Особенности казачьего экстремизма

Вышедший на свободу казачий журналист Александр Дзиковицкий рассказал о специфике отбывания срока в колонии-поселении по экстремистской статье.

Учредитель, издатель и главный редактор тематической газеты «Казачий взгляд» Александр Дзиковицкий в том году получил срок. Обнинский городской суд, согласившись со Следственным комитетом и прокуратурой, отправил журналиста на год в колонию-поселение, попутно запретив на три года заниматься СМИ. Единственное, с чем не согласился суд, что редактора следует посадить на целых три года.

Поводом для лишения свободы послужили 17 материалов, опубликованных в газете «Казачий взгляд». Следователь СК Алексей Добарин отыскал в них признаки межнациональной розни. Ранее сотрудник возбуждал дело против журналиста Михаила Пустового, участвовал в «Деле Цареградских», сейчас задействован в Болотном деле.

Между тем политики и представители культуры приговор осудили. Негативно оценили суд официальные лица ЛДПР и «Справедливой России» области. Шестнадцать писателей, включая Эдуарда Лимонова, Сергея Шаргунова и Олега Кашина обратились в Верховный суд — пересмотреть приговор.

Так или иначе, срок Дзиковицкий отбыл до звонка. Ветеран войны в Приднестровье и бывший сотрудник милиции после годового нахождения в Калужском КП-6 30 июля вышел на свободу.

«СП»: — Месяц уже на свободе, как тебе воздух воли?

— Да воздух как воздух. Летний. Никаких романтических чувств нет. Вернулся в общественную жизнь Обнинска и казачества, в котором произошли разные вещи. Пока сидел, квартиру незаконно обыскали неизвестные. Вот, теперь не могу найти подшивки газет. Возбуждено уголовное дело об угрозах судье, который выносил приговор. Неизвестные направили угрожающие письма по электронной почте. Сотню человек допросили: казачьих активистов, журналистов, кто ходил на суд. Мне кажется — дело выгодно тем, кто имеет острое желание «законного» основания трясти казаков.

«СП»: — Что было тяжелее — ждать посадки, неминуемой, как было видно по ходу судебного процесса, или считать месяцы до звонка?

— Мне было ясно, что суд вынесет обвинительный приговор, связанный с лишением свободы. В КП-6 я знал, что освобожусь, когда подойдет день. Старался не думать про «откидон», читал, вел дневник, писал жалобы по инстанциям на приговор и вел бумажную борьбу с администрацией колонии. Что интересно, посадить меня очень хотели разные органы, но вот лагерь-то принимать не был готов. Два месяца добивался, чтобы начать отбывать приговор. Даже посадить у нас нормально не могут.

«СП»: — Колония не хотела принимать такого экстремиста?

— Осужденный на колонию-поселение обязан после вступления приговора в законную силу своим ходом добираться до лагеря. Раньше надевали наручники в зале суда и держали в СИЗО, пока не подготовят документы. У меня же получилась целая эпопея.

УФСИН предполагал выслать меня в Нижегородскую область на «ментовскую зону» для сотрудников МВД. Я бывший мент так-то. Но в нижегородскую даль ко мне трудно было бы близким добираться. Понадобилось писать ряд ходатайств, даже от местных политиков, чтобы оставили в области, — на свой страх и риск сидеть с обычными зеками. С группой сопровождения — казаки, депутаты Законодательного собрания области эсер Александр Трушков и Александр Кременев (ЛДПР) — приехал к воротам КП-6. В учреждение не пустили, сказали, чтобы возвращался домой. Дескать, бумаги не пришли в спецчасть. Наконец позвонили, пригласили сидеть. Прибыл в карантин; сотрудники предупредили, чтобы держал язык за зубами о «ментовском» прошлом. Так и начался срок.

Это беда не конкретных людей, а особенности бюрократической системы, скорость работы которой не укладывается ни в какие рамки. Я, уже отбыв срок, получил документ по своему делу, что в рамках следствия опрошены люди в Хабаровском крае. Закрытое дело расследуют!

«СП»: — В чем заключается пенитенциарная миссия администрации колонии-поселения?

— Калужское поселение одно из трех образцово-показательных колоний-поселений ЦФО. Рядом находится наш УФСИН, что накладывает отпечаток. Как говорили у нас: — КП особого режима. Зеков около двухсот, три отряда. Сотрудники зеков не боялись, наоборот, гнобили. Режим довольно не поселковый. Зек не имеет права рот открыть, атмосфера — каждый сам за себя. За год моего пребывания требования «Правил внутреннего распорядка» ужесточились, сменился начальник. Новый начальник — с большим стажем, побывал в «красной» Мордовии; свои порядки нам наводил. Рецидивисты отмечали — перепутал режимные требования КП со строгим режимом. Запретили сидеть на шконках; сотрудник заходит, все вскакивают, чтобы не заметил. Раньше сидеть разрешалось. Домой на выходные не стали отпускать. А положено! Исключение делали для двух рукастых ребят: работали на дачах ответственных лиц.

