Начальник, сволочь, циник, дурак…

Буря в смартфоне, которую вызвал телемарафон со сбором помощи затопленному Дальнему Востоку — весьма показательна. Обитатели социальных сетей разделились на тех, кто радостно вывешивал в инстграме скриншоты со словом «ВМЕСТЕ» и тех, кто приводил убедительные аргументы, почему этого делать не следует.

Во-первых, оказалась, что едва ли не половина перечисленного достанется за их тяжелую работу сотовым операторам. К вечеру они, конечно, отказались от этих сборов, но это на словах, а на деле — не знаем.

Во-вторых, мы узнали, что собрано около 500 миллионов рублей, а это стоимость одной яхты Абрамовича, может проще было бы продать одну яхту?

В-третьих, государство, растрачивающее миллиарды на «стройках гламурного капитализма», которое не может само решить проблемы пострадавших граждан, выглядит и в самом деле странновато.

В-четвертых, всегда, когда сдаешь на доброе дело, есть опасение, не пустят ли собранное на какое-то другое, еще более доброе дело. Ну, к примеру, в городе Грозном краска мечети облупится — надо будет подновить.

Но всё это, конечно, понятные, но очень слабые аргументы, для того, чтобы не помогать ближним на Дальнем Востоке. То, что они выглядят сильнее, чем есть на самом деле, говорит о прогрессе главной болезни нашего общества — аномии.

За этим ученым словом, введенным отцом французской социологии Эмилем Дюркгеймом, скрывается простая и страшная реальность: отказ членов общества совершать действия, которые поддерживают социальный порядок. Это ситуация социального цугцванга, когда любые усилия по улучшению, укреплению, повышению солидарности в обществе ведут лишь к еще большей дезинтеграции.

В нормальном обществе, когда командир горячей речью зовет солдат в атаку — они идут, жертвуют собой, делают, всё, что могут и, чаще всего, побеждают врага. Война есть конфликт двух социальных связанностей. У кого связанность выше, тот и побеждает.

В аномическом обществе солдат слышит в этом призыве лишь: «Вы сдохните, а я получу новую звездочку на погон» и, в лучшем случае, в атаку не идет. «Наплявать, наплявать, надоело воевать».

Мало того, в аномическом обществе формируется отрицательная социальная солидарность, направленная против тех, кто пытается социальную солидарность укреплять.

Снизу это выражается в ненависти к «активистам». На войне такой «активист», если не получит пулю спереди, непременно получит её сзади. В мирное время ему будут просто отмеривать ненависть по полной и плевать при случае в суп.

Но ненависть к «активистам» проявляют и сверху. Система, как правило, жесточайшим образом репрессирует тех, кто в самом деле пытаются сделать что-то для других. Если ты сделал что-то общественно полезное, тебя не только сочтут дураком, но еще и показательно накажут (я писал об этом несколько лет назад в связи с делом Егора Бычкова в статье «Будни аномии»).

Если причина ненависти к «активистам» снизу в особых пояснениях не нуждается, то ненависть сверху вскрывает сами механизмы производства нашей аномии. В её основе лежит тотальная монетизация любых социальных ценностей. Практически каждый (ну хорошо, — каждый, начальник) имеющий доступ к некоему социальному благу рассматривает его как актив, который необходимо превратить в кэш. Ничего другого в рамках этой странной экономической модели сделать невозможно — ни с духовностью, ни с патриотизмом, ни с семейными ценностями, ни с дружбой, ни с любовью.

Получается порочная цепочка: апелляция к ценностям осуществляется ради укрепления социальной солидарности — центром нашей российской социальности является государство — государство осуществляет контроль за социальными процессами при помощи бюджета — управление бюджетными потоками осуществляется методом распила (элегантный эвфемизм для кражи).

Следовательно, любая апелляция к ценностям есть форма кражи.

Создается ощущение, что нами правит Старуха Шапокляк, которая научилась вместо того, чтобы мешать — продавать всё то, что забесплатно построили пионеры — от школы до скворечника, — по сходной цене. Оскотинившийся Чебурашка работает у неё спецпропагандистом, а Крокодил Гена проводит концерты в поддержку новых проектов.

Участники социального балета в этих условиях делятся на начальство, которое держит банк, сволочей, кто ни в какие ценности не верит, зато успешно к ним апеллирует и бюджеты пилит; тех уже немногих дураков, кто на разговоры о каких-то ценностях еще ведется и впахивает бесплатно; и тех многочисленных циников, которые смотрят со злобой на сволочей, с презрением на дураков, всем завидуют и никому не верят.

