Как европеизировали Ливию

Символично, что нынешняя война в Ливии разворачивается в канун юбилеев двух предыдущих: 70 лет боевых действий в Северной Африке в годы Второй мировой (Роммель, Монтгомери, сражение у Эль-Аламейна и т. д.) и столетия с начала колонизации Ливии итальянцами. Как видим — не только Соединенные Штаты, но и европейцы не обделяли Северную Африку вниманием. И, как в случае «Берберийской войны» США с Триполи в 1804 году, в истории итальянской колонизации Ливии в прошлом веке можно найти немало параллелей с сегодняшним днём. Некоторым аналогом «особого пути» и «джамахирии» тогда была деятельность ордена сенуситов, диктатуры — турецкое владычество, ну а международная дипломатия… тоже вполне напоминала и сегодняшнюю резолюцию ООН по ливийскому вопросу, и нынешнее поведение ведущих мировых держав.

К началу 20 века все страны Северной Африки уже были поделены между англичанами, французами и испанцами, превратившись в колонии и протектораты. И лишь на одну — нынешнюю Ливию — до поры до времени никто не клал глаз. Ведь вожделенную нефть в её песках пока не нашли, 99% площади было непригодно для земледелия, и даже на оставшемся проценте оазисов были проблемы с водой. Сельское хозяйство век от века деградировало, а разобщенное на воинственные племена население отличалось дремучестью и куда большей, чем у египтян и тунисцев, жестокостью.

Юридически прозябающая в бедности Ливия, чьи жители в XIX веке промышляли чем могли (вплоть до работорговли и пиратства), оставалась последним владением Османской империи на африканском континенте. И хотя по площади вилайет Триполи с санджаком Бенгази составлял почти половину всех турецких территорий, был в 3,5 раза больше Италии, страну населяло всего 900 тысяч жителей.

Так продолжалось вплоть до 13 сентября 1911 года, когда турки получили по телеграфу невероятно наглую по своему тону телеграмму из Рима:

«В течение многих лет итальянское правительство не переставало делать Турции представления, указывающие на абсолютную необходимость положить конец беспорядку и пренебрежению, в которых Турция оставляла Триполи и Киренаику, дабы эти области, так же как и прочие части Северной Африки, стали причастными благам прогресса. Такая перемена, основанная на общих требованиях цивилизации, представляет для Италии жизненный интерес первостепенной важности, ввиду незначительности расстояния, отделяющего эти области от итальянских берегов… Итальянское правительство, признавая себя вынужденным озаботиться охраной своего достоинства и интересов, решило приступить к военной оккупации Триполи и Киренаики. Королевское правительство надеется, что императорское правительство соблаговолит отдать соответствующие приказания, чтобы Италия не встретила никакого противодействия, и просит окончательного ответа в течение 24 часов».

Разумеется, без успешной предварительной дипломатической «артподготовки», подобный тон был бы неуместен. Но итальянская дипломатия на этой ниве потрудилась на славу.

Как и сегодня, самым «слабым звеном» в реакции мирового сообщества на предполагаемый захват Ливии считали Россию: ведь Италия пока еще входила во враждебный ей Тройственный союз и Россия могла бы заступиться за «братский народ». Однако, и тогда русого царя удалось убедить не накладывать своё «вето» — у России были свои претензии к Турции, главным образом по вопросу открытия для свободного мореплавания черноморских проливов. Италия пообещала России дипломатическую помощь в этом вопросе и… в Петербурге пообещали «закрыть глаза» на «гуманитарную операцию».

Реакция Англии и Франции на грядущий захват Ливии итальянцами была еще более благосклонной: с одной стороны он сулил возникновение необходимого «буфера» между контролируемым англичанами Египтом и французскими владениями в Алжире и Тунисе. С другой — руками итальянцев англичане и французы надеялись обуздать деятельность мусульманского ордена Сенуссия (сенуситов), представлявшего угрозу и их колониальной политике.

