Они добывают нефть и делят деньги. Мы делаем музыку

«Адаптация» — наверное, самая известная в России группа казахского рока. Да и не только в России. Если не сказать единственная. Многие до сих пор удивляются, узнав, что в Казахстане есть рок, тем более панк. А он есть. Впрочем, лидер «Адаптации» Ермен Анти Ержанов не приветствует, когда его музыку называют «панком», однако именно это слово приходит на ум при первом знакомстве с группой. Или, если угодно, экзистенциальный панк. Экзистенциальный панк из Казахстана, кстати, затертый журналистский штамп, но ведь звучит! И сразу возникают ассоциации с т.н. «сибирским панком», который хоть и действительно повлиял на становление творчества группы когда-то в начале 90-х, но на самом деле никогда не был единственным стержнем, вокруг которого вертелось творчество «Адаптации», перешагнувшей недавно 20-летний рубеж. Собственно говоря, его и не было, такого стержня. На вопрос об истоках, Ермен обычно говорит, что на него в разной степени повлиял весь рок 60-х — 80-х годов, так что, если это действительно так, мы можем это почувствовать, окунувшись в уникальную палитру звуков и смыслов песен «Ады».

Группа возникла в приграничном городе Актюбинск на севере Казахстана, в тот момент уже действительно приграничном: только что развалился СССР, и безысходность тогда еще по-советски (помните NO FUTURE у английских панков?) стала лейтмотивом жизни для многих молодых людей, только что окончивших школу и внезапно оказавшихся ненужными и брошенными на руинах великой страны.

«Нам было по 17 лет, пару месяцев назад развалился Союз, мы понимали, что никакого будущего у нас нет, но желание доказать этому миру, что ты не пустое место, было огромным. И нам по барабану было мнение старых битломанов и местных „блэкморов“… Мы решили пойти иным путём», — так рассказывает об этом сам Ермен.

Днем основания группы считается 17 марта 1992 года, когда был дан первый концерт группы в школе № 17. А уже в июне группу показывают по местному ТВ в программе «Патефон», что приносит ей известность в пределах родного города. Известность весьма эпатажную — панк-рок для тогдашнего Актюбинска был явлением новым и непонятным.

Сначала не так уж много людей врубались в подобную музыку. Концерты проводились для «своих» на базе группы в троллейбусном парке, на квартирах, в различных ПТУ. Уже в конце 1993 года «Адаптация» выбирается в свои первые гастроли — в Алма-Ату. Группа в короткий срок получает известность на всю страну. В феврале 1995 года Ермен записывает свой сольный альбом «Парашют Александра Башлачёва», который самиздатом быстро распространяется по всему бывшему СССР. Годом спустя записываются два следующих альбома уже группы «Адаптация»: «Колесо Истории» и «На нелегальном положении». В том же году «Адаптация» впервые играет в Москве, на малой сцене театра-студии МХАТ.

В 2002-м группа впервые пересекает границы СНГ — едет во Францию и Германию, где впоследствии регулярно выступает перед местной левой либо просто русскоязычной публикой, вскоре на карте гастролей появляется Испания. Спустя год во Франции записывается сплит «Адаптации» вместе с казахскоязычным проектом музыкантов — «Бищара Балдар», который словно призван стать кратким путеводителям для европейцев по постсоветской реальности.

Еще в 1993 году при активнейшем участии музыкантов «АДЫ» был создан Актюбинский панк-клуб, в который вошли также такие получившие широкую известность в русском андеграунде команды, как «Западный фронт», «Белканов-бэнд», «Муха», «Крестовый поход детей», «Мракобесы весны», «Дети Геббельса».

В 2001-м Ермен и сотоварищи организуют у себя на дома в Актюбинске фестиваль «Суховей», ставший хорошей традицией на последующие годы и вошедший в историю не только как один из немногих ежегодных фестивалей-долгожителей, но и как площадка, собравшая вместе деятелей русского андеграунда со всего постсоветского пространства. За восемь лет существования в нем приняли участие такие коллективы, как: «Разные люди», Рома ВПР и «Фестиваль Всего на Свете», Манагер и РОДИНА, «Церковь детства», «Теплая Трасса», «Учитель Ботаники», Юлия Теунникова и другие.

Чем же группа из забытой богом казахской провинции, поставленная многими критиками в один ряд с сибирским панком и определяемая многими как казахский аналог ГО, вынужденная постоянно своим творчеством доказывать собственную самобытность и уникальность, зацепила слушателя не только в России, но и в Европе?

