Страна потеряла чекиста

В самый угар перестройки, когда образованцы братались и праздновали наступление нескончаемой эпохи свободы, та ведь торчала изо всех углов, — мне передали привет от старого питерского знакомого, Александра Иваныча N.

— Ну, спасибо, — ответил я вяло, уж почти совсем позабывши про того Сашу.

— Он тебе вот прислал подарок, вишь, бутылку коньяка французского!

— Спасибо, спасибо, — бормотал я неуверенно, не понимая, за что так меня одаривает человек, которого я лет 10 или 20 как не видел, и известий и мыслей о котором не имел.

Бутылку, однако, взял и выпил, правда, не сразу, не на месте ее мне вручения.

— И Саша еще на словах велел передать, что ты просто его спас! Он человеком стал! А то б плохи были его дела…

Ничего не помню.

Посредник, медиум фактически, продолжал рассказывать:

— Ты же его от КГБ спас!

Наверное, меня с кем-то путают. Такое бывает. Например, меня часто принимают за еврея. Бывало, мои знакомые попадали в переплет, а кто-то и вовсе сел за антисову, за самиздат, но никогда я не был влиятельным настолько, чтоб отмазывать инсургентов от спецслужб… Не встанет ли колом в горле у меня этот чужой незаслуженный мною наградной дорогой коньяк? «Не встанет!» — мужественно подумал я и стал прощаться с медиумом.

Но тот не сдавался:

— Да Санёк чуть не плакал, когда рассказывал про тебя! Как ты его спас! Ну, когда он пришел к тебе советоваться. А ты промыл ему мозги, и он ушел просветленный, чистый и счастливый.

— Гм, гм…

— Его тогда позвали в КГБ работать. Он уж было решился, ну а как, молодой специалист, жена, дети, квартиры нет, платят копейки, а там же сразу всё! Плюс спецпаек!

— А-а-а… Ну да…

Ничего не помню.

— А ты его отговорил идти в комитет работать! Он теперь тебе всю жизнь благодарен будет. По самый гроб. Тогда-то они в силе были, а щас на обочине жизни, на помойке, вон, партбилеты жгут и ходят везде оправдываются: ох, извините, мы хотели как лучше, лично я не пытал диссидентов, ни одной иголки никому ни под один ноготь не загнал! И мне Саша говорит, со слезами, значит, на глазах, что и на него б сейчас все кому не лень плевали, а так он приличный человек, демократ, может людям в глаза смотреть!

Я, да, смутно что-то стал припоминать. Пьянки бесконечные, базар до четырех утра, какой-то полуслепой самиздат, мутные неразборчивые волны с компроматом на Совок, какие-то допросы и вербовки — молодость, наивность, идеализм, простодушие, души прекрасные порывы, хотя — зачем же их душить… Мог, вполне мог я такое исполнить.

— А какие я аргументы ему выставлял?

— Ну, какие — что они сатрапы, а вы — в белых одеждах, моральные лидеры поколения, и за правду, что-то такое.

Да, да, я точно вспомнил то настроение, которое было у многих в моем кругу: пафос поисков истины и что мы смелые и потрясающие, и все понимаем, а сколько пипла кругом продалось цинично за матблага типа машин, квартир и дач, и за поездки в богатые страны. Мерзкие тупые твари. Наперсники разврата. Разврата в плохом смысле этого слова. Как мечталось разоблачить подлых стукачей! Мы же, против них, были смелыми, умными, бескомпромиссными, просвещенными и даже просветленными носителями истины. Вот как щас белоленточники в «Жан-Жаке». Вообще, это очень хорошо, когда люди в молодости нажимают на духовность и идеализм, это красиво, они делают этот мир лучше! Ну, в смысле, благодаря им (как когда-то нам) он хоть с виду становится чуть получше. Я все вспомнил, да. Молодость, любовь, порывы, пока свободою горим, пока сердца для чести живы, уж не помню как там дальше. Счастливое время, золотые были деньки. Когда такое проходишь по первому разу, это цепляет. А на второй, на третий раз — уже скучновато. Впрочем, молодежи все равно этого не объяснишь. Она думает, что сама все изобрела и не повторяет чужие зады.

Я улыбался уходя, передав Саше привет. Ну а че, молодец парень. А, и самое главное я забыл сказать: чекисты были тише воды и ниже травы, ходили опустив глаза, нанимались охранниками — ну, в то наивное время — а Саша заслуженно, как порядочный человек, был в бизнесе. Не в своем, но почти в своем: у жены. Это была прекрасная пара! Такие трогательные, умилительные, мимими, не разлей вода.

А после до меня дошло про их, Сашы с женой, жизнь, известие — ну, как их привет достиг меня, вот с коньяком, какой-то космический канал связи прочистился, раскрылся и стал как-то работать. Дошла до меня вот какая новость: молодые развелись, со скандалом.

Дело было так. Маня, которая придумала и построила бизнес, она не зря была звезда Питерского финэка — мужа держала на посылках, он-то как бизнес-единица был не очень. Она — быстрая, жесткая и отважная, а он ей в этих делах заметно уступал. Она такая высокая, широкая в кости, с хорошими выпуклостями сзади и спереди, где надо, а он небольшого росточка и щуплый. Но уж как закрутилось у них на танцах в пионерлагере, как она взяла его там за живое, причем он боялся и пытался увильнуть, выдавая свою трусость за моральную твердость, как это часто бывает — так она и вела его по жизни, и жалеть ему было не о чем.

