предупреждение о неизбежном, независящем от воли исполнителей бессилии закона в информационной сфере: «Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона: не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна цензура может исполнить то и другое».

Цензура и либеральный глобализм

Контроль государства за содержанием информационных потоков (цензура) является самым эффективным методом обеспечения информационной безопасности. Но не будет ли слишком велика плата за безопасность?

Поэтому давайте рассмотрим два принципиально различных подхода к цензуре. В соответствии с первым, напомню, его придерживался Пушкин, государственная цензура защищает общество от узурпации власти меньшинством и является условием подлинной свободы слова. В соответствии со вторым, либеральным, запрет государственной цензуры обеспечивает свободу слова, ставит государственные структуры под контроль независимых СМИ и поэтому гарантирует общество от узурпации власти и диктатуры.

Вторая позиция, в странах именующих себя демократическими, считается единственно правильной и в либеральной системе координат проходит по разряду все тех же, само собой разумеющихся, «аксиом». Поборники подобной позиции, конечно, не скрывают, что отмена государственной цензуры, не отменяет цензуру как таковую — цензуру владельцев СМИ, редакторов и режиссеров с продюсерами. При этом «частную» цензуру или точнее сказать «теневую», в отличие от государственной, свободе слова никогда не противопоставляют

Логика проста: «частные» цензуры по определению многочисленны, а это порождает многообразие критериев отбора информации, поэтому у каждого автора есть возможность опубликовать свой материал, если не этом, так в другом издании. Отсюда, с одной стороны, вытекает невозможность монополизации информационной сферы. С другой, возможность постоянного общественного контроля через, если не одни, так другие независимые СМИ за всеми ветвями власти, что и является необходимым условием демократии.

Казалось бы, не поспоришь, все логично, но на деле — очередная сознательная ложь. Средства информации общегосударственного, тем более международного масштаба стоят колоссальных денег, которые есть только у крупного капитала. А самый крупный капитал — капитал транснациональный. Конечно, интересы «транснационалов» могут не совпадать и они могут ожесточенно сражаться друг другом, в том числе с использованием принадлежащих им СМИ. Но только до определенного предела. Отрицать наличие у представителей транснационального капитала общих клановых интересов, по меньшей мере, глупо.

Поэтому отказ от государственного контроля за содержанием информационных потоков (государственной цензуры) неизбежно через механизм множества частных цензур приводит к установлению контроля над ними со стороны транснационального капитала и полному доминированию в информационной сфере выражающей его интересы «единственно правильной» либеральной идеологии.

В демократических государствах, как известно, власть на всех уровнях обретается через процедуру выборов, исход которых зависит от мнения избирателей. Поэтому тот, кто имеет возможность формировать общественной мнение через СМИ, манипулировать им, закономерно становится главным выборщиком, подлинным источником власти в демократическом государстве. Так информационно-идеологическое доминирование транснационального капитала, обусловленное отказом от государственной цензуры, обеспечивает этому узкому слою, никем не избранному и никак не контролируемому обществом, реальную власть в демократических государствах.

Кто-то скажет, что Россия не пример, у нас демократия и свободные СМИ еще в зародыше. Но тогда давайте вспомним, какую травлю Дональда Трампа во время избирательной кампании вела американская пресса, подконтрольная транснациональному капиталу и, естественно, сплошь преданная либеральным ценностям. Вспомним и то, что сказал избранный президент США на первой встрече с руководителями крупнейших СМИ страны: «Мы в одной комнате с лжецами, бесчестными СМИ, которые все врут».

Списать слова Трампа на экстравагантность избранного президента США невозможно. Политологи всего мира, объясняя победу Трампа, постоянно ссылались на поддержавшее его «белое молчаливое большинство». Но ведь само понятие «молчаливое большинство» является убийственным диагнозом для страны, считающейся эталоном свободы слова. Неужели кто-то поверит, что белое большинство Америки, ее становой хребет, «молчаливы» от своей природной неполноценности, а не потому, что транснациональный капитал лишил это большинство возможности выражать свои интересы в СМИ, передав их под полный контроль либерального меньшинства. Подобно тому, как это было сделано с русским большинством в России после воцарения свободы слова в 90-е годы.

