Не по-людски…

Весь четверг моя лента в твиттере и в фейсбуке была затоплена волнами гуманистического возмущения сограждан по поводу Владивостокского роддома, где отказали в приеме роженице — гражданке Узбекистана, и она лежала на улице, пока скорая все-таки не добилась её поступления в палату, где родился здоровый младенец весом в 3200.

Кто-то просто причитал: «До чего мы дожили! Мы потеряли человеческий облик! Мы перестали быть христианами! Ксенофобия застит нам глаза! Как так можно поступать с матерью и ребенком!» Кто-то, как разгневанный рыцарь люстраций — Олег Козырев — рвал и метал в своем ЖЖ, требуя немедленно уволить весь персонал роддома до последнего человека (о других роженицах в этом роддоме он, разумеется, не подумал).

Заинтригованный таким гуманистическим порывом, я специально проверил журналы нескольких авторов, включая Козырева. Мне стало интересно, сколь бурно они реагировали на трагедию в Ярославской области, где люстрация роддома в Пошехонье и еще в ряде сел вместе со всем персоналом привела к уже нескольким детским смертям. В последнем выпуске программы «Реакция Вассермана» мы посвятили пошехонской трагедии большой сюжет и, пока его делали, с трудом удерживались от слез. Как оказалось, причины плакать у всех разные — горка из маленьких детских трупиков оставила люстраторов равнодушной. То ли дело — обиженная узбечка.

Впрочем, узбечка ли? Знатоки Средней Азии предположили, что попрошайка Шаира с паспортом Узбекистана относится к числу люли — среднеазиатских цыган. Это никак не влияет на суть вопроса, просто такие вещи лучше уточнять. Лежание на земле перед телекамерами дало впечатляющий результат — Шаира попала в роддом и в палату можно сказать на плечах полиции и скорой (скорая вообще очень сильно упрощает процедуру поступления). Персонал роддома говорит о том, что имел место обычный спектакль, с целью получить право на те медицинские услуги, на которые иностранцы без полиса и оплаты не имеют права. Что думают блоггеры и журналисты мы уже в курсе.

К сожалению, мы не знаем, что думают местные роженицы, рядом с которыми, в обход обычных контрольных и эпидемиологических процедур, положили фактически бомжиху с улицы — не суть какой национальности и гражданства. В большинстве крупных городов есть специальные роддома со специальными отделениями для таких маргинальных пациентов. Необходимость в этих специальных учреждениях связана, прежде всего, с повышенной инфекционной опасностью, с прямой угрозой жизни матерей и новорожденных, исходящей от «людей с улицы».

***

Когда мы говорим о том, что ключевой проблемой нашего общества является миграция — мы, конечно, несколько упрощаем ситуацию. Катастрофической проблемой является сочетание интенсивных миграционных потоков в нашу страну с коллапсом нашей социальной инфраструктуры. Мигранты приезжают в нашу страну миллионами. Сперва они берутся работать за смехотворные деньги, которые им выплачивают коррупционеры из ЖКХ. Но затем они начинают требовать образования, медобслуживания, и вот уже некоторые на полном серьезе предлагают отобрать пенсионные накопления у граждан России и платить их мигрантам.

Это увеличение мигрантской нагрузки происходит одновременно с ликвидацией из соображений экономии социальной инфраструктуры для граждан России — уменьшением количества мест в детских садах и школах, слиянием детских учреждений, ликвидацией роддомов, сокращением перечня бесплатных услуг. В геометрической прогрессии возрастает количество тех, кто претендует на всё уменьшающийся социальный «пирог». Каждый из двух проводимых над Россией либеральных экспериментов — и мигрантизация и сокращение соцрасходов — смертельно опасен. Вместе, в резонансе друг с другом, они просто не оставляют нам шанса не выживание.

Одной рукой во имя «рыночной эффективности» уничтожают социальную инфраструктуру, а другой — во имя «толерантности» запихивают в школы и роддома миллионы азиатов. Социнфраструктура уплотняется, возникают социальные «пробки», становящиеся за счет мигрантской нагрузки десятибалльными. При этом власть не хочет понять, что чем меньше тот соцпакет, который приходится делить со все большим количеством приезжих, тем жестче будет закручиваться ксенофобия. Люди начнут звереть. Еще 2−3 года пройдет в том же темпе, и можно будет прогнозировать какую-нибудь жуткую историю, как русский отец изобьет беременную азиатку или её мужа, которые будут лезть без очереди в роддом вперед его жены в тяжелом состоянии.

***

При этом надо понимать, что для самих мигрантов и в ЕС, и в России, главной социальной технологией чем дальше, тем больше становятся скандал, агрессия, битье на жалость, и «качание прав» с указанием на то, что их дискриминируют, якобы, по национальному признаку. Наше истерически заточенное на толерантность государство в сочетании со склонной к подвыванию таким жалобам публикой просто капитулирует перед этим шантажом.

Результатом становится еще большая степень социального напряжения, поскольку мигрантский «лайфхак» разрушает сложившуюся систему формальных и неформальных отношений между коренными жителями России. Вот простая до катастрофизма подлинная история про детский садик.

