Псковский старец

Мы долго беседовали с о. Александром сидя у него дома, на кухне.

— Православная Русь — она называется Святой Русью. Только одна страна среди многих называется Святой. И это закономерно. Да, люди русские выпить любят, но у людей у русских есть и добро.

Я слушаю со всем возможным почтением, конечно — но поскольку я с первых минут разговора понял что батюшка — человек открытый, откровенный, что он не подгоняет решение под готовый ответ, а сам думает и старается понять, как все идет и как устроено, я счел возможным спрашивать его не стесняясь:

— А как же они храмы взрывали и священников убивали? Это же русские люди делали. У нас, как вы говорите, Святая Русь, и вдруг — вот так… Как с этим быть?

— Да… Я, когда был в армии, там по средам у нас политзанятия происходили, — это когда после войны в Германии затопленные корабли мы поднимали… И нам объясняли, на этих занятиях, что надо строить светлое будущее. А я говорил: «Неужели для того чтоб строить светлое будущее, нужно перестрелять миллионы людей, из своего народа?»

— Это вы им так говорили?

— Да. А сколько грабили…

— Это же была натуральная антисоветская пропаганда!

— Ну, без этой пропаганды я бы не был таким верующим человеком…

На мой вопрос о. Александр не ответил прямо. А только косвенно. Но все же неплохо. Вот с какими вопросами он обращался к политрукам! До какой степени этому стоит верить? Почему нет. Может, формулировка была мягче, за 60 лет детали стерлись, углы сгладились. И ему как партизану, как фронтовику что-то могли и простить, кстати.

Но вопрос мне кажется страшно интересным, особенно — мнение, так сказать, эксперта. И я снова спрашиваю:

— Вы говорите — Русь святая, а как же русские люди сами уничтожали храмы и топили в проруби священников?

— Вот вы должны как писатель или как корреспондент поднимать этот вопрос.

— Я вот и поднимаю: спрашиваю у вас. А вы и начали первый. Про Святую Русь-то.

— Да как меня спрашивать? Я теперь сижу в этой хатке и молюсь Богу за Россию. Плачу о ней, призываю на людей благословение, призываю помощь. Кому нужно исцеление — прошу (для них) исцеления у Бога. Вот и вся моя деятельность. Я не политический работник… Я революции не понимаю. Христос сказал, когда ему начали задавать всякие вопросы: «Что мя искушаете?». А принесли ему динарий. «А что там за изображение на динарии?» Говорят: кесарь. «Так это кесарево, отдавайте это кесарю. А Божье — отдавайте Богу». Богу! Отвернуться от Бога - это значит просто свою семью толкнуть в пекло, принять страдания. Вот. Без Бога не может быть ничего хорошего.

— Это-то понятно. Но что же делать, если в стране 70 лет люди жили безбожно?

— Господь помогает людям, он знает, что делать. У Господа есть силы, и знания есть, он знает, что с компьютерами делать и с философией делать. Вот философия настолько красноречива, и настолько развит язык у философов! Но эта красивая говорня, когда слушаешь, допустим, радио, то эта философия — не дает мне ничего. Я уже отхожу от нее. Я не слушаю ее.

— Зачем же вам слушать, вы и сами можете сказать что-то такое, что люди слушают.

— Я говорю свое, чтобы люди слушали меня. Я знаю, что нужно говорить. С точки зрения религии. И поэтому, конечно, меня уважают, и ценят, и любят.

— Да, вот у вас был термин, где-то вы применили, в проповеди вашей, запись которой висит в интернете: «русское человечество». Я такого не встречал еще. Вот что вы имели в виду? Очень интересно…

— Русское человечество… Может быть, когда-то я так высказывался. В полемике. Хотя полемики особой не было у меня… Вот один епископ английской церкви, ученый, сказал, что Россию победить нельзя. Потому что Россия, она не только громадная территориально, не только в ней много военного снаряжения — но в России, говорит, особенный дух. Вот! В России — особенный дух! Пока Господь нас еще не покидает и пока нас не отвергает, мы находимся под покровом Божьим, и Господь нам помогает. Особенно, например, мне. Но в 85 лет говорить это приехавшему корреспонденту, давать нотацию ему какую-то и внушать что-то — это, конечно, чрезмерно неудобно.

