Белоруссия — счастливая страна

В начале 90-х, когда казалось, что рок-андеграунд ушел в историю вместе со страной, многие рок-музыканты практически сразу продемонстрировали, что это не так. Их, как и в 80-е, объединило неприятие существующей действительности. Объединило вновь в рок-клубы, музыкально-политические движения. Самым известным из них стал летовский «Русский прорыв», в рамках которого, помимо собственно основателей — «Гражданской обороны», «Родины» и «Инструкции по выживанию», по всей стране выступало огромное количество коллективов разной степени известности. Но центром этого нового антибуржуазного андеграунда была не только Сибирь. В Казахстане существовал основанный музыкантами ставшей потом очень известной «Адаптации» Актюбинский панк-клуб, в Москве было мощнейшая формация, фронтменами которой были такие группы, как «Резервация здесь» (впоследствии «Банда четырех»), «Соломенные еноты», «Брешь безопасности».

Своя рок-сопротивленческая формация появилась и в Минске. Основными группами этой формации были такие коллективы, как «Красные Звезды» и «Нюрнберг», ставшие источником вдохновения для многих как белорусских, так и ультралевых, и ультраправых команд. Минское движение «Прямое Действие», неформально поддерживаемое белорусскими властями, на долгие годы стало центром притяжения. Их музыкой восхищались поклонники, националисты из БНФ, напротив, считали их чуть ли не главным врагом и всячески старались сорвать концерты, что нередко заканчивалось массовыми побоищами.

Группа «Красные звезды» была бешено популярна среди леворадикальной молодежи на всем постсоветском пространстве в 90-е, однако не многие знали, что огромное количество наиболее известных хитов этой группы, такие как «Жизнь под названием песня», «Поезд», «Последнее лето детства» написаны не лидером КЗ Владимиром Селивановым, а его тезкой Владимиром Ареховским из «Нюрнберга» (впоследствии «Северное сияние»).

Все эти годы Ареховский и его проекты фактически оставались в тени своих знаменитых соотечественников, однако это не мешало ему творить, писать и записывать песни, а также выступать как вместе с КЗ, так и сольно. В последние годы Ареховский редко выбирался за пределы Минска, отсутствие постоянного состава мешало как регулярным гастролям, так и созданию качественных записей. В этом году группа Владимира «Северное сияние» приняла участие в фестивале, посвященном десятилетию «Независимой национальной творческой корпорации (ННТК) вместе с «Красными звездами», «Родиной», «Инструкцией по выживанию, «Адаптацией» и другими легендарными командами русского андеграунда. После фестиваля корреспондент «СП» воспользовался возможностью пообщаться с Владимиром.

«СП»: — Владимир, многих твоих слушателей, наверное, интересует вопрос твоих убеждений. Тематика песен с годами менялась, политическая составляющая, бывшая основой белорусского «Прямого действия», постепенно вытеснялась другими мотивами…

— Это вполне нормально, как я считаю. Политические мотивы в моих песнях пришлись как раз на середину 90-х годов. Движение «Русский прорыв», в котором мы все очень здорово тогда поучаствовали, и сама общая обстановка в стране, накаленная, крайне политизированная, давала толчок для песен бунта. Такова была общая атмосфера в Белоруссии, в России и на всей территории бывшего Советского Союза. И эта ситуация стала постепенно сходить на нет где-то к началу нулевых годов. Пик пришелся где-то на 95−98-й год. Как раз это был период, когда такие боевые революционные хиты и были написаны, как у «Нюрнберга», так и у «Красных звезд». Впоследствии, естественно, после таких социальных встрясок, наступает период депрессии. Люди, как я понимаю, уходят на дно, и долгое время кто-то ничего не делает вообще, кто-то просто уходит, кто-то восстанавливается, реинтегрируется. И, естественно, следующим шагом в нашем творчестве стало какое-то, наверное, более глобальное осмысление жизни. Возможно, появились какие-то религиозные мотивы, появилось больше метафизики. Это относится ко всем командам, которые так или иначе во всем этом участвовали в середине 90-х, в последствии изменили… ну, не окраску, возможно, вектор восприятия, угол зрения поменялся. Это нормально. Для нас этот период середины 90-х стал трамплином для более глобального, более глубокого осознания реальности.

