Подданные ветра

Месяц назад, будучи в «Мурманске», я увидел «Арктику» в холодном отстое, то есть ожидающей резки. Ледокол уже вычеркнут из книги живых — из Реестра судов. Как нет в живых и некоторых из тех людей, с кем я познакомился в своих скитаниях по Севморпути и полярным областям.

Усмехнись, деловой человек! Покрути у виска пальчиком городская практичная красавица — мы не обидимся. Мы и сами знаем, что больны северным синдромом, перед которым бессильны доктора и снадобья.

Что ж, вам — успех и деньги.

А вольному — воля.

…Ледокол «Арктика» был построен не для круизов. Это не современный комфортабельный «Вайгач» с лифтами, который мастерили финны, и на котором катают богатых туристов на Северный полюс — сорок тысяч долларов за неделю путешествия, шампанское включено… «Арктика» — рабочая лошадка тяжелых льдов и высоких широт. Пока отмахаешь семь этажей из трюма на мостик, семь потов с тебя и сойдет.

Гиподинамия и гипоксия — вот две беды полярных мореходов. Первое потому, что нет лишнего места на судне. Второе — в атмосфере высоких широт не хватает кислорода, и организмы изнашиваются гораздо скорее — как любимые костюмы…

— Вот и не будем мы строить никаких лифтов, — сказал Юрий Кучиев, первый и легендарный командир атомохода. — Пусть ходят пешком.

Так что десять кругов вокруг бортов после обеда, в любую погоду. В вёдро и в шторм, в стужу и в оттепель. Или сорок — по вертолетной площадке. После обеда все свободные от вахты нарезают круги по ледоколу. Впрочем, любители спорта заменяют променад волейболом в спортзале — за полчаса выдыхается и чемпион.

Что ж, первый недуг движением побежден. А второй?

А второй — неважно. Что с того, если страдает тело, когда Север лечит душу?

Выбери сам, что тебе важнее.

Здесь враз научишься жить среди людей. Здесь некуда деваться от чужих взглядов. Вывод? Значит, тебе нечего скрывать. И на смену холодной настороженности московской жизни приходит простота.

Это неудобно, когда всё — на виду? Зато нет одиночества.

А в душу к тебе никто не полезет.

Не лезь и ты.

Рейсы бывают по году. Это только считается, что вышли на четыре месяца. В срок, как правило, суда не возвращаются — надо работать. Без ледокола по Арктике не ходят. Разве что недолгим летом.

Что такое лето в Арктике? Просто отступают льды. Не позагораешь. Но вот осень — это нужно увидеть хоть раз.

Она похожа на любовь зрелой женщины, ценящей последнее тепло — недолгая и лихорадочная.

Две недели тундра горит багрянцем и пурпуром, и тогда грибы на год заготовляют за день. Как? Косят косой…

Я ел голубику. Я лег во мхи и рвал её ртом, тянулся губами к дальним и самым вкусным. Я не волохался — иначе подавил бы ягоду вкруг себя.

Много ли нужно человеку во льдах? Только телеграммы из дома. Остальным обеспечит пароходство…

Женщин на «Арктике» мало. Несколько поварих да прачек — вот и вся прекрасная половина человечества, вписанная в судовую картину мира. Но тем заметнее фигурки в светлых романовских полушубках, неторопливо прогуливающиеся вдоль борта.

-Пристают ли? — мойщица Софья хитро прищурилась. — Ну да, бывает… К концу рейса ближе. Когда им сильно чего-то захочется.

-Чего же?

-А вот у них вы это и спросите…

Есть замужние. Есть свободные. Ищут ли они семейного счастья на ледоколе? Наверное. Как, например, женщины, идущие в армию — там много женихов. Жизнь же в море устроена так, что человеку здесь не дадут пропасть. Всё пополам — на «Арктике» это не просто слова.

-Крах капитализма неизбежен, — просветил меня парень в косухе. Студент — заочник. В море вышел в третий рейс. Гулял все время с котом за пазухой. Из — под черной кожи торчал рыжий хвост.

-Силком его возьмём?

-Зачем? Силой не достичь просветления… Люди изменятся. Когда поймут…

…Кадр вышел нерезким, смазанным — в обледеневших бортах стоит человек в лисьей шапке и с бородой. Лед за ледоколом сжимается минут за десять. Шов крепче льда, и если «морковка» (так зовут здесь сухогрузы, за их яркую северную окраску) не проскочит следом за «Арктикой» за эти минуты - зажмет.

-С кем тебе лучше, водолаз? — спросил я старшину водолазов Мамасуева, убирая фотокамеру — на ветру здесь она работает минут пять. — С людьми или с рыбами?

-С рыбами, — не удивившись, ответил он. — Они молчат…

На «Арктике», кроме спортзала — бассейн и две бани, кинозал, фотомастерская.

Я живу в лазарете. Здесь есть даже ванная. Ее нет и у капитана…

…"Арктика" разгоняется. Оба реактора ревут как тюлени в брачный период. Полынья кончается, и огромный пароход с плоским дном вылетает на лед, проламывая его своей тяжестью. И несется по льду вперед, сколько хватит инерции. Потом пятится назад, снова разгоняется и снова выбрасывается на лед.