— Нет, почему же! Вы рассказывайте, а я это напечатаю. Прочтут многие люди. Это же хорошо! Не все могут приехать, не всех вы пустите к себе.

— Не всех, да. А то нахлынут все — и устанешь. Они не дадут мне и молиться спокойно, не дадут книгу прочесть спокойно.

— Что вы, кстати, читаете сейчас?

— А я читаю больше Евангелие. Потому что в Евангелии говорил дух Божий. Оно писалось людьми, которые являлись носителями этого духа божия. А если у вас духа этого нет, — значит, понимать Евангелие будет очень тяжело. Не поймете!

— Ну, мы пытаемся. Я вас хочу спросить по Ветхому завету, там есть вещь, которую мне никто пока не смог объяснить. Когда евреи были в плену египетском, они хотели уйти оттуда. Фараон им сказал, что отпускает их. А дальше вот что, цитирую не дословно, а по смыслу: «Господь ожесточил сердце фараона, и он передумал отпускать евреев». И так несколько раз подряд: отпустил, а Господь ожесточил его сердце. Так насколько тяжела вина фараона? Он сам готов был уважить евреев…

— Противиться Богу нельзя. Апостол Павел говорил: «Что ты споришь с Богом? Кто ты?» Из той же глины сотворен человек. Один для почетного потребления, другой — для низкого. И Господь имеет полную власть. Как написано в Евангелии: «Кто возвышает себя, унижен будет». Если человек чем-то гордится — это не принесет никакой пользы человеку самому, все пойдет насмарку.

— Ну да. И это понятно. Я тут о другом, о том, что фараон-то не виноват ни в чем. Он выполнял волю Божью. Он хотел выпустить евреев, но получил указание сверху — не выпускать. И за это был наказан — и сам он, и весь его народ.

— А в Евангелии знаете, Игорь, что написано? «Я люблю святость и имею желание делать эту святость, но я не делаю этой святости, хотя и желание имею, не хватает у меня на это сил». А во втором месте сказано: «Я не хочу делать зла, не люблю его, но когда я начинаю жить, я делаю это самое зло. Горе мне, человеку, во мне живет другой закон, во мне живет другой человек, что хотел бы делать добро — не делаю, а что не хотел бы делать зло — я делаю».

— Так виноват ли этот человек? Фараон?

— Ну, я думаю, что вы сами все прекрасно понимаете. Вы же очень образованный.

— Да какой я образованный… Я же при советской власти учился, а тогда науки были еще те — лженауки, я бы сказал… Все, кроме русского, иностранного и физкультуры.

— При советской власти, — а все равно вы Богом тоже благословленный человек. Имеете какие-то божественные дары, какое-то божественное призвание.

— Почему вы так говорите? О моей скромной персоне? Ну, предположим, что есть у меня какие-то дары и какое-то призвание, но если это так, то откуда вы это узнали?

— Ну, откуда я знаю? Настоящий священник, божественный священник, любящий Бога священник — он настоящий психиатр. Он знает человека… Сейчас вот наркомания распространилась. А пристрастие к алкоголю — это тоже вид наркомании. Половая распущенность — тоже наркомания…

— Да… Только сели за стол, только начали разговаривать — а вы увидели мои пороки. Рассказываете про то, какой я был в молодости. Правда, настоящих наркотиков я не пробовал, к счастью. А сейчас мне досаждает гнев. Я злюсь страшно! Бывает. Да, злость. Но, поскольку с возрастом сил становится меньше, и я уже меньше злюсь.

— Злоба — это, понимаете, порок. Злобиться — это значит мучить самого себя. Даже если ты не делаешь людям никакого зла, все равно себя мучишь. Поэтому — зло не побеждай злом. А зло побеждай добром. А когда добром вы побеждаете зло, тогда вы радоваться будете от тех привилегий, которые вам приносят вот эта хорошая ваша дисциплина.

— Ну, что же, попробуем… А что происходит у нас в политике? Вы же радио слушаете, вам люди рассказывают про жизнь. Как вы оцениваете сегодняшнюю русскую политику? Что вы можете о ней сказать? Очень интересно узнать ваше мнение…

— Мне задавали вопрос, когда я был в Кенигсберге (Калининград).