Сенусийя, к которому и сегодня относят до трети ливийцев, был внушительной силой уже в 1911 году. Он представлял собой суфийский религиозно-политический орден (братство, тарикат), основанный в 1837 году в Мекке Мухамммедом ибн Али ас-Сенуси, и нацеленный на «преодоление упадка исламской мысли, духовности мусульманского политического единства». Позднее из недр этого братства выйдет будущий король Ливии Идрис I, внук Великого Сенусси, которого свергнет Муаммар Каддафи. Наиболее активно свою деятельность сенуситы вели в традиционно «оппозиционной» и к Триполи, и к туркам Киренаике, в египетском оазисе Сива, в годы гонений и репрессий перемещаясь вглубь Сахары (оазис Куфра, полоса Оузу и т. д.)

Ко второй половине XIX века сенуситы уже серьезно укрепились на территории Ливии, занимаясь не только проповедями, но и вполне светскими делами: прокладкой дорог через Сахару от Марокко до Судана, сосредоточением в своих руках транссахарской торговли, созданием собственной армии, формированием миллионных вкладов в египетских банках… Так на территории сегодняшней Ливии создавалось «государство в государстве», зародыш нового «халифата», прообраз будущих египетских «братьев-мусульман», «Аль-Каиды» и кавказских салафитов, которого опасались не только европейцы, но даже более светские мусульмане-турки.

Что самое удивительное — наименее доброжелательно к итальянской затее тогда выступила… Германия. Впрочем, оно понятное дело — Тройственный союз Тройственным союзом, а денежки врозь. А Германия к тому времени как раз активно развивала успешные отношения с турками. Турция постепенно превращалась в союзницу кайзера, куда более надежную, чем Италия. Через три года возникшие между вчерашними союзниками противоречия приведут к новой расстановке сил в Первой мировой войне — Италия станет воевать не на стороне Германии, а на стороне Англии, Франции и России. Впрочем — и не поддержавшая (как и сегодня!) «гуманитарную операцию» в Ливии Германия в 1911 году тоже особо не препятствовала итальянцам.

Наконец — что самое важное — итальянским агентам накануне вторжения удалось убедить самих ливийцев, которые недолюбливали турок, что Италия — им друг, и несет свободу от гнёта Константинополя. Итальянские газеты расписывали во всех красках грядущую войну, как лёгкую прогулку.

Поначалу так оно и было: 3 октября итальянский флот начал обстрел Триполи и вскоре столица была захвачена полутора тысячами моряков. Но уже 23 октября колонизаторы потерпели первое поражение: турки заманили целый корпус итальянских солдат в ловушку и почти полностью их истребили. Война постепенно превращалась в окопную, позиционную, а на стороне турок оказались талантливые полководцы: тот же Мустафа Кемаль — будущий Ататюрк…

Итальянцам удалось добиться победы лишь с помощью технического превосходства. Впервые в истории человечества в итало-турецкой войне была применена боевая авиация. Итальянские самолеты разведывали расположение турецких отрядов, корректировали огонь артиллерии и даже бомбили вражеские позиции в оазисах Тагира и Аин Зара. К концу войны итальянцы применили и аналог нынешних ракет «Томагавк» — самое совершенное оружие того времени, 10-килограммовые авиабомбы, снаряжённые готовыми поражающими элементами — шариками от картечи.

Вторжение в Ливию оказалось дорогостоящим предприятием для не особо богатой Италии: вместо 30 млн. лир в месяц, изначально отведенных для итальянской армии, «военная прогулка» обходилось в 80 млн. лир в месяц в течение целого года. Это вызвало нарушение экономического равновесия в стране.

Отметим, что и потом Италия не получила выгод от обладания Ливией: нефть колонизаторы там так и не нашли (её найдут уже при короле Идрисе), единственный конкурентоспособный на мировых рынках товар, который колония могла предложить — трава для изготовления особо прочной бумаги и денежных купюр. Расходы на обустройство и содержание колонии методично, год от года, превышали доходы от неё. Впрочем — это касалось не одной Ливии, но и других итальянских владений. Эритрея, к примеру, давала в 1910—1911 году 2 млн. 600 тысяч лир доходов, потребовав расходов… свыше 8 млн. 470 тысяч лир. Еще хуже обстояло дело с Сомали — на покрытие своего 3-х миллионного бюджета колония давала всего 672 тысячи лир. Короче говоря — не повезло итальянцам со строительством колониальной империи. Не богатые золотом Мексика и Перу им досталась, не бриллианты Индии, не каучук Бразилии и Малайи, а чёрт знает что.