Сзади тихой сапой крадутся сухогрузы — если застрянут, то в эфир полетит крик о помощи, сдернут с маршрута второй ледокол, и оба они начнут окалывать с бортов застрявшую «морковку». Опасно и скучно. Ювелирная работа на стопятидесятиметровых атомных махинах…

Но пока все нормально. «Арктика» ревет и бросается грудью в торосы. Скорость движения — четыре километра в час. И так — сутками, пока не кончатся тяжелые льды.

Минус пятьдесят. Солнце слепит, и играет, и ликует. Тени дрожат на синих льдах.

-Эй, стой! Эй, эй, ребята!

Я в изумлении оборачиваюсь — кричат со льда. К нам на полном ходу с берега несется грузовик.

-Местные, — хмуро говорят мне.- Навигация сейчас еще та, а у них - ни снабжения, ни эвакуации, если не дай Бог, кто заболеет.

-А полярная авиация? - спрашиваю я. — Ведь обязаны же санитарные рейсы делать?

-У нас тоже, — отвечают мне — Много чего обязаны. Мы, например, не имеем права ходить без ледовой разведки. То есть один из двух вертолетов должен постоянно в воздухе висеть. Ты хоть один на борту находил?

Нет, вертолетная площадка пуста. Тем временем мы тормозим, и на «морковку» поднимаются несколько человек — им надо в Дудинку, за четыреста верст. А с борта спускают на лед пару контейнеров и ссаживается предприимчивая дама — местный бизнесмен.

Строго говоря, суда не имеют права брать на борт никого и ничего постороннего. Но это — Север. Не поможешь кому-нибудь ты, кто тогда поможет тебе?

Со льда поднимают несколько мешков муксуна. Эх, будет строганина… Вы пробовали когда-нибудь строганину? Пишите рецепт.

Пойманную рыбу — муксуна, чир или нельму кидают на лед и она замерзает. Итак, вы ставите рыбину головой на плоскую тарелку и чистите. Потом нарезаете длинными и тонкими кусками. Можете короткими и толстыми — это дело вкуса… Макаете в соль и черный перец, заедаете крупными кружками лука.

Рыбу можно не жевать — она просто стекает в горло, тая на языке.

Да, забыл главное!

Выпиваете.

В цене водка. Спирта полно и так. Как его проносят, если мимо спецназа, охраняющего порт, ведь «Арктика» — атомный объект! — не проскочит и мышь?

А так и проносят.

Русские же люди.

Здесь алкоголь — не от бессилья или безделья.

Без него здесь свинтит гайку.

«Зов моря» — это не ерунда и не сказки.

Но моряки - народ суеверный, и о таких вещах помалкивают.

Среди чужих.

Кормят же в море и без строганины отменно. Недаром во всех флотах мира второй по значимости человек после капитана на борту - повар. Хотя и считается, что это — старпом, потом — главный механик, и т. д. Но хороший капитан с худым — не в смысле толщины - коком в рейс не выйдет. Потому что и так мало здесь радостей. Потому что еда здесь — жизнь.

Обычно на борту бывает два обеда, ибо питаются по вахтам. На столах без счета — чеснок и хлеб. Чеснок не от вампиров. От цинги. На «Арктике» я наворачивал за троих, и аппетит, взбодренный ядреным воздухом, не пропадал.

-Оголодал, — все качали головами поварихи и подавальщицы, и зачерпывали мне гущи со дна. — Известное дело, городской…

…Если стоишь во льдах больше двух суток — приходят медведи. Белые. Сидят поодаль. Потом смелеют. И лупит мамаша медвежат, которых команда подманивает сгущенкой.

Но потом подходит и сама.

Стреляют ли их?

Такому человеку лучше бы списаться на берег самому — не ровен час, подскользнется да за борт упадет.

А чего?

Море, всякое бывает.

Здесь подонку не выжить.

На Северах вообще людские гадости лечат просто.

Раз человеку скажут, два — не понимает. Напоят, вывезут в пургу километров за сорок, и отпустят. Одного.

Выйдет — если выйдет — другим человеком.

Ну, а на нет и суда здесь нет.

Сам же не вышел…

И пил я взахлеб синий воздух высоких широт, хмелея без водки.

Что дала мне «Арктика» за два похода?

За тоску и шторма, за страх и ожидание, за попытку сломать гордыню и услышать других?

За чифирь на вахте и боль в глазах, когда впереди — ни зги, и рвут пространство прожектора, отвоевывая у темноты сто метров пути?

За жизнь в круге радиации, когда тонкий мир приближается вплотную, протяни руку и ощути?

За надежду, запутавшуюся в сетях антенн — здесь не бывает писем, только радиограммы, и радист все время сморит мимо…

Я был свой среди своих. Если даже меня просто терпели из вежливости…

Самоидентификация — не в этом ли половина замысла человеческой жизни?

Вторая половина — самореализация.

Третья — и главная — остаться при этом человеком.

Но есть и четвертая — касается только подданных ветра.

Русскому человеку свобода не нужна.

Ему дай только волю…

Фото автора