Проблемой ценностной политики нашего государства в последние годы (и её провала) было то, что целью этой политики было увеличение количества дураков. Год за годом я наблюдал, как всё более мощные или более экзотичные ценностные и эмоциональные пласты подключались начальством к ресурсу государственной пропаганды, для того, чтобы хотя бы на короткий срок зажечь сердца той или иной массы дураков. Апелляция к подвигу народа в Великой Отечественной, риторика о евразийском братстве, советская ностальгия, православие, «Россия крупнейшая мусульманская страна мира», идеологический антиамериканизм, забота о семейных ценностях.

Каждая идеологема разменивалась либо на власть, рождающую деньги, либо напрямую на деньги, через бесчисленные проекты по «поддержанию». Поскольку на этих проектах сидели исключительно сволочи, использовавшие дураков в темную или за копейки — распиленная ценность раз за разом протухала и начинала превращать дураков в циников. Скажем, после очередного заявления госпожи Мизулиной о замечательных семейных ценностях чеченцев и распавшихся семьях у русских я начал ненавидеть сочетание «семейные ценности».

В условиях аномической, точнее аномически-коррупционной структуры общества любая апелляция к ценностям порождает инфляцию ценностей. Порой собственные идеи приходится попросту «замораживать», чтобы спасти их от инфляции. Именно так некий «атомный православный» поступил в 2011 году с «Атомным православием».

Из идеологических систем еще не пущенных в распил и обладающих мощным потенциалом солидарности остается, по большому счету, только русский национализм. Во-первых, потому, что он полностью противоречит базовой идеологии начальства, а во-вторых, содержит некоторые предохранительные механизмы в виде предположения, что с русскими придется делиться. Но и на этом направлении работы по освоению ведутся. Так что мы, возможно, еще доживем до расклеивания рабочими таджиками плакатов «Россия для русских!» на которых будут изображены вытащенные из библиотек для фотошопа веселые финские лесбиянки.

Если верна экономическая модель, предложенная в свое время Розой Люксембург для прогнозирования самопожирания капитализма, и которая вполне подходит к нашему случаю, как только не останется не подверженных коррозии и инфляции идей, поставляющих достаточное количество дураков, система должна рухнуть, поскольку останутся либо сволочи, которым надо платить, либо циники, которые не хотят работать. Конечно, можно какое-то еще время протянуть, провоцируя те или иные «ивенты», которые пробуждают эмоции, страсти, споры, вытаскивают тщательно запрятанное «святое» из душ самых закоренелых циников. Скажем, сплясать в храме было недурным способом встряхнуть даже тех, кому поперек горла официальная «симфония» властей.

Но долго на экстремумах не протянешь. Так что в какой-то момент у населяющих это пространство людей совсем исчезнут мотивы, побуждающие их бескорыстно быть вместе и поддерживать друг друга. Гражданин наш станет стихийным либертарианцем, который требует платы по соглашению со всех и за всё. Поскольку, одновременно с этим, если верить премьеру и всевозможным финансовым аналитикам, приближается исчезновение у государства всякой возможности за всё платить, то закономерно предположить, что эту систему ожидает коллапс.

Нужно ли предотвращать этот коллапс — то есть ситуацию когда практически все члены общества откажутся от любой мотивации к деятельности, кроме непосредственной личной выгоды, я судить не берусь. Хотя детей, конечно, жалко.

Возможно ли этот коллапс предотвратить? В принципе, пока у нас есть еще не разграбленные смысловые пласты, такие как национализм, возможно. Но уверенности в том, что националисты выиграют гонку на время к примеру с теми, кто и эту идеологию и что еще останется, готовы тоже пустить в распил, у меня нет.

Как запустить процесс снижения, а не нарастания уровня аномии? Тут есть одна классическая ошибка, которую наше общество склонно делать. Решение видится в том, чтобы зачистить сволочей. То есть уничтожить тот слой, который рассматривает любую ценность как свою добычу и потенциальный товар. Это эмоционально совершенно справедливо, но абсолютно недостаточно, а потому само по себе (именно само по себе, а не в комплексе) бесполезно. К сожалению, наше общество, которое воспринимает с подачи Навального борьбу с коррупционерами как загонную охоту, этого понимать не хочет, поскольку загонная охота это так весело. Знаете, какого труда мне далось не употребить в этой статье слово «шубохранилище»? Упс! Вот я его и употребил…

Наша аномическая система строится на том, что начальник покупает деньгами свою власть. При этом им используется система властных откупов — той или иной группе сволочей даются деньги, чтобы они тем или иным способом обеспечили управляемость (по большому счету, не важно каким). Пока покупка власти властью будет сохраняться как система, слой сволочей будет воспроизводиться, не составит труда рекрутировать все новых и новых из многочисленного поголовья циников и вошедших во вкус дураков.

