Бесконечное обаяние человека

Главный герой картины Александра Велединского «Географ глобус пропил» Виктор Служкин — внешне апатичный, бездеятельный пофигист. Неудачник в системе общепринятых координат жизненного успеха. Отброшенный бивень. Так про себя ему пришлось кричать в походе со школьниками после очередного своего косяка.

Вместо лежанки и печи у него есть балкон, на котором можно спрятаться и курить хоть чай, и смотреть вдаль. Все бури Служкина — внутри. Это борение, эти качели, этот ринг с соблазнами часто отпечатывается у него в глазах. Эта внутренняя борьба внешне может быть истолкована с точки зрения конспирологии, которую так красочно живописала его коллега, красавица Кира, прежде чем идти в ванну. В ее словах он оказался искусным интриганом, который продумал сложную многоходовую операцию по управлению и использованию людьми. «Макиавелли» Служкин идет вслед за ней, но засыпает там с бутылкой портвейна. Это тоже способ противостояния заданному шаблону, заданной инерции.

Алкоголь, в какой-то мере, становится средством сокрытия Служкиным себя внутреннего, это средство его мимикрии. В фильме географ часто пытается спрятаться, уйти, убежать, алкоголь ему тоже в этом бегстве помогает. В то же время — это атрибут юродства. При этом герой не является зависимым от горячительного. В походе он с легкостью выливает из бутылки остатки водки и подставляет ее под капли березового сока.

Несмотря на внешнюю статику, внутренне Служкин пребывает в постоянном развитии. Он делает выводы, работает над собой. История его женитьбы: он — аспирант, Надя — его студентка. Стандартная схема, он ей в свое время поддался, а теперь жена говорит, что его не любит, а брак толкует, как «по залету». Зеркальное отражение этой ситуации — «любовь» со школьницей Машей. Показательно, что в картине Велединского у Нади с Машей есть много общего. Они и внешне неуловимо похожи, и пытаются учить Служкина, направить его на общепринятый путь истинный, а потом и вовсе отходят от него, не сумев раскусить его загадку. Личная неспособность понять Служкина рано или поздно начинает трактоваться как обман с его стороны, после чего следует холодность и отторжение. Надя сближается с добрым прагматиком-прощелыгой Будкиным, Маша — с одноклассником-мажором Овечкиным.

Как ни странно, лучше всех понимает Служкина человек, который его сильнее всех изводил — ученик Градусов. Если с другими первоначальная симпатия может стать поводом к отторжению, то жесткое противостояние, взаимная ненависть двух главных антиподов приводит их к пониманию. У Велединского Градусов зайцем попал в поход, пришел, чтобы помочь Служкину. Он был последний, кто протянул ему руку, уже уволенному. Градусов вложил в руку своего бывшего учителя-недруга варган, звуки которого периодически звучали на всем протяжении картины. Этот подарок — намек, ведь, как считалось в шаманизме, с помощью этого инструмента человек мог путешествовать по мирам… Если говорить о паре Обломов и Штольц, которую активно примеряют к фильму. То Штольц — это, все-таки, не Будкин, а именно школьник Градусов.

Если в фильме есть атрибуты не девяностых годов, когда была написана книга Иванова, а наших дней, такие, как мобильники и компьютеры, то нет политических реалий. Почти нет. Только небольшой штришок: предприимчивый друг Служкина Будкин является помощником депутата края, заведующего культурой. Он дарит герою на день рождения альбом о культурной Перми. Будкин появляется на избирательном участке, фотографирует на мобильник то, как он проголосовал, видимо, чтобы после отчитаться. Служкин кладет на урну для голосования портфель, и его друг детства не может опустить туда свой бюллетень, пока не соглашается с ним пойти употребить. Велединский обходит политику стороной, лишь задевает ее небольшим эпизодом-штрихом, сразу же превращающимся в фарсовый. Будто бы намекая, что современная политика — это широчайшая улыбка Будкина, всегда преследующего свои интересы. По сути, использующего всех.

Главный атрибут современности, которого нет в романе Алексея Иванова: мобильные гаджеты и компьютеры. Сейчас без них нельзя, они герои нашей реальности, ее субъекты. Техника вторгается в картину. И с первого же эпизода приводит к разоблачению Служкина как мнимого глухонемого, когда он ехал безбилетный в электричке. Звук мобильника мигом разрушил всю его легенду перед контролером. Фотографиями-посланиями с телефона они обменивались с Машей: она подарила ему «вечный взрыв», он — картинку с подписью «просто вода», на которой тонет любовное послание. Просто вода, просто человек. Покой воды гасит взрыв… На мобильник снял Овечкин свое видео о географе, из-за которого его в итоге и уволили.