Ермен давно сделал музыку единственным делом своей жизни, и сегодня «Адаптация» постоянно находится в дороге, даже в «мертвый» летний сезон регулярно выступает. Этой весной, проехав всю страну от Владивостока до Украины, дав серию концертов в Европе в ознаменование тура, посвященного двадцатилетию группы, актюбинцы закрыли юбилейный фестиваль «Вечная весна-2013», где с Ерменом пообщался наш корреспондент.

«СП»: — Ваша группа в 90-е стала известной в России как такая казахская «Гражданская оборона». Как ты к этому относишься, и не тяготит ли тебя это?

— А я никак к этому не отношусь. Это уже пройденная тема давным-давно. Все, что мне необходимо было по этому поводу сказать, я сказал. Люди, которые приходят на наши концерты, я думаю, они тоже все это понимают. Для них этот вопрос ясен. Ведь не только нас воспринимали, а была целая волна, которая благодаря «Гражданской обороне», там, Янка, ИПВ, вся эта сибирская волна. Это же не только было в Казахстане, и в Сибири, и в Москве были группы. Просто кто-то не пережил 90-е, нулевые, а мы остались. Так что развиваемся дальше, и ещё всё не сказали, я думаю.

«СП»: — А вот весь этот сибирский панк ты вообще считаешь панком? И есть вообще панк сегодня на постсоветском пространстве, и, если так, отличается ли чем-то панк в Казахстане от панка в России?

— Различий сейчас никаких нет. Ну, а по большому счету, что такое сейчас «сибирский панк»? Это терминология, ну, есть несколько групп, которые называют себя «сибирским панком». То, что делает сейчас «Адаптация», это никакой не «сибирский панк». Мы играем рок, я это так называю. А остальное все — это терминология журналистов. В Европу когда мы едем, да, нас воспринимают как панк. Если мы играем где-нибудь в клубах в российской провинции, мы сталкиваемся с тем, что в этих клубах, у них директора, промоутеры, для них панк — это «Тараканы» и «Наив», группы такого плана. То есть «Адаптация проходит у них по ведомству «андеграунда». На самом деле, как это ни называй, суть от этого не поменяется. Можно называть нас сибирским панк-роком, можно просто панк-роком, можно роком — на меня это никак не влияет, я стараюсь быть как можно дальше от этого. Терминология — это все-таки какой-то ярлык. Я на самом деле очень рад, что «Адаптация» не группа какой-то субкультуры, что мы не поем какой-то там панк. У нас на концертах бывают все, от грузчиков до профессоров. Меня это устраивает — охват аудитории должен быть как можно шире.

«СП»: - Какие у вас отношения с казахстанскими властями? Есть ли сегодня в Казахстане какой-то прессинг по отношению к рок-музыке?

— Никаких отношений с властями казахстанскими у меня нет, потому что в Казахстане я просто живу, у меня там семья, мы базируемся в Актюбинске. Прессинга какого-то определенного в данный момент я не ощущаю. Никакой опасности мы для них не представляем. Эти люди занимаются немножко другими делами — они добывают нефть и делят деньги. Мы занимаемся немного другим, поэтому мы не пересекаемся.

— Что касается андеграунда в Казахстане, то есть несколько городов — там ситуация такая же, как в любом провинциальном российском городке. Единственное отличие, что в Казахстане появилось радио «Тенгри», это круглосуточное рок-радио, очень хорошее, вещающее на всю страну. В России такого аналога нет. Они создают вот этот остров. Благодаря их каким-то фестивалям, конкурсам появляется очень много молодых групп. Мы не участвуем в их деятельности, но, благодаря тому, что они есть, мы приезжаем, например, в Астану, там появились какие-то молодые группы, тусовка какая-то, которая ходит на концерты. Мы к этому относимся так: есть — хорошо!

«СП»: — В 80-е музыканты объединялись в рок-клубы, потом были рок-движения, такие, как, например, «Русский прорыв», у вас в Актюбинске был панк-клуб. Как вы считаете, есть ли сегодня почва для таких объединений или каждый сам по себе?

— Не знаю… То, что называлось актюбинским панк-клубом, это просто был наш формейшн, компания наша, человек 10, которые 7−8 групп представляли. По аналогии того, что было в Сибири в конце 80-х годов. Лет 10, наверное, мы что-то делали, пока это было актуально, но потихоньку наша тусовка распалась, сейчас в городе мы остались одни. Я не знаю, насколько на самом деле есть необходимость в этих рок-клубах, но если в каком-то городе открывают рок-клуб, и он действительно дает молодым музыкантам возможность выступать, общаться с аудиторией, давать концерты на нормальном аппарате, то почему бы и нет. С другой стороны, хотя с таким сталкиваешься все реже, но было такое, что строили эти рок-клубы по какой-то советской схеме, там, литовки текстов: сидит такая компания — пятеро папуасов, которые решают, можно это исполнять или нет. Я всегда был противник такого и никому свои тексты никогда не давал и не буду.

