Права человека

В разговоре речь зашла о том, что в России владельцы автотранспорта настроены более оппозиционно и, как бы это сказать, «активнее не любят власть», чем граждане, трюхающие на автобусах и метро. Разговор шел косо-криво, за отсутствием сколько-нибудь достоверной статистики, всё больше по личным ощущениям и догадкам типа «ну вот если едешь мимо гайца, настроение сразу портится, или какая-нибудь сволочь с мигалкой, тоже неприятно, а от этого гражданский протест». При этом половина спорщиков были вовсе безлошадными, а остальные если куда и ездят, то в основном по своему району и на дачу, и с пресловутой «мигалкой», как выяснилось, сталкивались раза два на Новом Арбате. Тем не менее, мнение о какой-то особенной гражданственности автовладельцев говорили довольно уверенно.

В конце концов, я пошутил, что только у автомобилистов есть права. Которыми они дорожат и которые готовы отстаивать.

Ну пошутил. А потом подумал: а ведь и вправду, первая ассоциация, которая возникает у русского человека на слово «права» — это не какие-то там абстрактные «права человека», а очень конкретные права не вождение. Которые и в самом деле представляют ценность, и ради которых взрослый мужик готов пойти на нешуточные жертвы — например, просидеть вечер в веселящейся компании трезвым, причём с полным пониманием со стороны веселящейся компании. Это ведь, по сути, аскетический подвиг. А люди, регулярно совершающие аскетические подвиги во имя прав, естественным образом начинают интересоваться правами и в более широком смысле слова.

Один товарищ послушал мою филиппику и мрачно заключил:

— Ну, значит, они теперь переименуют права в какую-нибудь «условную временную лицензию на пользование автотранспортом», чтобы, значит, нехороших ассоциаций не было.

Тут ему напомнили, что соответствующий документ называется «водительским удостоверением». А слово «права» — не вполне официальное, хотя и широко применяется.

Все заспорили насчет официальности называния прав правами, а я тихо свалил по своим делам.

Фото: ИТАР-ТАСС/ Александр Рюмин