Григорий Котовский как символ новой России

Григорий Котовский недаром третьим и последним в истории России заслужил себе Мавзолей. Человек сделал для страны не меньше Пирогова и Ленина: он фактически создал «основу жизнедеятельности», Систему низовой пассионарной России, которая в переломные моменты брала власть в руки, чтобы затем, перелопатив «человеческий материал», вручить ее в руки реформаторов. В 1917-м, 1937-м, 1953-м и 1991-м — во все эти годы власть снизу утверждал «Котовский».

После смерти великого предводителя жиганов вокруг его имени наслоилось много легенд: власть обеляла облик Котовского, делая из него идейного революционера и красного командира. Власть понять можно: она сама в 30-е состояла в большинстве своем из «Котовских», только с меньшими производственными результатами — Сталин и Молотов, Ягода и Берия — все они громили банки, «крышевали» бизнес. Но в отличие от Котовского, старшие образованные товарищи из кабинетов в эмиграции контролировали их деятельность, заставляли печатать агитационные газеты и их же распространять. Воспитывали. А Котовского уже не надо было воспитывать, он воспитался сам. И грех было не воспользоваться уникумом, забивать его зубрежкой «Капитала», зарывать талант говорильней в Думе или рабочих цехах. Нужно было лишь в ответственные моменты направлять товарища, чтобы другие не успели направить.

Повезло с биографией

Как и у большинства «участников Революции», не находившегося в эмиграции под присмотром спецслужб (прямолинейные немцы, швейцарцы или англичане фиксировали, например, каждый шаг Ленина — куда поехал на велосипеде, с кем пьет кофе) биография Котовского фальсифицирована. Но в отличие от каких-нибудь Молотова, Вышинского или Берии с Котовским немного повезло. В 1941-м румыны заняли Одессу, часть архива царской охранки, бухгалтерских книг предприятий Котовского и прочих бумаг попали им в руки (т.н. «архив помощника начальника сыска Одессы Дон-Донцова). Часть архива унес с собой заграницу власовец Каштанов, что-то осело каким-то неведомыми путями у писателя — «вора в законе» «Михаила Демина» (настоящее имя Георгий Евгеньевич Трифонов, двоюродный брат писателя Юрия Трифонова; «Демин» в конце 1960-х уехал в Париж, там и «раскрылся» его писательский талант). В общем, какие-то зацепочки появились.

Григорий Котовский родился то ли в 1881-м, то ли в 1884-м, 1887-м или 1888-м году. В разных автобиографиях, которые он писал то для представления к ордену, то при вступлении в партию, то в письмах к любовницам фигурируют эти четыре даты. Еще больше версий по поводу его родителей. В одной биографии его отец записан как «мещанин города Балты», в другой как «дворянин, внук полковника Каменец-Подольской губернии». В общем, известно только с большой долей вероятности, что его отец был поляком, работавшим в Бессарабии механиком по сельхозмашинам. Мать была из белокриницких старообрядцев (в Российской империи их называли «сектанты австрийской церкви»). Это позволило писать Котовскому впоследствии, что он «бессарабец» (также себя записывал его земляк Фрунзе, будущий военный министр СССР), а на каторге в Сибири среди уголовного элемента называться «немцем» (чтобы избежать тяжелых работ; немцев, априори записывая их в верхушку российского общества, власти предпочитали занимать на умственной работе).

Американская мечта

Семейная закваска дала толчок Котовскому с детства сторониться русских крестьян (в начале XX века 90% русских было сосредоточено в деревне).

Еще больше эта нелюбовь стала нарастать после смерти матери (Грише было то ли 2, то ли 4 года). Отцу, пребывавшему вечно в разъездах по имениям, было не до сына, и воспитанием мальчика занялись его крестная мать София Шалль, гражданка Бельгии, чей отец был выписан из Европы трудиться инженером, и крестный, крупный помещик, армянин Манук-Бей.

В 5 лет Гриша упал с крыши, и получил на всю жизнь заикание, эпилептические припадки и расстройство психики. Котовский позже и это заставит работать на себя. Как и два других революционных боевика — Камо и Дзержинский, он сумел самостоятельно вызывать припадки и тренировать презрение к боли. Позже на многочисленных судебных процессах и в тюрьмах ему это пригодится.