Требовали церемониально здороваться с «гражданами начальниками». Один заключенный орал «здравствуйте!» как попугай, постоянно в полный голос. Так боялся получить нарушение. Меня спрашивали: — А почему не здороваетесь? Отвечал, что вставание со стула тоже форма приветствия.

По слухам, практиковались избиения, физически принуждали работать на администрацию. Одного парня по лицу огрели палкой резиновой. На глазах физического насилия не допускали. Но разговоры ходили о шести сотрудниках, избивающих людей в штабе. И, разумеется, отбытие срока сопряжено с обязательным трудовым воспитанием.

«СП»: — И чем заключенные в колонии заняты?

— Тяжелой работой: вывозят на склады с картошкой, капустой, на пилораму и производство стройматериалов, делают кисель, папки для документов. Записывают в бригады, говорят: — Ты зачислен туда-то. Платят копейки: кому-то на пачку сигарет, другим на пачку чая. Например, «на папках» полагалось 30 р. в месяц. Бетонные блоки отливают за 80 р. Грузчикам платят больше, до одной тысячи рублей. Но все равно — гроши выходят. Месяца три поработал грузчиком, 1080 р. моя зарплата. Получил легкую травму. Проявил инициативу, захотел поддержать падающий груз, привычка армейская. Ударило крепко. Отлежался и мне сообщили: — Ты травмо-опасный, к нам не суйся. Отправили в барак.

«СП»: — А судьи кто? Точнее те, кто призван охранять и перевоспитывать?

— Администрация КП-6 — отстойник для попавших в трудную карьерную ситуацию силовиков. Начальник одного отряда трудился старшим экипажа вытрезвителя. По слухам, задержал кого-то из правительства области. Но по его поведению не заметно. Наверное, сам легенду придумал. Одного майора уволили за совершение ДТП в пьяном виде. Самый положительный — мой начальник отряда, армеец, «сел» в силу необходимости: до наступления пенсии лишился глаза на учениях. Выбор — вахтером или служба во ФСИН. Главный оперативник работает 20 лет и до сих пор майор. Что-то его держит. Психолог у нас была, любил я ней разговаривать, единственный человек, с кем реально не по-зоновски можно пообщаться.

Медслужба отвратительная. Фельдшер — «Доктор смерть», ведет себя, будто поставлена не для обеспечения медицинского обслуживания, а хамить. Больные помощи не получают, в городскую больницу людей не вывозят. Заявляют: «Выйдете, лечитесь, вы здесь не для этого. Один парень умер от сердечного приступа: дежурный ДПНК запретил подходить к нему, врачей не вызвали, дескать, вечер, поздновато. У нас в бараке молодой человек от психического заболевания скончался, поехал от лишения свободы».

«СП»: — Проблемы с администрацией имелись у тебя конкретно?

— Состоял на профучете как «экстремист». Меня это никак не волновало. Даже выгодно оказалось. По осени на склады не вывозили. Разок вывезли на автомате, где погорбатился и на следующий день подсказал сотруднику: я на особом контроле.

Так-то отношение было в целом сносное. Исключительно на вы, по имени-отчеству. Начальник отряда за глаза признал, что не считает меня зеком. Были проблемы, пытались подавить морально, личные дневники отшмонали. Придирались, что не поздоровался и за кроватью соседа не слежу. Обвиняли в порче имущества. Один раз сам нарвался: послал матом сотрудника. Опер одно время грозился красную полосу влупить (склонный к побегу), за шуточное письмо сестре. Газеты и письма задерживали, перлюстрацию делали дольше трех положенных дней. Последнюю корреспонденцию вручили при освобождении, мол, дома почитаешь.

Начал писать жалобы в прокуратуру и иные инстанции, подействовало. Мои жалобы — своеобразный дневник поселения, оформлял их в художественной форме, копию себе оставлял. Сотрудники смеялись: «У зеков объяснительные читать скучно, а Дзиковицкий романы пишет». Сочиняли и другие зеки, но часто включали заднюю. Посчитал нужным пожаловаться на начальника КП, за плохое поведение. Я его назвал, по поведению, отставным прапорщиком, а он подполковник. Описал, как он с красным лицом выходит на плац и начинает разговор с матерного слова. Хозяин обиделся, вызвал участкового, когда я освобождался.

Блатной один говорил: «Дзиковицкого менты боятся». Честно говоря, вес группы поддержки помог. Многие зеки выглядели брошенными, и администрация не чувствовала по отношению к ним совершенно никаких сдержек. Некурящих сажали за курение в строю. Гнали на общий режим. Критерии отбора непонятны. Парня с месяцем до освобождения послали на перережимку. Весомая угроза для зека: — Мы тебя через ШИЗО, попаришься и поедешь на общий режим.