«СП»: — А в религиозном плане ты кто? То поешь про «горящие золотом руны» и атеизм, то про «небо распахнется и ко мне придет мой православный бог»…

— Дело в том, что я открыл для себя такую вещь — свободный выбор традиции. Человек на каком-то определенном этапе жизни самостоятельно может выбрать традицию. Неважно, какую — любую. Я был крещен в православной церкви, то есть традиционно я остаюсь православным человеком, стараюсь быть в большей степени человеком воцерковленным. У меня есть достаточно большой опыт сотрудничества с православной церковью. В плане убеждений, в плане мировосприятия скорее, у меня гностический подход. С православной точки зрения он не является каноническим, то есть православие не дает благословления на гностицизм, исследование духовных миров. Но люди творческие, кому интересны эти вопросы человека, бога, религии, они рано или поздно к этому приходят. В этом есть глобальное осознание мира, собственно говоря. Но православие для меня остается традицией моего народа. Без фанатизма, без всякого «во славу царя и отечества», без громких слов. Это вещи такие, внутренние.

В плане того, что в наших песнях были и языческие мотивы, и атеистические, и красные большевистские революционные… мне, по большому счету, разницы нет, кто человек, язычник, атеист или иудаист. Мне кажется, что есть в людях какой-то момент, который всех объединяет. Это мне кажется главным. Мне интересно, на каком уровне тот же самый атеист и тот же самый православный могут найти общий язык и какие-то совместные действия совершить. Что их может объединить? Какая общая идея, или какой общий враг должен стоять перед ними для того, чтобы объединились люди разных убеждений и разных вероисповеданий?

«СП»: — А как ты сегодня оцениваешь деятельность А. Лукашенко, и как оценивал ее раньше. Что-то изменилось?

— Опять же, то, с чего мы начинали в середине 90-х годов — у Лукашенко была очень мощная и серьезная поддержка как в Белоруссии, так и в России. В Белоруссии и сегодня поддержка очень серьезна — процентов 70 он на любых выборах возьмет, это однозначно. В России какое-то время Лукашенко являлся в какой-то степени знаменем объединения Белоруссии и России в новый союз. Многие ждали, что действительно, с подписанием союзного договора начнется восстановление страны, потерянной в 91-м году. У Лукашенко были очень хорошие отношения с региональными лидерами России. Он часто приезжал именно с частными визитами, особенно в регионы «красного пояса», когда в России еще были свободные выборы, как их сейчас называют. Тогда действительно была политическая жизнь и такое вот политическое напряжение. С приходом к власти Путина отношения Белоруссии и России очень сильно изменились. В сегодняшней России, в той вертикали, что была выстроена с 2000-го года, мне кажется, для Лукашенко места нет. Но как белорусский лидер он войдет в историю, возможно, как человек номер один в XX веке. Как человек, который Белоруссию поднял из руин — это у него не отнимешь, это его заслуга непосредственная. Вопреки всем предсказаниям — предсказывали там, что к 96-му году страна рухнет, в 99-м, потом в 2004-м. А страна живет, страна процветает, по-моему, страна счастливая.

Отношение мое к нему не изменилось. Я как человек, ну, можно сказать, не то чтобы аполитичный, не участвующий в выборах из своих соображений, было только один раз на референдуме, где как раз поддержал проект союза Белоруссии и России, поддержал современную белорусскую символику и поддержал, там было три пункта, третий пункт — о продлении президентских полномочий еще на неопределенное время, то ли на два, то ли на четыре года. Но это было как раз то время, когда в Белоруссии произошел и социально-экономический, и, наверное, духовный внутренний перелом, когда страна снова начала жить, снова начала работать.

«СП»: — В свое время Егор Летов сказал про него: «Нам бы такого президента вместо Ельцина». Как ты считаешь, актуальна ли эта фраза в наши дни, касаемо Путина? Как ты оценивал уровень российско-белорусских отношений тогда и как оцениваешь сейчас? И есть ли в России политик, которого ты хотел бы видеть на месте Лукашенко?