— Тогда еще, после войны?

— Да, давно, тогда там моя мать жила. Как-то еду я оттуда, уже священником был, а в вагоне ехали молодые офицеришки военно-морского флота, с кортиками, кровь с молоком. Всю дорогу они мне не давали отдыхать. Помню, больше всего их волновал вопрос: за что Адам был изгнан из рая, батюшка? А он выгнан был за то, что обанкротился…

— Кто сказал — обанкротился? Они?

— Я сказал. Если вы обанкротитесь на кораблях своих, на которые вы едете по назначению — с вас там тоже могут снять погоны. А когда снимут с вас погоны, тогда отправят вас совхоз и посадят вас на трактор «Беларусь». Такой закон. Так что нужно было и Адаму в этом отношении быть осторожным.

— А какой выбор был у Адама? Если бы он не согрешил, что бы было дальше с нашей жизнью?

— Ну, я не знаю. Этот вопрос никто особенно не задает. Я только знаю одно, что зло приносит зло. Зло начинается со зла. И революция — это не есть выход из положения. Перестрелять всех, а потом думать, что мы строим светлое будущее — это чепуха (он как бы продолжает отвечать на мой вопрос о Святой Руси — ИС).

— Скажите, а откуда вы узнали это?

— Господь помогал мне, конечно.

— Он помогал, но вы сами догадались?

— Я с ним дождался этого.

— Нет, правда, вы догадались сами, додумались?

— Да. Без сомнения. Атеизм борется против религии, и нужно было приспосабливаться к этой борьбе.

— Вот вы говорите, что революция — это плохо. Но почему большинство народа поддержало революцию и 74 года жило с ее «достижениями»? Что ж это было такое? Большинство народа сказало: о, революция — это хорошо, пусть будет! (я продолжаю задавать вопрос, на который он продолжает отвечать уже даже и без моих подсказок. — ИС)

— Не говорил такого народ-то…

— Ну, может, и не говорил, однако же не было после революции серьезного восстания против коммунистов. Ничего такого не было!

— Да потому что диктатуру такую устроили, что восстаний никаких не могло быть! На Красной площади даже нельзя было появиться.

— А кто устроил диктатуру? Русские люди! Православные! Крещеные! Все же были крещеные! Ну, сколько там тех евреев (на которых некоторые сваливают вину за революцию и смуту), Господи — на одного еврея сто русских!

Он начинает говорить, но — о своем:

— Вот кажется, что дух держит тело. Нет! Тело не держит дух. А дух держит тело. И человек умирает тогда, когда дух уходит из этого человека, - хотя он был молодым, сильным, здоровым. Дух вышел — и все!

Может, это мне так издалека отвечает, начинает отвечать на вопрос, но я не понимаю, мне надо скорее и проще.

— Так как же получилось, что русские большинством своим поддержали революцию?

—  Я не знаю. Сделали так — ну, наверное, было допущено так Богом. Иначе как еще сказать? Как еще понять?

— Взяли и пошли в Красную армию, православные, пожалуйста.

— Да, я тоже, понимаете, пошел в партизаны…

— Нет, у вас другое: вы пошли бить фашистов. А в Гражданскую люди шли в Красную армию убивать своих. Как это вышло?

— Я думаю, что это трагедия. И эта трагедия… Она не сегодня-завтра отразится на нас с Вами. На всех.

Это мне понятно, сам про это думал. Сказано же, что до третьего колена будет наказание за грехи.

— Вот, о чем я и говорю — безнаказанно это сойти этносу с рук не могло, и вот уже это отразилось. Смотрите, все развалено, как люди живут плохо… Пустые земли стоят.

— Игорек, еще и не то будет, еще и не то люди увидят. Спускаемся все ниже и ниже…

— Да Вы батюшка просто оптимист! Вы говорите, все не так плохо. Вот будет хуже еще. А сейчас еще нормально, хорошо. Это — оптимизм!

— Конечно, я считаю, что нормально. Я всегда благодарю Господа Бога за все то, что есть. Мы, слава Богу, сыты, одеты, обуты. Церкви (он говорит: церквя) открыты, могу я читать Библию, а раньше за Библию уже за решетку сажали.

Конец главы-2

Читайте также: первая беседа с отцом Александром

Фото автора