В 1895 году от чахотки умирает его отец Иван. К тому времени Григорий под влиянием фактически приемных родителей стал адептом «сельскохозяйственного коммунизма» — модного в тогдашнем западном мире течения. Сосредоточием такого «коммунизма» считались США, точнее секты, обосновавшиеся там (от квакеров до эймишей), и маленький Котовский начинает бредить Америкой. София Шалль подогревает его интерес к изучению иностранных языков — в итоге к 15 годам он уже знает в совершенстве немецкий и английский языки. Любимыми писателями его стали (на всю жизнь) Джек Лондон, Эдгар По и — в первую очередь — «десятицентовые книжки» про американского сыщика Ната Пинкертона.

Никакого Шерлока Холмса — вся «иная Россия» бредила тогда Пинкертоном. Тем сложнее нам сегодня понять эту любовь, ведь Пинкертона сегодня не знают даже начитанные читатели. А после победы Революции этот американец был даже провозглашен эталоном на официальном уровне. Так, в 1923 году Николай Бухарин опубликовал статью в газете «Правда», в которой призвал советских писателей создать «красного Пинкертона» — приключенческую литературу для пропаганды революционных идей. В качестве ответа на этот призыв было написано несколько романов, в том числе «Месс-Менд, или Янки в Петрограде» Мариэтты Шагинян (1923), «Трест Д. Е. История гибели Европы» (1923) Ильи Эренбурга, «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского (1925).

Русскую литературу Котовский не читал вовсе. После Революции он даже говорил об этом с гордостью: «Никаких Толстых и Тургеневых — вся эта литература заставляет русского человека страдать, и только усиливает безысходность его рабской жизни».

Вторым занятием молодого Котовского, которое он пронес сквозь всю свою жизнь, стало сельского хозяйство. Через эту любовь он познакомился с окрестными крестьянами — немецкими колонистами и старообрядцами. После Революции именно они составят основу его карательных отрядов.

Еще Котовский любил спорт — бокс, гири и крокет, а позже и футбол. В 1917—1918 годах он отдавал часть награбленного на содержание нескольких футбольных команд в Одессе.

Веселый молочник

В 1895 году он поступает в Кишиневское реальное училище. О его пребывании там сохранились официальные записи:

«Григорий доил коров и заботливо выращивал телят. Он тщательно следил за чистотой коровника, за правильностью кормления скота, умело варил сыры и аккуратно вел записи в молочной книге.

Принимая дежурство, он надевал чистый фартук с металлической бляхой, на которой было выведено: «Дежурный по молочной», и сразу становился серьезным и степенным.

Преподаватель молочного дела всегда ставил Котовского в пример другим. Этот ученик не уйдет спать, пока не осмотрит всех коров, не проверит, хорошо ли они привязаны, и не подложит им на ночь чистую подстилку.

Григорий любил работать и на мельнице. Он часами пропадал у паровика и жерновов, исполнял обязанности то кочегара, то механика и особенно ловко насекал камни".

Эти же записи показывают, что училище Котовский окончил в 1904 году. Однако в официальных автобиографиях Григорий указывал, что его выгнали оттуда в 1903 году за революционную деятельность.

Да, проблемы с законом начались у Котовского уже в реальном училище, но не из-за революционной деятельности. В 1900 году, будучи на практике в качестве помощника управляющего поместья некого Скоповского в Бендерском уезде, он утаил 200 рублей от реализации винограда.

С 1990-го по 1904-й он работал в 4 поместьях, и везде с ним приключалась одна и та же беда: растрата денег. Именно по этой причине — а также из-за тянувшихся следствий — полиция раз за разом отказывала ему в предоставлении загранпаспорта — а Котовский с 1902-го по 1904-й 3 раза подавал официальные прошения на эмиграцию — сначала в Германию, а потом в США. Случись все же его эта мечта — и мы наверняка увидели бы американского миллионера Котовского. А так вся его энергия уходила в криминал в «тюрьме народов».