— Нет, в России такого политика нет. Чтобы быть президентом Белоруссии, нужно очень хорошо знать специфику современной Белоруссии. Просто так стать президентом невозможно. Все то, что было наработано за последние пятнадцать, семнадцать, восемнадцать лет — это все непосредственно заслуга Лукашенко. То есть это должен быть человек, который органично, грамотно и профессионально войдет в эту вертикаль власти, войдет в эту систему. Такого человека в России на сегодняшний момент нет. Очень мало кто в России из ныне действующих политиков знает белорусскую специфику.

По поводу того, что говорил Летов… я уже повторяюсь по этому поводу… у Лукашенко была большая поддержка в российских регионах тогда, в 90-е годы. Все-таки он являлся символом восстановления союзного государства. Действительно, идея подписания союзного договора исходила именно от Белоруссии. Ельцин тогда пошел на это подписание. Все были счастливы, все надеялись, что действительно, вот это будет настоящее союзное государство. Что не будет ни границ, ну, границ нет, сейчас мы в едином Таможенном союзе, что будет единая денежная единица… Получилось совершенно по-другому. Почему получилось по-другому — неясно. Возможно, союз Белоруссии и России не входил в планы руководства России. Я помню достаточно циничные высказывания Путина по этому поводу, которые покоробили все население Белоруссии — это показывалось по всем новостным лентам. Просто все начали считать деньги. Общей единицы — рубль российский не ввели на нашей территории, и вряд ли в ближайшее время это произойдет. Ну и конечно, та информация, которая идет в России о Лукашенко, достаточно вспомнить фильм энтэвэшный, конечно, многих людей от него оттолкнула. Для Лукашенко это черный пиар, российским же властям невыгодно, чтобы у белорусского президента был высокий уровень поддержки на территории России. Ну и естественно, политическая картинка поменялась с приходом к власти «Единой России». Сменились лидеры региональные, сменилось просто-напросто отношение. На сегодняшний момент я не вижу ни в Белоруссии, ни в России политика, который мог бы стать президентом страны. Последние выборы показали, что люди, которые претендовали на этот пост, они… ну, все увидели, что это за публика, и чего они на самом деле стоят.

«СП»: — Почему проект «Нюрнберг» превратился в «Северное сияние». Это просто смена названия и музыкантов, или за этим кроется некое переосмысление ценностей?

— Это я просто взял в свои руки собственную творческую линию. Дело в том, что как проект «Нюрнберг» изначально являлся некоей отдушиной для музыкантов «Красных звезд». У нас был общий состав, одни и те же музыканты. Просто у творчества «Красных звезд» были достаточно жесткие рамки. Они делали упор на политику, на идеологическую промывку мозгов слушателю. Селиванов требовал песен мощных, бескомпромиссных, достаточно агрессивных и резко акцентированных. В этом смысле Белову хотелось просто заниматься музыкой, поэтому мы достаточно спонтанно создали этот проект. В этом смысле, наверное, самый показательный наш альбом — альбом 1995-го года «Город мясных игрушек», где все музыканты, которые в «Красных звездах» были задействованы, смогли реализовать себя. Очень весело, очень лихо, отвязно в какой-то степени. Начиная с 1997-го года, у меня действительно произошли определенные изменения в мировосприятии, в восприятии себя, своего места в той же самой музыке. И «Северное сияние» на тот момент показалось мне наиболее адекватным названием того, что я делаю. И практика моментально показала — мы писали альбом «Праздник урожая» в 1998-м году, первый альбом «Северного сияния», который уже качественно на порядок иной. Это альбом, в котором появилось, действительно, дыхание. Для меня «Северное сияние» это первое дыхание, в «Нюрнберге» его не было. Но дело в том, что сейчас песни, которые выходили под шапкой «Нюрнберга», мы их сейчас записываем, опять же возвращаемся к старому творчеству, думаю, в ближайшее время весь этот материал будет записан достаточно интересно и достаточно свежо.