Поэтому лечение аномии возможно начать лишь с одного конца — с отказа от покупки власти. Причем даже ничтожный, анекдотически микроскопичный шаг в направлении отказа от этой покупки пробуждает какие-то странные и неведомые нам силы. Скажем, восхваляя саму себя в связи с московскими выборами, наша оппозиция упустила поразительный факт. Поскольку наиболее мощные ресурсы покупки власти были отключены, впервые за не упомню сколько лет обозначилась довольно большая группа людей, которая проголосовала за кандидата от власти осознанно, мотивированно, а порой даже фанатично. С самой разной, но, в любом случае, не коррупционной и не аномической, мотивацией — от «при Собянине стало лучше», до «меньшее зло чем этот». Я лично знаю одну барышню, пламенную участницу протестов 2011 года, которая горела сердцем «фальсифицировать за Собянина, лишь бы остался Капков». А ведь нашлись какие-то политологи, рассуждавшие, что «капковщина» Собянину ничего не дала. На самом деле феномен капковщины в том, что сей новый Ленотр наряду со вполне традиционным для начальства распилом денег между своими, столь ярким в области театральной политики, начал отрабатывать технологию создания объективного общественного блага, в возникновении которого можно убедиться, выйдя вечером погулять в соседний парк. Понятно, что такие мотивации, наверное, тонули в инерционном шлаке, так же, как тонули в них, к примеру, пенсионерки голосовавшие за «этого молодого парня с улыбкой», и «победу в первом туре» они точно не обеспечивали, но назвать их статистически незначимой величиной не приходится. О тех ресурсах социальной солидарности, к которым может прибегать хитрый уральский мужик Ройзман — я уж и не говорю.

Порочная цепочка аномии прерывается не уничтожением сволочей, а отказом начальства от коррумпирования общества покупкой власти. Разумеется, добиваться этого можно не только «революцией сверху», но и бойкотом этой товарообменной операции со стороны циников (самой обширной группы нашего общества). То есть, чтобы убедить в том, что лояльность нельзя купить, её надо перестать продавать. Точнее — перестать монетизировать лояльность. У общества есть к власти некоторые требования надличностного и непотребительского характера, которые оно может к ней предъявить. И они не сводятся к «Умрите вы все!». Обычно «Умрите все!» кричат как раз те, кто хотел бы, чтобы их взяли в сволочи. Недавно мы наблюдали сеанс публичного обожания «кровавого режима» со стороны тех, кто громче всех орал «Умри всё живое!» и выглядело это, надо сказать, преотвратно.

Есть вещи, о которых можно договариваться без «зеленых» посредников. Есть люди, которых надо освободить и перестать мучить, есть полезные для всех дела, которые просто надо сделать, есть вопросы в которых с большинством надо считаться, именно с большинством, а не с «креативными меньшинствами» (дальше следует длинный ряд кричалок-заглушек, при помощи которых начальство и сволочи обосновывают свое право игнорировать любую критику), что дураков, в конечном-то счете, не надо обманывать — если пообещали укрепить семью, так укрепите, а не отменяйте по сему случаю маткапитал. Короче, есть вещи, делая которые без кампанейщины и подкупа, начальство вполне может существенно увеличить свою реальную поддержку и даже возродить среди циников некоторые ценностные императивы.

В конечном счете, и циников, и дураков надо просто перестать держать за дураков. Потому что когда премьер-министр сообщает Вам, что в стране наступает безработица и придется потуже затянуть пояса, а Вы знаете о миллионах «трудовых мигрантов» вполне официально, за вполне белую зарплату, работающих в стране, то это значит, что Вас держат именно за дурака в худшем смысле слова.

Разумеется, сказать тут проще, чем сделать. Прежде всего, потому, что сволочи хорошо умеют защищаться и ввинчиваться в любую историю. Я почему-то так себе и представляю ворох докладных записок необходимости выделения гранта на борьбу с социальной аномией. Относительно доброй воли начальников у меня тоже давно нет никаких иллюзий. История вокруг РАН способна излечить от них кого угодно. На дураков тоже надежды особой нет — они рады купиться на медный грош любого дешевого скандала «пуссирайот стайл». Немного надежды есть на циников. Говорят, что в каждом цинике прячется ранимый романтик и неглупый идеалист, а все, про кого это не так уже оформились в сволочи. Хотелось бы в это верить, но верить сейчас в такие вещи занятие дурацкое.