Как добывались деньги для Революции

В конце концов Котовский был посажен в «грабительский коридор» Кишиневской тюрьмы, где, по его словам, содержались «сливки преступного мира». Там он впервые имитирует психическое расстройство, и в припадке откусывает ухо какому-то старому вору. Из-под стражи его освобождают «по болезни». Тогда же он, еще романтик американизированного типа, сталкивается с уркаганами — организованной преступностью. И понимает, что «низовая Россия», также как и «верховая» ненавистна ему в той же, а то и большей мере. В 1904 году он начинает сколачивать свою банду. В этом же году его призывают в армию, и он не является на призывной пункт, а прячется сначала в Харькове, а потом в Киеве. В последнем городе он знакомится с местной боевой организацией эсеров. Оценив подающего надежды молодого человека, эсеры назначают его главой боевой организации в Кишиневе.

Современному читателю сегодня опять же приходится подробно объяснять, что такое были тогда революционеры. Те же эсеры — самая массовая и влиятельная партия в то время — делилась на две части. Первая — это ЦК партии, высоколобые интеллектуалы, «книжные люди». И вторая — боевая организация эсеров, чьей основной задачей была добыча денег на «революцию», т.е. на обеспечение жизни интеллектуальной верхушки партии, на печать их литературы и периодики, на «командировки» в Европу, на оплату адвокатов. Например, в 1906 году ЦК эсеров проел почти 800 тысяч рублей, на нынешние деньги это, наверное, 40−50 млн долларов. Откуда же брались эти деньги, ведь никто из «профессиональных революционеров» не работал?

Вот добычей денег и занималась боевая организация. И она была у любой революционной партии, не только эсеров — РСДРП, анархистов, национальных партий (польских социалистов, еврейского Бунда, армянских дашнаков и т. д.). Про РСДРП, например, все до сих пор помнят боевиков Кобу (Сталина) и Камо (Тер-Петросяна).

Причем добыть денег боевикам нужно было гораздо больше, чем в вышеупомянутом примере с «800 тысячами рублей». В разы больше — ведь надо было оставлять деньги на жизнь боевиков (они ведь тоже не работали), на покупку оружия, на адвокатов, на врачей, на подкуп (взятки) должностным лицам, на «общак», из которого подкармливались сидельцы в тюрьмах. В лучшем случае наверх уходило 20−30% от добытого.

Сегодня почти всегда упоминают только один способ добычи денег революционными боевиками — экспроприации. Но «эксы» были вынужденной мерой, когда у партий случался «кассовый разрыв», а так ведь самой обыденной практикой было «крышевание бизнеса». У тех же эсеров стандартной платой были: 1000 рублей в месяц с крупного фабриканта, 500 рублей с купца первой гильдии и 300 рублей с купца второй гильдии. У несогласных платить «вдруг» случались забастовки или поломка оборудования. Кто-то все равно упорствовал, например, выписывал штрейбрейхеров. Но и в этом случае «крыша не отступала». Ну а особо упорных предпринимателей боевики просто пристреливали.

Вот Григория Котовского и назначили главой такой «революционной ОПГ» в Кишиневе. Через год он порывает с эсерами, и примыкает к анархистам. Причина банальна — у Котовского центр забирает слишком много денег, а анархисты обещают оставлять ему 80% от добытого. В те же годы анархисты настроили против себя и эсеров и эсдэков — они начали демпинговать, оказывая «услуги» крышевания в 2−3 раза дешевле. Противостоять анархистам приходится против двух фронтов — полиции и «революционных коллег». И Котовский приходится как нельзя кстати для такой борьбы. В том же 1906 году он берет себе псевдоним «Атаман Ад». Только проявляя особую жестокость, можно победить в войне на два фронта.

По Бессарабии проносится волна жесточайших убийств, поджогов, ограблений, и полиция назначает за голову Котовского 2 тысячи рублей. Из его описания полицией, кстати, мы узнаем, что рост у «Атамана Ада» был 174 см (а вовсе не 2 метра, как позднее описывала его советская пропаганда), плотного телосложения, «при походке покачивается», «стреляет с двух рук», «особо жесток». Еще одна важная деталь из полицейского описания: «под обоими глазами 5 маленьких точек» — это тогда была татуировка уголовного авторитета. Эти точки Котовский сведет только в 1922 году.

