Главный секрет русофобии

Современную русофобию нельзя понять без «первоисточников». Стоит ли копаться в «преданиях старины глубокой», или наплевать и забыть? Ну, во-первых, не такая уж и «старина», причём суть не в возрасте.

«Перед нами политические наблюдения столь проницательные, столь вневременные, что книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе», — такую аннотацию составил к американскому изданию книги маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» бывший посол США в СССР, генерал Уолтер Смит. Это примерно, как если бы посол СССР провёл бы параллели к Индии и Ирану, основываясь на путевых заметках Афанасия Никитина «Хождение за три моря».

А вот наш старый — во всех смыслах — «друг» Бжезинский о той же «России 1839 года» в своём предисловии от — внимание! — 1987 года: «Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы».

До полной кучи вступление к очередному изданию де Кюстина в США от 1989 года: «Вдохновенный и красноречивый рассказ напоминает нам, что под покрывалом СССР все ещё скрывается Россия — наследница Империи Царей».

По-моему, собраны не плохие доказательства цитаты: «Мы думали, что нас не любят потому, что мы „красные“, а нас не любят потому, что мы русские».

Вторая причина, из-за которой я решил поговорить, с чего зарождалась русофобия — настроения некоторой части российского общества с их попытками внедрить национальное чувство неполноценности. Для «затравки» анекдот.

Разговор в кругу столичной интеллигенции:

— Ну и вернулся он из армии, а его девушка вышла за другого. Он, чтобы изменнице отомстить, закрутил роман с деревенской, та от него забеременела. Бывшая невеста тут же проявила интерес — и стала изменять мужу с ним. Брошенная девица пришла к его матери жаловаться, а та ни то, ни сё — ну она обманутому мужу всё выложила. Тот взбесился, в общем, началась драка-поножовщина, и дурака-то зарезали. Лучше б в армии остался.

Опоздавший к началу беседы с глубоким вздохом:

— Как типично для этой страны. Гопники, шлюхи, родителям всё по фигу, моральное разложение, разврат! Ничего хорошего тут уже не будет!

Пауза.

— Вообще-то я сюжет оперы Масканьи «Сельская честь» пересказывал.

С удовольствием посвящаю тем, кто свято верит, что всё написанное латинскими буквами о России является «истиной в последней инстанции». Своеобразный «антидот».

Итак, они о нас, стали писать гораздо раньше, чем мы о них. То, что там гордо именовалось «путешественник», здесь называлось попросту «бродяга». В допетровскую эпоху не было особой необходимости шляться туда-сюда — если не считать некоторых «беглых», посольских и т. д. — не делающих, впрочем, «большой погоды». А, если кому-то в голову и приходило сниматься с насиженного места, предпочитали двигаться на восток, а не на запад.

Другая сторона, напротив, с большим интересом смотрела к нам. Простое, человеческое любопытство? Не без того. Корысть? Не без этого. Политика? Несомненно.

Барон Сигизмунд фон Герберштейн прибыл в Государство Российское первый раз в 1517 году, чтобы склонить государя Василия III к миру с Литвой. Несмотря на то, что Википедия, как обычно, говорит о подобных персонажах с причмокиванием — дипломат, историк, писатель — Герберштейн очень насмешил Москву.

Он сходу призвал русских учиться миролюбию у древнего Пирра (помните, «пиррову победу»?). А ещё уступить Польше Кемску волость Смоленск по примеру Ивана III, якобы добровольно отдавшего Казань татарам («историк»!). Естественно, свою непосредственную миссию сей «дипломат» провалил.

Второй раз Герберштейн появляется на нашем горизонте в 1526 году ради «вечного мира» с Литвой и достигает «бешеного успеха» — «шестилетнего перемирия». Но главное, в результате девятимесячного пребывания здесь у него рождается «труд» Rerum Moscoviticarum Commentarii — лат.(«Записки о московских делах»).

Опус получился настоящим бестселлером — 5 изданий с переводом на итальянские и немецкие языки (с первоосновы — латинского). По тем временам чрезвычайно круто! «Записки» на долгие годы превратились в «Россиеведение» для иностранцев.