«СП»: — А расскажите о своих политических убеждениях?

— Я левый по убеждениям. Можно это называть анархизмом, анархо-коммунизмом, разницы нет. Ни к каким партиям я не принадлежу, но левые идеи мне близки. Мы сейчас были в Германии, я столкнулся с такими вещами: мы там прожили месяц, в некоторых землях, областях там — социализм. То, над чем издевались в конце 80-х в Советском союзе, называя это «совковыми вещами, там эти вещи сейчас работают. Они очень много вещей начинают, ну, не то чтобы копировать, но они очень похожи в социальном плане. Это очень удивило.

«СП»: — Вы объездили с концертами всю Россию, неоднократно были в Европе. А не было желания перебраться в Москву или Питер?

— Нет, я не вижу в этом необходимости. Я видел много примеров знакомых, друзей, которые перебирались, особенно в Москву, и просто терялись как бы, теряли себя, теряли группу, погружались в какой-то быт. Меня устраивает, что я живу в Актюбинске: это небольшой город, там нет пробок, там нет аварий, гораздо комфортней находиться. В Москву, я просто сяду в поезд, в самолет, приеду, отыграю.

«СП»: — А вот еще вопрос из области политики. В казахстанской провинции каким-то образом ощущаются изменения в связи с образованием ЕЭП, евразийской интеграцией? Есть ощущение восстановления какого-то единого гуманитарного пространства, разрушенного распадом СССР?

— Мы живем рядом с Россией, поэтому мы особо не чувствовали, что мы как-то слишком далеко от России отошли. Что касается этого Таможенного союза, то единственный плюс в том, что нам легче стало проезжать, отменили таможни, отменили регистрацию для граждан Казахстана, то есть теперь мы месяц можем находиться. Но это только на таком, бытовом уровне. А если судить по настроениям населения, то, конечно, не все поддерживают, потому что с введением Таможенного союза в Казахстане резко подскочили цены на всё первое необходимое. И, судя по всему, они будут дальше расти. Такая вот палка о двух концах.

То есть я сторонник того, чтобы казахстанские политики были более близки к России, потому что я считаю себя человеком, воспитанным на русской культуре, и мне удобнее, приятнее и комфортнее находиться в русском пространстве, а не в каком-нибудь китайском или, там, американском.

«СП»: — В ваших песнях очень много всяких «мрачняков». Ты пытаешься вырваться их этой реальности или изменить ее?

— Ну, песни, они, конечно, что-то меняют. Мне хотелось бы в это верить, иначе я бы этим просто не занимался. Но в этом плане я просто как художник какие-то картинки даю. Просто важна ситуация, настроение определенного момента. Что-то специально, на заказ к каким-то событиям я никогда не писал. И то, что сейчас люди просят исполнить на концертах какие-то вещи, которые были написаны 15−20 лет назад, это показывает, что они живут там. Я никогда не считал, что то, что мы делаем, это «депресняк». Мы сейчас были в Севастополе, там на концерте был парень, который два года пролежал: сломал позвоночник. Начал немного ходить, на концерт пришел с палочкой. Он подошел и сказал: если б не ваши песни, когда вот я лежал и видел уходящий вниз потолок… вы меня вытащили их этого состояния, я стал жить, работать. И когда после этого ко мне кто-то подходит и говорит, что у вас «депресняк», то люди не въезжают просто, какой депресняк?

«СП»: — Последний вопрос, касающийся фестиваля. Вы уже неоднократно принимали участие в «Вечной весне». Какое место, по-вашему, фестиваль занимает в русском андеграунде, и как вы оцениваете нынешний фестиваль в сравнении с предыдущими?

— Я толком не могу сказать по поводу предыдущих, но сегодня, когда мы заходили в зал, ко мне подходили люди… я заметил, что очень много людей приехало из провинции. Это очень хорошо, что люди приезжают на два дня в Москву и имеют возможность послушать много своих любимых групп, и не надо ездить на каждый концерт. И то, что это происходит в Москве, конечно, это на самом деле хорошо, потому что, если происходит в Москве — об этом может услышать вся страна. Если мы будем это делать в Актюбинске или, скажем, в Самаре, это будет все же локальное мероприятие. Поэтому фестиваль такое нужен. Если народ ходит, а народ, судя по всему, два дня ходит, мне кажется — надо продолжать, пока в этом есть смысл и людям это нужно.