В детсад, как знают многие родители, детей надо приводить строго к 8.15. Эта практика, на мой взгляд, дурная, но все к ней как-то адаптировались и с нею живут. И вот, в одном из московских детсадов, мама договорилась с воспитателями, что будет приводить ребенка не к 8.15, а к 8.30. Никому эта договоренность не мешала до тех пор, пока в детсаду не появились ребенок-азербайджанец и его бабушка. Бабушка приводила ребенка то в 8.00, то в 8.40, то в 9.00, то в 9.30. На просьбы воспитателей прекратить этот хаос реакция была следующая: «Вы мне это говорите потому, что я азербайджанка. Вот русская женщина приводит в полдевятого и вы ей ничего не говорите. Я на вас пожалуюсь!». Возможно, в обществе менее толерантном бабушке ответили бы: «Вы можете вернуться в Азербайджан, и там уже Вам никто ничего не скажет», но в нашем случае русскую мать попросили приводить своего ребенка строго по графику, лишив ее критически важных утром 15 минут.

Мне уже приходилось указывать на то, что главная проблема связанная с миграцией это не проблема криминала, это не проблема конкуренции за рабочие места, это проблема критической нагрузки на социальную и бытовую инфраструктуру. Это занятые места на скамейках. Это увеличение количества мусора. Это не говорящие по-русски дети-хулиганы в школах. История с детсадом показывает нам еще один аспект проблемы — мигрантское вторжение разрушает одновременно и формальный порядок и систему неформальных договоренностей, на которых держится социум.

Общество — это совокупность формальных правил и неформальных соглашений между людьми. Жизнь только по правилам не всегда удобна, а иногда и просто невыносима. Жизнь без правил — невозможна. Поэтому в общественной практике выстраивается баланс между следованием правилам «в общем и целом» и теми или иными частными от них отступлениями, с коррупцией, обычно, не связанными. Именно такая система поведенческих установок описывается выражением «вести себя по-людски».

Так вот, большинство мигрантов, особенно из регионов с той весьма своеобразной культурой социальных отношений, которыми отличаются Средняя Азия и Азербайджан, воспринимают систему неформальных соглашений как повод вообще не соблюдать правил. На требования правила соблюдать они отвечают: «а если им можно, почему мне нельзя!». Сейчас они к этому еще присовокупляют магическое слово «дискриминация». Другими словами — мигранты, как правило, ведут себя не по-людски, и именно это настраивает против них общество больше, чем любые преступления и любое отличие внешнего вида.

При этом ведут себя «не по-людски» мигранты, как правило, с большим напором: «Здесь и сейчас! Быстро давай!». Не так давно мы с супругой стали у зубного свидетелями очередной типичной сцены.

Пока сидели в кресле, к нам в нашу уютненькую стоматологию пришли приезжие. Глава семейства, маман закутанная, младенец на руках и рядом с ними же четырехлетняя девочка. Медсестра-администратор привычным голосом тихо сказала — мол, это с ближайшего рынка, как там работают, так потом и приходят. У женщины болел зуб, мужчина (возможно, более или менее по-русски объясняться может только он) начал уговаривать — в традиционных таких восточных эмоциональных выражениях — чтобы его жене помогли. Медсестра ответила, что вот в данный момент все доктора заняты (они действительно были заняты), что они работают по записи (они действительно работают по записи), что подождите 40 минут, врач освободится и вас посмотрит.

Мужчина, будто не слыша все эти аргументы, начал еще более эмоционально настаивать на немедленном медосмотре, говорить «я заплачу». Южная экспрессия и колорит. В общем, пока не пригрозили, что если не прекратится гвалт, выгонят немедленно, унять это было невозможно. Потом та же самая медсестра сказала, что два часа назад, когда она шла на свою смену, они приходили в государственную стоматологию через дорогу, и что там им сказали, в общем, то же самое — надо было полчаса подождать, пока у дежурного врача начнется прием.

Если общество не начинает осуществлять ту самую дискриминацию, на которую жалуются мигранты, если оно поддается на шантаж, то оно попросту рухнет. Мигрантская экспрессия, переходящая в агрессию, как у азербайджанской бабушки или восточного мужчины, разрушает именно систему наших неформальных связей и соглашений. Вынуждает действовать «строго по писаным правилам». А такое общество становится дискомфортным уже для самих его постоянных обитателей, тяготит их.

Мигранты, выбивая себе привилегии, требуя вносить себя на руках полиции в обход принятой процедуры в роддома, отменяя для себя время привода в детсад, требуя немедленно и без очереди лечить им зуб, уничтожают жизненный мир и сложившиеся социальные практики всех остальных членов общества. Общество, которое уничтожают, обычно ненавидит тех, кто его уничтожает. Отсюда и рост ксенофобии, которую одинаково неумно объяснять расовой нетерпимостью и конкретными преступлениями иностранцев. «Преступление» мигрантов состоит в том, что они, действуя к своей выгоде, не дают тем самым нормально жить всем остальным. Не должно быть никакой иллюзии, что просто «заставив их соблюдать законы и уважать наши традиции» мы установим социальный мир и устраним ксенофобию.

Нет никакого «закона» о том, что приводить ребенка чуть позже — можно, а приводить его все время в разное время — нельзя. Нет никакого «обычая», что придя к зубному нужно дождаться, пока врач освободится. И то и другое — это сложившиеся разумные жизненные практики, миллионы практик из которых и складывается нормальное функционирование общества. Если нарушается закон, то общество продолжает жить. Если разрушаются жизненные практики — общество умирает.

Приучить к следованию этим практикам непросто. Так же не просто, как научить чисто говорить на неродном языке. Для того, чтобы обучение шло успешно, — необходимо жесткое социальное принуждение и жесткая дискриминация тех, кто ведет себя «не по-людски».

Фото: ИТАР-ТАСС/ Юрий Смитюк