Как видим, в любой стране отказ от государственного регулирования информационных потоков, от государственной цензуры, неизбежно приводит к одному и тому же результату. Господствующие позиции в информационной сфере получает крупный капитал, что в свою очередь ведет к концентрации политической власти в руках никем не избранного и не подконтрольного обществу меньшинства, а также к насаждению либерального единомыслия. Большинство при этом превращается в «молчаливое большинство», духовные ценности которого неуклонно и последовательно разрушаются.

Для транснационального капитала идеальное мироустройство — мир без государственных суверенитетов, населенный людьми, свободными от религии, родины, нации и семьи, которые ориентированы исключительно на повышение уровня личного потребления материальных и «духовных» благ. Поэтому богохульство, глумление над святынями, отбрасывание всех табу, лежащих в основе любой национальной культуры, не являются ни издержками свободы слова, ни проявлением свободы самовыражения творческих личностей. Это борьба за власть транснациональной элиты: транснационального капитала и неразрывно связанного с ним либерального сообщества. Борьба за то, что теперь принято называть либеральным глобализмом.

Насколько высоки ставки в этой борьбе, свидетельствуют слова Святейшего Патриарха Кирилла о главном противоречии современного мира: «Самым острым конфликтом современности является не заявленное американским философом Самюэлем Хантингтоном „столкновение цивилизаций“, не борьба религиозных и национальных культур между собой, как нередко хотят представить сильные мира сего, и даже не противостояние Востока и Запада, Севера и Юга, а столкновение транснационального, радикального, секулярного глобалистского проекта со всеми традиционными культурами и со всеми локальными цивилизациями. И эта борьба проходит не только по границам, разделяющим государства и регионы, но и внутри стран и народов, — не исключаю, что и внутри нашей страны. И здесь происходит столкновение двух миров, двух взглядов на человека и на будущее человеческой цивилизации».

Одним из главных фронтов этого противостояния является сфера информации, а цензура на этом фронте — один из самых эффективных инструментов защиты традиционных ценностей, сохранения цивилизационного и культурного многообразия мира, а, соответственно, препятствие на пути либерального глобализма.

В отличие от теневой власти транснациональной элиты законная государственная власть при любой форме правления (монархия, демократия, неважно) в большей или меньшей степени выражает и отстаивает интересы своего государства и своей нации (исключения бывают, но они достаточно редки). Поэтому установленная государством цензура, за исключением этих редких случаев, не борется с культурой своего народа, не направлена на искоренение его духовных корней. Напротив, она, когда лучше, а когда хуже (любые государственные институты бывают несовершенными) защищает духовные корни нации, и тем самым создает благоприятные, опять-таки, когда в большей степени, когда в меньшей степени, но всегда благоприятные условия для развития национальной культуры. Отмена же государственной цензуры, как уже говорилось, приводит к установлению цензуры со стороны транснационалов, которая всегда направлена на уничтожение духовных корней нации, а никакое дерево без корней не плодоносит. Соответственно и нет никакого парадокса в том, что культура и искусство развиваются при государственной цензуре, и начинают хиреть и сереть при ее отмене.

Мы сейчас не можем знать, как именно будет решаться проблема защиты традиционных ценностей народов России от разлагающего воздействия либеральной пропаганды во имя интересов транснационального капитала. Однако совершенно очевидно, что для ее эффективного решения необходимо, во-первых, ясно понимать, что стоит в этой борьбе на кону. Во-вторых, что уклониться от этой борьбы не удастся, и в-третьих, избавиться от либерального дурмана и осознать, что государственная цензура — эффективный инструмент защиты интересов человека, общества и государства в сфере информации, что она — залог подлинной свободы слова и народовластия.