По сути, это средства, которые выворачивают внутреннего человека наизнанку, меняют, подменяют его, норовят вторгнуться в его загадку, его потаенное, чтобы объективировать, изменить, подогнать под стандарт. Гаджеты входят в жизнь, порушая ее цельность, ее строй. При этом в походе они не действуют, не работают…

Если роман Иванова можно трактовать как форму эмиграции-протеста против общественных, социальных преобразований девяностых, шок от времени, который испытывали люди и уходили в свой личный скит, замыкались в нем. Форму переживания блужданий и шума времени, его полифонии, которая проявляется в гуле голосов учеников. То в фильме Велединского особая эмиграция героя — это экзистенциальная история, следствие его внутреннего домостроительства, противопоставленного внешней суете.

Некоторой насмешкой звучит гимн СССР на мобильнике Будкина, поставленный на звонки Служкина. Очевидное несоответствие гимна и образа главного героя может вызвать улыбку, но в то же время подчеркивает оксюморонность персонажа. Но опять же, будто отмечается, что он — ушедшая натура, иная порода людей. Этого воспоминания, ностальгии по временам Советского Союза так же мало в фильме, как и политики. Так, с одной стороны, Градусов делает упрек поколению Служкина: «вы все развалили». С другой, — Служкин однажды сетует «сожрали страну».

Любопытная история с походом. Служкин проигрывает его Градусову в карты. Во время игры выговаривает собравшимся ученикам все, что о них думает, не стесняясь в эпитетах. Потом на вокзале назначает себя руководителем похода, выстраивает детей, руководит ими, а уже через некоторое время составляет компанию Градусову, который собрался напиться назло всем. Служкин напивается назло себе. Он будто сознательно самоумаляет себя, будто искупает гордыню, которая на него нахлынула во время игры в карты. Служкин делает все, чтобы соответствовать определению: «географ — лох, тряпка, импотент», которое он однажды услышал от школьников. Дети снимают его с руководителей. Он сознательно шел на унижение в походе. Будто проверяя себя и детей, что будет, когда с ним полностью перестанут считаться, перестанут уважать. Символичен вид и распятой для сушки его одежды на плоту…

Уже не морально, а физически он избивает себя до рубцов вениками, когда они вместе с Машей обсыхали и грелись ночью после своего похода в деревню. Вениками он борется с соблазном и выходит в этой схватке победителем. В ответ на признания Маши в любви, он искренне проговаривает, что тоже любит. Когда она говорит, что не сможет жить без него, он замечает: «сможешь»…

Любовь — это жизнь географа, который замечает жене, что разрывается от любви. Весь фильм он борется с соблазнами секса, которые норовят подменить любовь.

Служкин — в центре мира и в центре людей, которые его окружают. При этом он воспринимает мир как чудо. Свою философию Виктор развил Маше во время открытого урока: «Живем посреди огромного континента, в самом его центре, можем сесть в лодку и доплыть до Австралии». Он, как пушкинский Елисей, идущий в поисках своей любви, то и дело повторяет обращение к стихиям: «Ветер, ветер! Ты могуч…». Возможностью соприкосновения с чудом он поделился и со своими учениками в походе, и в итоге те также совершают чудо — самостоятельно проходят сложный Долганский порог. Через переживания чуда, через ощущение, что все возможно, пролегает путь к свободе. К личному осознанию: «Я свободен!»

В кадр несколько раз попадает лозунг, выложенный большими буквами на набережной Камы: «Счастье не за горами». Географ — проводник к этому счастью, он пытается показать другим путь к нему. Проводник из состояния зимы, в котором пребывают многие герои картины, да и, собственно, все основное действие фильма проходит зимой.

Служкин — крайне противоречивый, персонаж-оксюморон, разрываемый внутренними борениями и страстями. При этом свою цель он обозначает: «Хочу быть святым». В этой святости присутствует особый подход к познанию, видению мира, акцент на настоящем, подлинном. Вместо секса — настоящая любовь, вместо иллюзорных мимолетностей, житейских благ и «правильной» жизни — свобода. Через это достигается и счастье, которое не за горами. Счастье быть человеком. Такой вот мирской вариант «святости», чистоты, праведности, а ведь, как известно, праведником спасется город.

«Человека, человека дайте мне! — говорил у Гончарова Илья Ильич Обломов и продолжал: «любите его…». Велединский вместе с Ивановым и Хабенским вернули этого простого человека. Показали его обаяние. Бесконечное обаяние человека у Велединского состоит в том, что он у него живой. По-настоящему. Подняли разговор о любви, избавленной от пошлости.

Вместе с этим фильмом именно традиционный отечественный кинематограф возвращается в большой прокат, не эпигонный голливудским образцам, не ориентированный на локальную аудиторию знатоков и ценителей, не фестивальный. Он о человеке и для человека. А человек, как говорил еще Федор Достоевский, есть тайна…