Литературное лицемерие

Ещё со школьной поры полагал некорректным сочинять на темы, вроде, что «вкладывал автор в образ литературного героя». Да откуда я знаю? А вы откуда знаете? И более того — знал ли сам автор, что он «вложил», по мнению своих восторженных почитателей и литературных критиков?

Я, например, никогда не считал Катерину из пьесы Островского «Гроза» «лучом света в тёмном царстве», как то решил Добролюбов. А меня упорно призывали ответить, почему она «луч». Выбор был очевиден, либо подменить собственное — чужим, либо получить непроходной балл. В этом смысле показательна история, рассказанная внучкой писателя Валентина Катаева — Тиной:

«Забавный случай произошёл с моей подругой. В классе в пятом-шестом мы проходили „Сына полка“ и ей дали задание — написать, о чём думал писатель Катаев, что он хотел вложить в образ Вани Солнцева. Естественно, проживая через две дачи от нас, она пришла к дедушке и попросила рассказать, чего же он имел в виду. Он рассказал. Ей поставили тройку с минусом за сочинение — они с Катаевым оказались неправы…»

Но это ещё «цветочки», по сравнению с признанием Андрея Битова в журнале «Звезда», где он поведал, что впервые он узнал о дзен-буддизме, ознакомившись с диссертацией одного английского литературоведа под названием «Дзен-буддизм в раннем творчестве Андрея Битова».

Теперь представьте реакцию какого-нибудь «толстоведа», когда вы ему в глаза заявляете, мол, роман «Война и мир» — «дребедень»! В лучшем случае вас признают, очень мягко выражаясь, не воспитанным человеком, плюнувшем в икону. Тогда как вы, возможно, всего лишь цитировали январское письмо 1871 года Льва Николаевича Толстого поэту Афанасию Фету: «…писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану».

А эта дурацкая манера выдёргивать у писателя фразу и наполнять её, якобы, «глубинным смыслом»? Ярчайший пример — «рукописи не горят» Михаила Булгакова. Некоторые произносят её с такой выпученной сакральностью, что плюнуть хочется.

Горят, ещё как горят! Одного Гоголя с его вторым томом «Мёртвых душ» хватило бы для опровержения. А были ещё Александр Пушкин (10 глава «Онегина», 2 том «Дубровского», «Гаврилиада»); Владимир Набоков («Лаура и её оригинал»); Анна Ахматова («Энума Элиш»); Борис Пастернак («На этом свете»); Маргарет Митчелл («Унесённые ветром» — это всё, что осталось). Да и сам Михаил Афанасьевич успешно предал огню собственную пьесу «Блаженство».

Наверняка, кинутся возражать, дескать, подразумевается, что это ВЕЛИКИЕ «рукописи не горят» — а все остальные, конечно же печка «схавает». Но, во-первых, откуда вы знаете, какими были «остальные»? А, во-вторых, почему тогда и в оставшихся «Великих» существуют откровенные ляпы? Чтобы не слыть голословным — быстренько докажу.

Не знаю, насколько удачным получился сожжённый Пушкиным второй том Дубровского, но в первом (и единственном) читаю:

«Опомнившись, учитель увидел привязанного медведя, зверь начал фыркать, издали обнюхивая своего гостя, и вдруг, поднявшись на задние лапы, пошел на него. Француз не смутился, не побежал, и ждал нападения. Медведь приближался, Дефорж вынул из кармана маленькой пистолет, вложил его в ухо голодному зверю и выстрелил. Медведь повалился».

Вас не смущает остановка атакующего медведя вложением пистолета в ухо? Кто-нибудь, кроме «Дубровского», такой прием пробовал? А вот отрывок из другой главы:

«Между солдатами произошло смятение, но офицер бросился вперед, солдаты за ним последовали и сбежали в ров; разбойники выстрелили в них из ружей и пистолетов и стали с топорами в руках защищать вал, на который лезли остервенелые солдаты, оставя во рву человек двадцать раненых товарищей. Рукопашный бой завязался, солдаты уже были на валу, разбойники начали уступать, но Дубровский, подошел к офицеру, приставил ему пистолет к груди и выстрелил, офицер грянулся навзничь».

Обратите внимание на динамику — «офицер бросился вперёд», «лезли остервенелые солдаты». А потом «Дубровский, подошел к офицеру, приставил ему пистолет к груди и выстрелил». Офицера что, в тот момент парализовало? Александр Сергеевич, вне всякого сомнения «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», но конкретно здесь он промахнулся. Однако попробуйте сказать такое на экзамене и, скорей всего, вас не оценят — в самом фатальном значении идиомы.

Навязанные и навязшие «штампы» убивают литературу. Она и так переживает не лучшие дни из-за смены формата — отпала нужда коротать долгие зимние вечера, сидя у камина с толстой книгой. А если к этому добавить ещё все прошлые стереотипы — вообще караул! Ибо, зачем читать, если заранее известно, что «Печорин — лишний человек»?

А ведь книги могут долго оставаться загадками, если каждый раз смотреть на них свежим взглядом. Например, сколько раз соврал Остап Бендер, заявив, что «чтит уголовный кодекс»? Или, почему события романа «Человек-невидимка» никогда не воспроизведутся в реальности?