Так вот, поехала она в командировку куда-то за товаром, оставив ему полную на все доверенность, как обычно. Возвращается, значит, ночью домой, кидается на законного мужа, яркая сцена, после командировки, объятия там и все такое прочее, слова любви и страстный мат, а с утра мчится в офис, требует документы и бросается их подписывать. А главбух не уходит, че-то мнется и робеет перед ней.

— Что с тобой? Какая-то ты странная! — говорит ей Маня.

— Понимаете, вам не надо бы это подписывать…

— Чтоооо такое?

— А у вас нету…

— Чего это такого у меня нету?!

— Права подписи уже нету у вас… Сан-Иванович фирму на себя переоформил, пока вас не было. И теперь я должна документы ему носить. А не вам.

В этом месте рассказа я подумал: какого чекиста потеряла страна! Рыцарь плаща и кинжала! Гений секретных операций! Жена, и та не помеха серьезным делам! Красавец, симпатяга. Вот, люблю такое, это роскошная идеальная история. Парень закончил с отличием пед, его призвание было — сеять разумное, доброе, вечное, и вот, пожалуйте, бриться.

Но это еще не конец.

— Ааааа подаааать мне его сюда немедленно! — заорала обманутая, ладно б на почве бл*дства, жена, когда бухгалтерша объявила ей о перевороте и захвате власти, ГКЧП квартального масштаба. Через минуту Саша, новый хозяин фирмы, предстал перед ней, причем видно, что шея у него в засосах, после недавней встречи с женой. Он вошел и встал посреди кабинета. Как бы не понимая, в чем дело. Она молча сидела в кресле, откинувшись на спинку, и ждала, а чего же он ей расскажет.

Он сперва храбрился и говорил, что хватит ему быть бабской подстилкой, негоже ему вот так на посылках. Что он мужик все-таки, и она должна знать свое место. Потом сослался на законность перемен, что все чисто и сделано, как положено, и заверено у нотариуса. После он еще сбавил тон и сказал, что ничего страшного не случилось, и ей так даже будет лучше. Дальше он уж просто молчал и стоял перед ней глядя в сторону, в окно.

— А че ты мне про закон? Да не нужен мне закон! Я тебя придушу просто, и все. Гад ты. Тварь! Брысь отсюда.

— Маня! Маня…

— Давай мухой за юристом быстро ко мне, щас все подпишешь как надо, и тогда я тебя прощу.

— Простишь?

— Да. В том смысле, что с глаз долой и больше чтоб я не видела тебя. Ничего не будет тебе, не ссы, засранец.

Она говорила это сквозь слезы, но убить могла, факт. Отец ее детей, ах-ах, — это все в быту, а в бизнесе все иначе.

Саша куда-то смылся. Вообще, был смысл прятаться, реально.

После они таки снова сошлись.

Я встретил их в храме, был у них в городке проездом, в Пасху. Он был все такой же компактный, в как бы казенном темном костюме, при галстучке поверх белой рубашки, а она — в простонародном каком-то платье, при платке, и видно, что раздалась, чисто кустодиевская купчиха.

— Помирились что ли вы? — спросил я ее позже, когда мы вышли из храма, и она отослала мужа домой, бегом накрывать на стол поскорей, пока мы прогуляемся не торопясь.

— Ну а че? Детей трое общих, отец какой-никакой нужен. Им. Да и мне мужик, скажу прямо, тоже надобен.

— Сходила б на дискотеку. Или в стриптиз, есть же для дам.

— Куда мне… Теперь. Ты ж видишь, какая я богомольная стала. Мужика, с одной стороны, подавай, а с другой — неохота же в грехе жить. Мы даже с ним повенчались.

— А если опять задуркует?

— Не, не, исключено. У меня теперь все иначе прописано. Муха не пролетит…

Я подумал, что Саша хорошо смотрится в храме, ну чисто как чекист в ХХС на Пасху же. Как изящно он держит свечку в левой руке, будто всю жизнь воцерковленный! А правая — свободна, и крестится можно, и шашку придерживать, и маузер выдергивать из коробки…

Прошли годы, чекисты вошли в небывалую силу, и Саша однажды мне позвонил в три часа ночи, в дымину пьяный, и дал такой message: «Ты испортил мне всю жизнь. Зачем ты тогда встрял? Я ведь питерский, все могло быть иначе!»

И бросил трубку.

Да… Если бы я по пьянке походя, походя, по схеме, какая хороша при совращении девиц, не сбил его с пути, он стал бы человеком! Когда на их фирму наехали менты и забрали все, Саша плакал от злости: будь он чекистом, все б иначе повернуло…

А может, еще не вечер? Все же может перемениться, снова, враз — на то и жизнь, что предсказать ее могла одна только баба Ванга, да и та померла. Если караван развернется, последний верблюд станет первым, а остальные будут тащиться за ним, по пути сжигая очередные партбилеты и перепрятывая новые бабки.

Может, на новом витке спирали, если будем живы, Саша мне не бутылку, а ящик коньяка пришлет, ха-ха.

Фото: ИТАР-ТАСС