Крестьянский заступник

Он все успел — редкая по полноте жизнь. Родил дочь. Честно прожил всю с жизнь с одной женой — Ольгой Сергеевной. Восстановил храм недалеко от родной деревни Тимонихи и привел в порядок сельское кладбище, где покоится его матушка. Не дал порушиться родовому дому-гнезду. Да и красный угол его избы всегда был, как и положено, отдан Богу. Перед этими иконами молилась его драгоценная матушка Анфиса Ивановна, вложившая в сыночка всю свою любовь честной солдатской вдовицы, потерявшей мужа на Большой и Великой войне за Отечество. А потом и ее сын, годы которого тоже станут клонить к земле, забудет многое и многих, как ненужное в жизни, но вот Отче наш будет помнить до смерти… Он успел подержать в руках семитомное Собрание своих сочинений, последний том которого вышел буквально перед его 80-летним юбилеем, и страницы которого развертывают перед нами его жизнь и жизнь его страны.

Василий Белов вышел из XX века как из «гоголевской шинели» выходили прежние писатели. Из века, трагически разделившего русскую историю и народ на «бывших», и «классово-правильных», «красных» и «белых», на пригодных для светлого будущего сословий и непригодных для него. Среди непригодных было и крестьянство — корень и соль земли русской. Но все же, чтобы взяться за заступничество народное, должно было многое счастливо совпасть. И в тот час русской истории, когда он ушел с легкой котомкой из дома в город, то есть вышел из своего крестьянского сословия, чтоб поднабраться грамотки, да на века оставить их жизнь в литературе, он, бросивший в столицу «учиться на писателя», не знал еще, что в тот час в русской истории многое уже счастливо совпало. В Сибири и на Севере враз возвысились голоса за деревню и ее человека — книги Яшина, Абрамова, Распутина, Астафьева, Шукшина. И голоса-то какие, и интонации-то столь мощные, что слово «деревенщиков» (как их тогда из брезгливости окрестили модные критики, а вышло-то все наоборот: где теперь они, модные?) прожгло насквозь толщу советской официальной литературы — распространилось по всей земле как слово правды.

В 1961 году у Василия Белова выходит книга стихов «Деревенька моя лесная» и повесть «Деревня Бердяйка». А публикация повести «Привычное дело» сделала его знаменитым, хотя тут же появились ретивые интерпретаторы, навязывающие Белову безмерный «обличительный пафос», — они увидели, что «в подтексте повести открывается геноцид, ставший «привычным делом». Другие же, напротив, ехидничали, что беловский Иван Африканович никакой не борец, а просто какой-то «сущестователь». Эти полярные, раздирающие надвое, пристрастные групповые оценки, еще не раз будут сопровождать новые произведения Белова, и тянуть их в свою сторону. А он, с крестьянским упрямством и с природно-северной поперечинкой в характере, будет верно делать свое дело.

Как и рога изобилия «посыплются» его шедевры (правда, как и положено, годы и годы будут уходить на их огранку): «Плотницкие рассказы» (1968) выходят в самом главном литературном журнале — «Новом мире», а потом будут «Бухтины вологодские завиральные», «Повесть об одной деревне», и наконец-то царственно выплывет в люди нарядная книга «ЛАД» («Очерки о народной эстетике», 1982), которая питалась самой потаенной сердечной глубиной писателя, а потому «крестьянская Вселенная» была представлена во всем ее народном космосе: от ватрушки-тварушки до убранства избы и работы в поле и дворе. Крестьянской Русью пахла каждая страница, и каждая буковка была впряжена в обоз национальной жизни.

Конечно, Василий Иванович много писал и публицистики. И не только писал, но вмешивался в дела государственные, если они шли в какую-то далекую от народных интересов, сторону. Стоит сказать, что власти тогда, действительно, не просто слушали, а слышали писателей. Публицистика Белова всегда была горячей, резкой, а уж «перестроечные» — то годы и последующее за ними второе за XX век разрушение страны, он переживал с немыслимой болью. Нужно сказать прямо и со всей определенностью: Белову трудно было признать это разрушительное время, в которое так унижали государство. Ведь он видел в советском государстве не только его «советское тело», но и большое историческое дело русского народа, способного к культуре государственного строительства. Именно поэтому превращать тогда или теперь его литературу и публицистику в оппозиционную России — по меньшей мере, глуповато, а если точнее — подловато. Критицизм писателей-деревенщиков имел одно очень важное качество: они знали меру, они видели «черту погибели», за которую нельзя заходить без опасности уже не вернуться.

Первым произведением большой эпической формы стали «Кануны» — роман вышел в 1976 году, начат же был в 1972-ом. И завершил Василий Иванович свою трилогию «Час шестый» только в 1998-ом. «Кануны» дополнились двумя книгами — «Год великого перелома (Хроника начала 30-х годов)» и «Час шестый (Хроника 1932)». Да, это памятники русскому разоренному крестьянству, реквием навсегда рухнувшей симфонии деревенской жизни с ее повторяемостью и устойчивостью идеала, с ее нравственной связью с землей, на которой Господом заповедано было трудиться. Конечно, Белов прекрасно понимал, что без сманивания крестьянства в город, не была бы возможна индустриализация, не выиграли бы без крестьян и Отечественную войну, но и боль, страшная боль за такой ход истории двигала его пером: он восстал и против «мировой революции» требующей, чтобы русский человек стал каким-то общечеловеком. Он восстал против того, чтобы выйти «из пут национальности… в сферу общечеловеческого» (Н.Данилевский). И написал на века отменные крупные русские характеры — мужиков и баб. Белов крепок своими мужскими типами (семьями Роговых, Пачиных, Мироновых в трилогии «Час шестый»). Впрочем, очень чист и ясен образ Веры, жены Павла Рогова — она навсегда останется крестьянским идеалом русской женщины, как и другой классический лик — пушкинской Татьяны. Оказывается, крестьянский и дворянский национальные идеалы не уж и далеко разошлись…

Василий Белов не любил города-Вавилона. Его роман «Все впереди» (1986) критики сладострастно называли «мещанским». Но перечитайте его сегодня — всё те же типы определяют злобу времени. Писатель никогда не смог понять этой «бесстрашной независимости» городского человека от всего отеческого, как не мог принять хищный городской принцип: всякий человек старается как можно больше пользы извлечь из другого человека…

Он успел написать книги о любимых людях — Шукшине и композиторе Гаврилине, исторические драмы и современные пьесы, отменные киносценарии и чудные рассказы о природе для детей. А болезнь последних лет увела его из литературы, чтобы в страдании перегорели грехи земные…

Вечная память рабу Божию Василию!

А мы постоим за чистоту этой памяти: вот ведь, буквально в первую же ночь после смерти великого русского писателя какие-то журналисты откопали откуда-то очень «эффектный» факт, создающий картинку «особой смерти»: якобы Никольская церковь, восстановленная писателем близ родной Тимонихи, была ограблена и писатель этого не пережил. Не лгите! Не пытайтесь подло «завершить» историю писателя Белова: мол, его же герои, крестьяне, разрушили святыню. Врете! Лет шесть тому назад какие-то проходимцы стащили две иконки. Да и не крестьяне они…

Фото: ИТАР-ТАСС/ FogStock/ Francois Jacquemin