«СП»: — Какова судьба лагерных дневников?

— У них интересная судьба. Когда стукачи доложили, пришли опера и нагло дневники изъяли, среди белого дня. Была куча обысков и особо пристальное внимание. Спросил: что вы имеете против, где это запрещено? Услышал в ответ: нам просто не нравится, что про нас пишешь. — Вы можете назвать неправдой, как я описывал жизнь КП? — Ноль логики в объяснение. Затем некоторые зеки начали шипеть, дескать, я пишу на них доносы. И еще после инцидента с дневниками в бараке «вдруг» узнали, что до войны в Приднестровье я работал в милиции. Но все-таки часть записей я уберег и переправил на волю.

«СП»: — Как отреагировали на работу в милиции?

— Смотрю, собралась кучка, между собой воркуют, кидают многозначительные взоры на меня. Наконец доносится: — Сань, да ты ментом служил. Отвечаю: — Да. — А ты знаешь, что за это опустить надо; твое счастье: ты на красной зоне. — Интересно, — уточняю. — Как это они себе представляют? — Зеки вяло разъяснили, что ночью вдруг кто-то выльет мочу на лицо, и готово. На чем весь инцидент закончился, без эскалации.

«СП»: — Как вообще заключенные относились к «экстремисту»?

— Как к маньяку. Сидит непонятно за что, письма и газеты получает, книги читает, пишет что-то. На зоне не принято читать. Если берут в руки книги, то легкую литературу. Газеты приходили, пожалуй, только мне. Я когда работал на промзоне, повадился книгу брать «Чем отличается английский характер от континентального». В перерыве все курят, я читаю. Так разок на шмоне у опера приключился столбняк. — «Это что такое, чья книга?». Я вышел из строя, он все понял и вернул книгу: «Дзиковицкий, тогда все понятно».

Долгое время относились с подозрением к дневникам. Провоцировали на конфликт. Причина недовольства: — Почему я не такой как они, а белая ворона? Пытались принизить. Но ребята понятливые: когда видят, что под них ложиться не собираются, стихают. Помню случай: один блатной с утра заорал, что я ему чайник не поставил. Ты кому это говоришь? — осадил я его. Он поразмыслил и отстал.

«СП»: — Кроме тебя «экстремисты» сидели"?

— Русские националисты? Ни одного. Был сторонник А. Навального, из «Народного Альянса». Получил месяц — покинул альтернативную службу. А вот кавказцы присутствовали. «Пособники террористов», ст. 208 УК РФ. Правда в пособничество поверит только чокнутый. Один из Кабардино-Балкарии. Погостил в КП и поехал на общий режим. Второй — чеченец, знакомому с детства «лесному брату» дал поесть, когда тот попросил. Боевика отловили, выяснили, у кого еду брал, и дали кормильцу два с половиной годка. Если бы я был боевиком, не взял бы его в банду. В Чечне ст. 208 народная, отчетность дает органам, тюрьмы по ней переполнены. Под ней ходят чеченцы, которые не находятся в связях с кадыровской администрацией. Из-за переизбытка «пособников» отправляют сидеть в Россию.

«СП»: — Этнические конфликты с соседями по бараку имели место?

— Межнациональные — нет. Но не секрет, что в Калужской области привилегированное положение занимают армяне. До зон члены диаспоры доходят в ограниченном количестве. А там у армян блатное положение. При мне несколько армян находилось на самых льготных условиях. Один месяца три приходил ночевать, а днем его не видели. Объясняли, что некая «работа» в Калуге. Его тихонечко по УДО нагнали. Есть на поселении и цыгане.

«СП»: — Ты знал, что Конституционный суд узаконил сексуальные отношения между осужденными в колониях-поселениях?

— Нам ничего никто не сообщал. Женский отряд в поселении, десятка три дам, отгорожен забором. В него можно было попасть с промзоны, где пропускная система. Единственные взаимоотношения между полами, что на виду: на плацу некоторые поселенцы подходили к окнам женского барака и болтали. На этом все, по-моему. Амуров я не видел.

«СП»: — Ты пытался освободиться условно-досрочно?

— Было дело. Суд требовал полного признания вины и, не услышав этого, постановил, что я не вступил на путь исправления. Администрация КП-6 дала отрицательную характеристику. Накануне суда зам. начальника по Безопасности и оперативной работе выдернул и сообщил, что они ничего против меня не имеют. Впрочем, судье рассказали, что у меня два выговора, один за курение в неположенном месте, у меня-то, некурящего, и штраф на триста рублей за копировальную бумагу в тумбочке. Начальник отряда охарактеризовал в общих словах как неисправимого.

«СП»: — Другие осужденные по УДО успешней уходили?

Получали УДО единицы. Говорили, что успешные попытки связаны с «помощью» колонии-поселению. Гуманитарка на ремонты, например. На деньги цыганского барона отреставрировали библиотеку. Такое у меня сложилось впечатление.