Нельзя сказать, что Герберштейн везде «соврал» и уж тем более, творил «со зла». Некоторые моменты переданы им достаточно точно. А определённые наблюдения чрезвычайно любопытны: «…всякий воин в Московии носит с собою топор, трут, кастрюлю, и когда приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит, — и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей».

Главной ошибкой Герберштейна стало то, что он старался объять необъятное, и поднять неподъёмное для одного человека. За несколько месяцев всё и сразу: торговлю, религию, обычаи, политику, историю, этнографию. Конечно, с его точки зрения, наша страна тогда — не самое лучшее место для проживания. Но всё же он не был «русофобом», ибо знал славянские наречия, искренне пытался разобраться в русских «хитросплетениях», читал многие публикации о России, хотя и относился к ним скептически — большинство этих авторов никогда не были там, о чём взахлёб рассказывали. Он же, в отличие от них, и походил, и поездил, и поговорил, что само по себе большая редкость — следующие «хрестоматийные» писатели-иностранцы о России русского языка не знали. Вообще!

Тем не менее, считать творение Герберштейна «учебником», мягко говоря, странно. Вот, например, его суждение о географии: Россия — «это территория между Сарматскими горами, рекой Ра и Северным морем». Скорей всего, Сигизмунд фон Герберштейн творил по тому же принципу, что и позже Джонатан Свифт, отправлявший своего Гулливера из совсем уж придуманных «Лилипутии» и «Великании» в, якобы, реальную страну Японию.

Почему, «якобы»? Да потому что страна Восходящего солнца в воображении Свифта (тогда очень закрытое государство, куда пускали лишь голландцев, да и то не дальше порта в Нагасаки), и Япония на самом деле — это две, даже не большие, а огромные, разницы.

Свифт щедро «разбавлял» имеющиеся у него скудные сведения, разнообразными фантазиями, вроде той, что японцы заставляют европейцев, желающих с ними торговать, топтать распятие. Или, что японский император дружит с королём Лаггнегга — выдуманной Свифтом страны. А, поди, тогда проверь, с кем действительно знался японский император!

Япония начала 18 века для Джонатана Свифта то же самое, что и Россия 16 века для Сигизмунда фон Герберштейна в частности, и иностранцев вообще. Читать древнюю «научную фантастику» сейчас очень забавно. Вот, к примеру, как на Руси (по мнению иноземцев) собирали мёд:

«Раз крестьянин, нашедши в лесу дупло с медом, полез доставать его, но по неосторожности упал и увяз в меду по самое горло и вылезть никак не мог. Тут ему пришлось бы и пропасть. Несколько дней он питался медом, напрасно ожидая помощи. К счастию его, пришел медведь, чтобы полакомиться медом, и стал спускаться задними ногами в дупло. Крестьянин ухватился за медведя и так заорал, что испуганный зверь выскочил из дупла, выволок с собой мужика, а сам с перепугу скрылся…»

Это отнюдь не «русофобия», но она начинается, когда на основе сказок пытаются трактовать быль. Да ещё с далеко идущими выводами. Только на миг представьте, что у нас сочинения Рудольфа Эриха Распе про барона Мюнхаузена (1785 год), вдруг, стали бы серьёзным источником знаний о европейцах. Нет, в России всё по-честному. Первый перевод (пересказ) книги о Мюнхгаузене на русский язык вышел в 1791 году. И сразу под характерным заглавием-оговоркой: «Не любо — не слушай, а врать не мешай». Когда б подобное предупреждение предваряло многие иностранные «воспоминания и размышления» о России — вопросов бы не было.

Однако, увы, вспомните Бжезинского с которого я начинал: «Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы». В 1987 году он судит СССР по «доказательствам» 1839-го!

Кто такой де Кюстин, а также некоторые другие из «старых» экспертов по России читайте в следующий раз — сейчас и так многовато получилось. Но продолжение обязательно последует.