Единственный разумный экономический довод для захвата итальянцами Ливии в те годы заключался лишь в проекте строительства транссахарской железной дороги, чтобы замкнуть на себя оборот вывозимых богатств из глубин континента и экспорт туда европейских товаров. Но для строительства этой дороги опять же требовались миллионы лир, которых так и не нашлось вплоть до восстановления независимости и первого потока нефтедолларов…

При Муссолини, правда, итальянцы пытались получить выгоду от Ливии, заселяя её своими безземельными крестьянами-колонистами. Итальянцы строили для них новые города и посёлки (так появился, в частности, «исторический центр» застройки нынешнего Бенгази). По дорогам страны бегали итальянские автобусы «Фиат», запечатленные на старых фото. Всего в те годы в Ливию переселилось 100 тысяч итальянцев (позднее Каддафи их всех выгонит вон, как выживали русских из стран Закавказья и Средней Азии), планировалось переселить и до полумиллиона, но этому помешал, во-первых — недостаток посевных площадей, во вторых — куда большие возможности для самореализации безземельного итальянского крестьянина в случае его эмиграции в Америку.

В итальянских газетах начала ХХ века можно было найти, в частности, такие статьи:

«Триполитания и Киренаика — не земля обетованная, „текущая молоком и медом“. Переселенцев ждет иное: тяжелый труд, жизнь в далеко не безопасной обстановке, среди фанатичного мусульманского населения, и на долгие годы — ничтожный, быть может даже недостаточный для жизни, заработок».

«Люди, знающие „действительное Триполи“, заявляют, что эмиграция в Северную Африку не пойдет. Она идет в Америку, потому что Америка — не миф. Тот, кто собирается эмигрировать — видел уже, как возвращались люди из-за океана, люди, которые были похожи на него, а теперь стали совсем другие: звенят деньгами, выкупают землю у господ, строят себе дом, собираются посылать детей в школу… И он эмигрирует в страну хорошего заработка и звонких монет, оплачивающих труд, оставляя далеко за собой сборщиков податей и карабинеров». «Триполитания — не Аргентина… Эмигранты прежде всего заинтересованы в том, чтобы не голодать, а не в россказнях Геродота. И если вы им скажете правду, что это такое — Триполитания, если вы, например, объясните, что она похожа на их родную деревню в 16 км от станции железной дороги, но без путей, без водопровода… и прибавите, что и там, как здесь, они найдут карабинера — о, тогда они поймут сразу, что туда нечего идти».

Захват таким образом можно объяснить, лишь как акт чистой — и не вполне, притом, разумной политики «великодержавного стиля», стремление к поднятию своего престижа, своего голоса в европейском концерте. С внешней стороны — Италия достигнет этого. Но это обяжет ее и усилить сообразно новому положению вооруженные силы, поднимать дух ура-патриотизма и милитаризма, что впоследствии станет уже одной из причин прихода к власти Муссолини, фашизации и Второй мировой войны.

Да и насчет «воинственного мусульманского населения» итальянские газеты начала ХХ века не лгали. «Медовый месяц» в отношениях ливийцев и пришедших выручать их из турецкого рабства итальянцев продолжался недолго: после установления контроля над страной итальянцы начали отнимать их земли для своих колонистов, прессовать всё тех же сенуситов, жестоко бороться с малейшим намеком на «партизанщину». Вплоть до конца 1920-х годов итальянцы контролировали лишь прибрежную полосу Ливии (да и то не везде) и окончательное усмирение страны выпало на долю уже генералов Муссолини — Пьетро Бадольо и Родольфо Грациани, применявших по-фашистски карательные меры и зверские, кровавые репрессии. Отметим, что именно с фотографией на груди одной из таких расправ Каддафи и явился на прием к Берлускони: «покайся, мол». Берлускони покаялся. Даже руку Каддафи поцеловал, что… впрочем, все равно в итоге привело к новой фазе повторения истории в виде фарса: Европа снова вляпалась в войну, которую, в общем то, не хотела — исключительно ради дела чести и престижа. И снова ждет от нее скорее убытков, чем выгод.