Эвтаназия вице-мэра

Я обычно не пишу на социально-медицинские темы, но этот сюжет — по крайней мере, не только медицинский. После самоубийства контр-адмирала Апанасенко пресса начала интересоваться вопросом, и в новостях стали регулярно появляться сообщения об аналогичных суицидах, то есть когда раковый больной, лишенный возможности приобретать обезболивающее, убивает себя. Возможно, для тех, кто следит за этим вопросом внимательно, это совсем не новость, но неподготовленного читателя подборка может шокировать, вот:

— 12 марта 71-летний полковник МВД в отставке выпрыгнул с седьмого этажа жилого дома на Туристской улице;

— 15 марта в Марьиной Роще застрелился из охотничьего ружья 75-летний пенсионер;

— 16 марта в квартире на Фрунзенской набережной повесилась 76-летняя женщина;

— 17 марта в своем гараже на Открытом шоссе также был обнаружен повесившимся 52-летний москвич;

— 18 марта в проезде Досфлота в своей квартире из наградного пистолета застрелился генерал-майор в отставке Борис Саплин;

— 19 марта на улице Тюленева 53-летний мужчина покончил с собой, перерезав себе горло;

— 23 марта из окна своей квартиры на Алтуфьевском шоссе выбросился 69-летний пенсионер;

— 24 марта в Черемушках 72-летний мужчина был найден с ножом в боку. Жена погибшего утверждает, что он неоднократно высказывал мысли о самоубийстве.

То есть почти каждый день в городе кончает с собой онкобольной — очевидно, что речь уже идет о серьезной проблеме, которую нельзя игнорировать, и в таких случаях обычно высказываются официальные лица.

В Москве социальными вопросами занимается вице-мэр Леонид Печатников, и он, комментируя эту волну самоубийств, заявил, что «ни в одном из этих случаев претензий к медицинским организациям не предъявлялось», и еще: «То, что всплеск самоубийств происходит именно сейчас, на фоне ранней бурной весны, неудивительно. Люди не хотят мучить себя и окружающих. Это их вариант эвтаназии».

«Это их вариант эвтаназии», — черт возьми, люди пишут в предсмертных записках «Прошу никого не винить, кроме Минздрава и правительства», а высокий городской чиновник называет это эвтаназией. Эвтаназия, которой в России, как известно, нет — процедура по определению добровольная, а не обусловленная трудностями получения анальгетиков. Если чиновник называет эвтаназией процедуру перерезания ножом собственного горла — то это циничное и безнравственное высказывание, оскорбляющее как минимум родных и близких того перерезавшего себе горло мужчины с улицы Тюленева, или той повесившейся пенсионерки с Фрунзенской набережной, или того деда из Марьиной рощи, который выбросился из окна. Петля, нож, пуля в сердце, прыжок из окна — если это эвтаназия, то так и изнасилование можно назвать курсом полового воспитания, и людоедство — экстравагантной кулинарией, и рабство — трудовыми отношениями. Так нельзя.

Я не пишу на социально-медицинские темы, но много пишу о новой, сложившейся в последние год-два в России общественной культуре, а на словах вице-мэра Печатникова сюжет переходит как раз на мою территорию. Последние месяцы власть регулярно, старательно и даже жестоко учит нас тому, что бывают слова, которых произносить нельзя, и действия, которых нельзя совершать. Нельзя, как известно, спрашивать в эфире «Дождя», стоило ли сдать Ленинград. Нельзя сравнивать «Смерш» и гестапо. Нельзя петь в храме Христа Спасителя. Нельзя называть Бандеру и Шухевича национальными героями Украины. Нельзя топтать военторговские звездочки для погон, особенно когда выходишь из тюрьмы. Нельзя говорить, что Россия разделится по Уральскому хребту. Нельзя фотографироваться в мини-юбке на фоне брежневской стелы с надписью «1941−1945» и жарить яичницу на вечном огне. Каждый случай недостаточной почтительности по отношению к государственным святыням сопровождается воспитательной кампанией с участием СМИ, официальных лиц, общественных организаций и просто возмущенных граждан. Случаев показательной реакции на очередное действительное или выдуманное кощунство было достаточно, чтобы у общества выработался вполне четкий рефлекс — вот это нельзя, и вот это нельзя, и вот это тоже нельзя.

Я знаю, что в большинстве случаев оскорбленные чувства сознательно изображают люди, которые получают за это зарплату. Но я знаю также, что месяцы интенсивного воспитания для многих не прошли даром, и в каждом случае обнаруживается очень много людей, которые вполне искренне, а не по службе, обижаются, когда видят очередного Фарбера, идущего по звездочкам. «Новая духовность» должна была повысить чувствительность общества к недопустимым словам и действиям, не могла не повысить.

И вот я спрашиваю: где эта чувствительность, когда вице-мэр Москвы называет эвтаназией серию самоубийств доведенных до отчаяния раковых больных? Печатников выступил два или даже три дня назад, и его слова не вызвали вообще никакого общественного возмущения. Эй, где люди, которые привыкли обижаться на любой неполиткорректный с современной российской точки зрения намек? Где певицы Ваенга и Валерия, где Дмитрий Киселев, где, в конце концов, Скойбеда? Их нет, они молчат, и нетрудно предположить, почему они молчат — по поводу «эвтаназии Печатникова» не было никаких инструкций из администрации, а если нет инструкций, нет и возмущенных статей, открытых писем, заявлений и красного знамени над телеканалом «Дождь». Да, заявление Печатникова цинично и безнравственно, но в России цинизм и безнравственность встречают общественное сопротивление только в том случае, если оно санкционировано. Видимо, так.

И — значит, у нас, как всегда, есть две новости, хорошая и плохая. Хорошая — значит, никакого значительного эффекта не добилась многомесячная кампания по воспитанию в русском народе повышенной чувствительности к публично сказанным словам. Старались, старались, а обществу по-прежнему наплевать. Это хорошая новость.

А плохая — с нее мы сегодня начали: в Москве погибают люди, и вице-мэр Москвы называет это эвтаназией.

Фото: РИа Новости/Александр Кряжев