В 1907 году полиция ловит Котовского. Одна из версий — его сдали сами эсеры, не простив ему предательства. Он получает очень мягкий приговор — 10 лет каторги (при пересмотре дела позднее — 12 лет). И это за десятки доказанных ограблений и 14 убийств (убийства, правда, «распределили» на нескольких членов ОПГ).

Тогда же на суде выяснилось, что группе «Атамана Ада» помогали полицейские чины — в качестве осведомителей и даже сбытчиков краденого. Одному офицеру-полицейскому, к примеру, платили 250 рублей в месяц (в 3 раза больше его оклада).

Тогда же на суде Котовский заявил, что «раздавал добытые деньги беднякам». Однако суд не нашел никаких доказательств этому. Но легенда о «защитнике бедноты» зародилась именно в 1907-м и дожила до наших дней.

Война за власть в преступном мире

Котовского бросают из одной тюрьмы в другую — и везде он пытается создать конкурирующую уркаганам группу т.н. жиганов — из революционных боевиков. В тюрьме стираются идеологические разногласия — и вот в группах Котовского состоят уже не только анархисты, но и эсеры, и члены РСДРП, и — главное — революционные националисты, самыми «ценными» из которых были кавказские боевики.

Венец этой борьбы — убийство Котовским в Казаковской тюрьме самого уважаемого уголовного авторитета того времени — «Ваньки-Козлятника». Котовский просто выдавил ему глаза.

Вот как описывал в 1918 году деятельность Котовского один из членов его группы, некий Давид Кичман:

«Там, где появлялся Котовский, прекращались грабежи арестантов и поборы со стороны «бродяг». В 1908 году в Николаевской каторжной тюрьме Котовский отменил так называемый налог «на камеру» в пользу тюремной уголовной верхушки. Котовский был у каторжан в огромном авторитете благодаря постоянной борьбе против начальства и отстаивания интересов «униженных и оскорбленных».

Именно тогда Котовским закладывается система революционных боевиков — жиганов, т.н. «благородных уголовников, чьей сверхидеей была правда и справедливость.

В 1913 году Котовский бежит с каторги, и обосновывается в Одессе. И снова принимается за старое. Грабежи, «крышевание». Вспоминает Григорий Иванович и молодость — и устраивается под именем Ромашкина… управляющим поместья в Бессарабии. Позже он вспоминает, что за день тогда «для души» прививал по 30−40 яблонь. В 1916 году его снова хватают и сажают в Одесскую тюрьму.

На службе Революции

Февральская Революция открыла перед Котовским новые горизонты. Он опять выступает первопроходцем в принципах устройства будущего социалистического государства, и создает «самоуправление тюрем».

Газеты писали: «Все камеры открыты. Внутри ограды нет ни одного надзирателя. Введено полное самоуправление заключенных. Во главе тюрьмы Котовский и помощник присяжного поверенного Звонкий. Котовский любезно водит по тюрьме экскурсии». Котовского освобождают не сразу, но на выходные разрешают уходить из тюрьмы в «отпуск». И в «отпуске» он и его группа начинают отлов и убийства уголовных авторитетов — Григорий никак не может простить свои конфликты с ними в тюрьмах. В марте 1917-го Котовский получает мощного союзника в борьбе против уркаганов, еще одного революционного боевика — знаменитого одесского вора Мишку Япончика (он тоже был анархистом, членом революционной группы «Молодая воля»; за «эксы» получил 10 лет). Более того, Котовский провертывает операцию по установлению власти Япончика над уркаганами.

Позже Япончик (Моисей Вольфович Винницкий) возглавит советский полк имени Ленина, и вместе с Котовским будет бороться с белогвардейцами. Очевидец этих событий, певец Леонид Осипович Утесов, вспоминал этот полк Япончика:

«Двор казармы полон. Митинг по случаю организации полка. Здесь «новобранцы» и их «дамы». Крик, хохот — шум невообразимый. На импровизированную трибуну поднимается Мишка. Френч, галифе, сапоги.

Мишка пытается «положить речь». Он даже пытается агитировать, но фразы покрываются диким хохотом, выкриками, и речь превращается в диалог между оратором и слушателями.

— Братва! Нам выдали доверие, и мы должны высоко держать знамя.

— Мишка! Держи мешок, мы будем сыпать картошку.