«СП»: — Альбом «Будетлянство» считается венцом твоего творения. Ты с этим согласен? Какие планы относительно создания новых произведений?

— Я не думаю, что это венец моего творчества, я думаю, это венец моего переживания определенных событий на Земле. В период записи этого альбома только у меня пять друзей умерло. Это с середины февраля по первые числа марта. Чуть больше, чем две недели — пять человек. Какая-то внешняя сила, очень страшная, она останавливала, руки вязала, ноги вязала, состояние депрессии, состояние бешеного алкоголизма. Мы рассчитывали альбом записать за две недели, у нас все было готово, и материал был отрепетирован. Я помню, начали мы в начале января, сразу после Нового года, а последние треки записывали в середине апреля. Я не понимал, куда зима делась, вообще ничего не воспринимал. Это было действительно очень страшное, очень чудовищное время, високосный год двухтысячный… какое-то все нелепое, случайное, мистическое даже…

Венцом творчества… не знаю… мне кажется, я не записал пока что альбом, который был бы венцом творчества. У меня очень много нереализованных песен, на несколько альбомов хватит. Есть наработки, и уже работа идет с музыкантами, будем записывать вещи, которые мы исполняли на последних электрических концертах, акустических… возможно, в этом году уже реализуем, сделаем такую «выжимку». Для меня, я внутренне это слышу, во мне эта музыка играет, наверное, это будет являться пока что потолком. Из записанного материала мне кажется, что по своему напору, по своей мощи, по своему содержанию это все-таки альбом «Праздник урожая». Потому что это альбом о личных отношениях между людьми, и непросто это философия какая-нибудь там, а реально были вещи, которые между нами происходили. Этот альбом об отношениях между нами, между музыкантами… Это был последний альбом, который мы с Женей Беловым записали. Записали очень быстро, за шесть дней, но до сих пор он остается для меня, наверное, самым любимым, самым ценным.

«СП»: — Мы знаем, что в Белоруссии у тебя есть свой состав, а здесь, в Москве, местный. Можно ли говорить, что это одна группа, или все же это разные проекты?

— Дело в том, что состав у меня действительно есть только в Москве. В Белоруссии никакого состава у мня нет. В Белоруссии у меня на сегодняшний момент существует один рабочий действующий проект с музыкантами гродненской команды «Чевенгур», с которыми мы записываемся. Это вряд ли будет «Северное сияние». Возможно, это будет по другим названием, под каким — я еще не определился. Там будут песни из репертуара «Северного сияния», просто записанные немножко по-другому. Это все будет на студии у Жени Погоста, у него очень специфический подход к музыке, такой самобытный и непохожий. Его звучание не спутаешь ни с каким другим… С ним просто интересно делать совместные проекты. Он в этом смысле человек легкий, толковый и талантливый.

С ними мы играли несколько концертов. В Москву, правда, не выезжали, но вот в Минске у нас пару концертов было, плюс полуакустики играли, плюс в Гродно играли. С ними работать интересно. Больше в Белоруссии пока что состава никакого нет. Какие-то осколки составов начала 2000-х годов, опять же какие-то акустики где-то играем, но никакого полноценного состава там нет. А с московскими музыкантами играем. С ними записываем альбом, состоящий из песен группы «Нюрнберг» периода 1995−1997 гг.

«СП»: — А как ты оцениваешь свое предстоящее выступление на нынешней «Вечной весне»? Это уже твое третье выступление на этом фестивале. Но этот, наверное, какой-то особенный, так?

— Из всех трех выступлений, которые были, это выступление лучшее, я считаю. Оно получилось наиболее мощное, и с музыкантами был очень хороший контакт. С ними получилась единая сила такая, все прошло с таким огоньком… скажем так, прошло на честном слове и на одном крыле это выступление. Тем более, что у нас ограниченное количество репетиций было, но просто очень приятно, когда ничего не надо никому по десять раз втолковывать, когда все вот так слету, с огоньком исполнено. Так что для меня эта «Вечная весна» пока что потолок, да и вообще у нас все по нарастающей. Всегда так играли, жили, так оно до сих пор и происходит, и мне это очень приятно.