— Засохни. Мы должны доказать нашу новую жизнь. Довольно воровать, довольно калечить, докажем, что мы можем воевать.

— Мишка! А что наши бабы будут делать, они тоже захочут кушать?

— А воровать они больные?"

Уголовники становятся «силовиками»

Именно жиганы и часть переметнувшихся к ним уркаганов составляли первые революционные отряды, а затем начали дружно вливаться в ряды ЧК.

Например, архивы Ростова свидетельствуют:

«25 апреля 1917 года в Ростове состоялось первое заседание общества «Помощь бывшим уголовным». Председателем заседания был избран помощник присяжного поверенного Г. Б. Тузусов. Председателем же самого общества «Помощь бывшим уголовным Ростова и Нахичевани» стал известный рецидивист Н. А. Рыбалка, секретарем — «домушник» Д. А. Дикохта-Белецкий. На заседании был единогласно принят Устав общества. Его целями были провозглашены:

— трудоустройство бывших уголовников, отошедших от воровской жизни;

— устройство малолетних преступников в приюты и ремесленные училища;

— борьба со скупкой краденого;

— борьба с преступлениями способами, определенными собранием членов общества".

К октябрю 1917 года в Обществе было около 350 бывших уркаганов, присягнувших перед портретом Керенского в том, что они не вернутся к «позорному прошлому». Затем каждому ссужалось до 500 рублей на начало честной жизни, а также вручался продовольственный паек и направление на работу — в основном в «рабочую милицию».

Позже 50 человек Общества стали основой Ростовской ЧК".

А там, где все же основу ЧК и милиции составляли «малохольные интеллигенты» — например, в Петрограде — власти поняли, что надо туда ставить «проверенных боем людей».

В том же Петрограде с 25 декабря 1919 года уголовный розыск возглавил «боевик-анархист», балтийский матрос Владимир Кишкин. Он принимал личное участие в задержании особо опасных преступников, в разгромах банд. Таких вооруженных схваток у него было более ста. В одной из схваток с бандитами он был ранен и потерял правый глаз, но такой вид еще больше устрашал уголовников. Агент уголовного розыска тех лет И.В. Бодунов вспоминает: «О его необычайной храбрости по городу и губернии ходили легенды. Он был худощав, на правом глазу черная повязка. Неизвестно, спал ли он когда-нибудь. У него не было ни семьи, ни дома. Жил он одними только делами, мыслями о революции и действиями. Ничего не боялся. Зато как же боялись его! Его бесстрашие действовало гипнотически. Налетчикам, бандитам, ворам и убийцам казалось, что пуля его не берет. Может быть, потому, что верили — попасть в Кишкина невозможно, промахивались лучшие стрелки из главарей шаек, такие, как Белка, Чугун, Ванька Сибиряк, Дрозд и др. А он, во весь рост, размахивая браунингом, вел на их убежища оперативных сотрудников, и легендарная его слава, его бесстрашие подавляли преступников, сеяли среди них панику, лишали надежды на спасение» (М. Скрябин, И. Савченко. «Непримиримость»).

Частно-государственное партнерство

Но вернемся к Котовскому. В мае 1917 года Котовского условно освобождают и направляют в армию на Румынский фронт. Там он становится членом полкового комитета 136-го Таганрогского пехотного полка. В ноябре 1917-го примыкает к левым эсерам, избирается членом комитета 6-й армии.

С 18-го по 20-й год — в подполье в Одессе, где снова принимается за «старое»: грабежи — только теперь с «идейным уклоном». Грабит белых офицеров, интервентов. Крутит романы (например, с актрисой Верой Холодной).

Вопреки официальной советской историографии, Котовский никогда не вел полноценных армейских боев. Удел его воинской активности — это борьба с бандами (например, с махновцами) и карательные операции против восставших крестьян (антоновцев). Советская власть поступала мудро: использовала Котовского там, где он был первоклассным специалистом. Верх его начальственной карьеры — должность командира 2-го кавалерийского корпуса, но уже после окончания Гражданской войны (октябрь 1922-го). Котовский награждается орденом Красного Знамени и «почетным революционным оружием» за «борьбу с восставшим народом». Еще два ордена Красного Знамени Григорий Иванович получает за «победы» над повстанцами Украины.

Зато после окончания Гражданской Котовский блестяще проявил себя еще на одном поприще — «частно-государственном партнерстве силовиков». Тут тоже можно говорить, что он был одним из тех людей, заложил Систему самофинансирования силовиков, дожившую до наших дней (и даже усилившуюся сегодня). Например, в 1930-е годы сотрудники ОГПУ и НКВД, армии и милиции «назначали» подпольных бизнесменов, ворочавших миллионами. «Бизнесмены» бОльшую часть доходов отстегивали «крыше». А в 1920-е силовики и вовсе официально получали процент от своей деятельности. Так, в 1922 году сотрудникам уголовного розыска установили «сдельщину» — агентам угро стали выплачивать отчисления от стоимости разысканного имущества: правительственных и кооперативных учреждений и предприятий — 10%, частных лиц — 15%. Особо энергичные зарабатывали в органах до 6−8 тысяч рублей серебром в месяц. Но это тема отдельной статьи.

Котовского назначают служить в Умань. И там он берет в аренду сахарные заводы, обещая снабжать сахаром Красную Армию. Затем Котовский берет под контроль торговлю мясом. При 2-м корпусе было создано военно-потребительское общество с подсобными хозяйствами и швейными цехами.

Еще один «бизнес» Котовского — это отлов бродячих собак, расплодившихся в Гражданскую. Фактически он стал монополистом в этом деле на территории Украины. Солдаты его корпуса, вместо службы в части, разъезжали по селам и городам и забивали собак. В одном только 1924-м году заводы Котовского в Умани переработали 60 тысяч собак. Из них изготавливали мыло, а выделанные шкуры шли на шапки и прочую «галантерею».

"Котовский создал и контролировал мельницы в 23 селах. Он организует переработку старого солдатского обмундирования в шерстяное сырье. Были подписаны выгодные договоры с льняной и хлопчатобумажной фабриками. Солдатский бесплатный труд использовался на заготовке сена и уборке сахарной свеклы, которая отправлялась на сахарные заводы конного корпуса, что в год вырабатывали до 300 тысяч пудов сахара. При дивизиях имелись совхозы, пивоварни, мясные магазины. Хмель, который выращивался на полях Котовского в совхозе «Рея» (подсобное хозяйство 13-го кавалерийского полка), покупали купцы из Чехословакии на 1,5 млн. золотых рублей в год", — пишет один из биографов Котовского.

За что убили Котовского

Одна из версий гибели Котовского как раз связана с его бизнесом. Якобы его убийца Мейер Зайдер застрелил Котовского, не поделив гешефт.

Зайдер до революции содержал в Одессе публичный дом. В 1918-м влился в отряд Котовского, грабил и убивал. При помощи Котовского стал начальником охраны Перегоновского сахарного завода в Умани.

Вторая версия — это месть уркаганов за смерть Мишки Япончика. В августе 1919-го бандит-анархист решил снять свой полк им. Ленина с фронта, распустить его и вернуться к преступной деятельности в Одессе. Якобы он посчитал свой долг перед красными исполненным. Люди Котовского застрелили Япончика за измену.

А убийце Котовского Зайдеру осенью 1926 года дали всего 10 лет. В харьковской тюрьме он становится завклубом с правом свободного выхода. Уже через два года после приговора его выпустили на свободу, и он стал работать сцепщиком железнодорожных вагонов. Сын Котовского вспоминал: «В 1930 году, когда 3-я Бессарабская кавалерийская дивизия праздновала юбилей и на праздник были приглашены ветераны-котовцы, они сказали маме, что Зайдер приговорен ими к смертной казни. Мама возражала: Зайдера ни в коем случае нельзя убивать — он единственный свидетель смерти отца, тайна которой была не разгадана. Мама сообщила о намерении котовцев в особый отдел дивизии. Однако властями ничего не было предпринято. Зайдера задушили, его тело положили на рельсы, чтобы имитировать несчастный случай, но поезд опоздал. Главным организатором убийства Зайдера был котовец-одессит Вальдман, расстрелянный в 1939 году».

Заспиртованное сердце Григория Котовского, по слухам, до сих пор хранится на Лубянке (официальная историография пишет просто: «находится в Москве»).